Дарья Симонова - Нежная охота на ведьму

Как выяснилось, Марина была ни при чем. Но, когда Кара нашла в своем приквартирном шкафу деньги, Люба стала подумывать, а не сумасшедшая ли она на самом деле… Как говорил Сережа о своей сестре, «ее вечно от всего берегут. Тот, кого берегут, вырастает монстром». Люба считала, что это обