— Вот этот шкаф — пожалуй, и есть первопричина твоего призрака. Ты выставила прошлое из квартиры. А оно просится назад.

Кара печально улыбнулась и ничего не ответила. На нее не похоже. Стеше стало неловко за свое замечание — и при этом еще любопытнее. Она всегда любила бывать в гостях. Но виной тому не столько общительность, сколько любовь к загадкам чужого жилища. Мы редко задумываемся, из чего складывается атмосфера дома. А ведь это так же интересно, как язык мимики и жестов. Почему в одни дома мы входим — и неосознанно понимаем, что больше сюда не вернемся? А с другими чувствуем, что они нас никогда не отпустят. Где-то нас встречают не слишком приветливо, но дом дает мимолетный знак, что здесь успокоится сердце. А где-то объятия распростерты, но «у них совсем другая игра»… Очень жаль, если из домов исчезнут книги. Ведь по их корешкам мы считываем знаки родства. Особенно — если они нас встречают. И у Кары было именно так — книги в прихожей и коридоре. Книги, много книг. Ряды полок почти упираются в бок холодильнику не первой молодости, а на нем — одинокая старая фотография на магнитах. Необычно. Советская семья на Черном море. Анапа? Конец шестидесятых или начало семидесятых годов. Мама и двое детей. Вроде архетипичная композиция, но большой формат и черно-белая ускользающая красота момента просит задуматься о том, кто подловил эту художественную случайность.

— Это твоя мама и… брат?

— Да.

— Ты… можешь мне рассказать о нем? Все-таки то, зачем мы здесь, имеет к нему прямое отношение. Но если не хочешь…

— Ты берешь быка за рога. Пойдем, хоть чай попьешь с дороги. Или вы с Глебом любители кофе? Могу сварить.

— Нет, не нужно ничего специального для меня, — бодро заявила Стеша. — Буду как все. Какая у тебя чудесная ретрокухня в теплых тонах! Круглый стол, оранжевый абажур… о, и даже мои любимые мятные пряники! Вот что значит старые дома, которые не утрамбовывали человека в шестиметровую газовую камеру… Кстати, ты не против, что я хвалю твой дом? А то есть такие суеверные персонажи…

Она радостно тараторила, не замечая, что у ее визави совсем иное настроение…

— Скажи: ты думаешь, мы с Глебом ненадолго, да? Поэтому так идиллически и мило со мной общаешься?

Стеша в изумлении подняла глаза:

— Что-что? Не поняла, о чем ты вообще?! Глеб что-то натворил?

Взгляд Кары на долю секунды показался ей ненавидящим. Но наваждение моментально исчезло — или Кара быстро совладала с собой и быстро спрятала гнев под отчаянием. Все произошло настолько стремительно, что Стефания решила, что ошиблась.

— Прости, я не должна была тебе говорить! — На лице Кары отразилась такая мука, что Стеша невольно вскочила, чтобы усадить ее на уютный диванчик, который минуты назад она неуместно нахваливала. Кара смотрела куда-то мимо нее, словно разговаривая с кем-то другим: — Понимаешь, иногда я просто не в силах поддерживать эти чертовы светские отношения, когда снаружи улыбка, а за спиной кинжал. Я сыта по горло такими… дружбами. Я ведь могу представить, что ты, вероятно, подумала, когда Глеб притащил меня к тебе: вот-де, престарелая искательница приключений…

Стеша пыталась бурно протестовать, но, стыдясь, понимала, что в чем-то Кара права. Она и правда мельком, вскользь, в глубине сознания была уверена, что братишка все равно вернется в семью, но сейчас ему необходим этот взрыв впечатлений. Взрыв яркий, но ненастоящий, как праздничный фейерверк…

И она зачем-то сбивчиво объясняла, что не имеет на брата никого влияния, хотя понимала, что совсем не в этом дело.

— Знаю, о чем ты говоришь. Коварство женской дружбы мне знакомо. Хотя не только женской. Дружба нынче редкий зверь. Думаю, поэтому и Глебик у нас объявился. Зря ты считаешь, что я… какой мне смысл думать, что вы расстанетесь, если это фактически я вас и познакомила?! То есть вы, конечно, сами, — торопливо поправила себя Стеша. — И вообще я очень рада твоему возвращению в мою жизнь. Тем более что еще недавно мне просто хотелось сдохнуть! — добавила она с парадоксальным воодушевлением.

— Кстати, ты еще не ходила к Гутману? — встрепенулась Кара.

Стефания так увлеклась утешительной речью, что на секунду задумалась, о ком речь. Ах да, Звезда Давида! Забыла, что у него есть и фамилия. Она поспешно помотала головой, внутренне укоряя себя за ложь. Но не могла же она сейчас выложить неприятную правду! Зато… могла кое-что узнать.

— Скажи мне, а ты давно знаешь этого доктора? Спрашиваю, потому что после своих неудач стала пуглива, как косуля.

Кара тут же воодушевилась:

— О, не волнуйся, Гутманы — старые друзья отца. Это один из островков надежности в моей жизни. Сколько себя помню — они всегда рядом. Ты можешь доверять…

— А Германа тоже лечил кто-то из Гутманов? — неосторожно перебила Стефания.

— Да, — спокойно ответила Кара. — Дядя Боря Гутман. Старый друг моего отца. Доктор, к которому ты пойдешь…

— …его сын. Это я поняла! — опять поспешила перебить Стеша с бесцеремонной многозначительностью. Она это сделала намеренно, чтобы посмотреть на реакцию Кары. Но никакой реакции не было. Ни настороженности, ни тревоги, ни тени оскорбленного подозрениями достоинства. Кара была абсолютно уверена в своей рекомендации. Уверена в дружественной семье Гутманов! Стеше это не сулило ничего хорошего. Что ж, получается, она попала к достойному врачу, который ей объяснил, что она безнадежна. Когда-то и Герману вынесли приговор — и он умер. Теперь пришла ее очередь? Ей вдруг беззащитно, по-детски захотелось домой. Прав был Витька: не стоило сюда приходить.

Поборов минутную слабость, Стефания привела в порядок остатки боевого духа. Нет, все же что-то не так с этой докторской династией! Интересно было бы знать, что. Но не время сейчас вынюхивать причины Кариной национальной неприязни, которая чудесным образом обошла «островок надежности Гутманов»… или, напротив, они — ее скрытый источник, как считает Витя. Боже, как все сложно! И эта внезапная вспышка злости у Кары… Но любопытство — наш вечный двигатель! И если выпал шанс раскопать тайну, то Стефания не дезертирует с поля боя. Главное — чувствовать за собой правоту. Даже в самой нелепой цели. Если это для тебя важно — вперед! И никого не слушай. Хотя следовать этому упрямому принципу молодой энергии все труднее.

И вскоре хозяйка и гостья, не засиживаясь за столом, принялись за дело. Собственно, делом для Стеши было, в первую очередь, тщательное изучение дома. Есть призрак или он плод чьей-то возбужденной фантазии — не столь важно. Существенно то, что очевидец о нем заговорил. Причем с незнакомым человеком, который никак не связан с его окружением. Это повышает шансы на то, что полтергейст — не орудие в некоей семейной игре с целью получения выгоды, например недвижимости. Далеко не единственная цель, кстати! Квартира Кары по первому впечатлению была гостеприимной и цельной. Дом редко несет в себе отчетливую энергетику всех, кто там живет, в равных долях. Это был бы идеал, лучшее гнездо для свободных и созидающих, но для этого жилище, прежде всего, должно быть просторным, что для многих недостижимо. Обычно же в доме довлеет дух того, кто здесь главный, и необязательно это «голова», это может быть и «шея». Бывает это уже умерший член семьи, который остается вождем и после своего ухода. Вождем — или любимым на все времена. А бывает так, что умирает деспот. Старуха с дурным характером, всех измучившая напоследок. И домочадцы стремятся скорее сделать ремонт и выветрить тягостную атмосферу. И вот ремонт сделан, но долгожданное освобождение делает непредсказуемый кульбит и почему-то не радует. Бесслезный дом становится чужим…

Бессмысленно отрицать бестелесные сущности, живущие в одном пространстве с нами. Призраки — это наши крылья, наша вина и наша надежда. Словом, все сильное и невысказанное, тайно мучительное или тайно возвышающее.

Итак, в квартире Кары царила спокойная гармония. Только она и дочь: присутствие лишь двух людей обозначалось здесь в полной мере. Прошлое было элегантно выброшено за борт посредством замечательного шкафа. И это сработало, как ни странно. Чуткая Кара, испытывавшая неловкость за свой срыв, поймала Стешино пристальное внимание к тому, что она не особенно хотела раскрывать. И решила, что лучше будет все объяснить самой, не вызывая непрошенного интереса.

— Большая часть того, что в этом шкафу, имеет отношение к моему отцу. Он был… чудным добрейшим человеком. Вот такая банальность. Скажешь, кто иначе будет говорить о рано умершем отце?

— Не скажу, — заверила Стеша. — Я-то как раз в силу своих занятий много разного наслушалась о чужих родственниках.

— Знаешь, как сейчас вижу папу: взъерошенный, в синих трениках и клетчатой рубашке, шевелюра по бокам лохматая, на макушке поредевшая, вечно возится с учениками — мало ему работы! Ведь бесплатно: все его ученики — дети наших знакомых, ни о каких деньгах и речи быть не могло. Всех готовит к поступлению в институты, занимается с ними математикой и физикой. Что-то объясняет, кричит, мечется к шкафам, ищет лихорадочно нужный задачник, потом что-нибудь обязательно роняет… Он очень волновался за своих учеников. Словно они были его детьми. Распекал их на чем свет стоит, а потом мог отступить в момент своего наставнического триумфа, когда ученик его благодарил, — и начинал тихо бормотать: мол, моя роль сильно преувеличена, парень еще в девятом классе решал физтеховские задачки лучше, чем я… Ему было важно не то, что он помог ребенку поступить и… так скажем, стоял у истоков его успеха, а то, что ребенок этот гений. И он в нем не ошибся…

— Наверное, он и твоему брату помог с поступлением… — непринужденно подбиралась Стеша к интересующей ее теме.

— Серега был не по инженерной части. Он у нас творческая раздолбайская личность. Но папа, конечно, чутко словил, что ему надо. Определил его в реставрационный техникум. Надеялся, что он продолжит образование в архитектурном… Напирал, чтобы он приобрел строительные навыки, которые во все времена пригодятся. Но учил он его… рисовать! Это удивительно — папа был абсолютный художественный самородок! Никто с ним живописью не занимался. У него с рождения был роман с линией. И вот они с Серегой по выходным садились, и папа начинал импровизировать, рисовать что-то по памяти из детства, его родные зауральские места… У него была уникальная зрительная память. Он, конечно, больше был график, но и акварельные работы его остались.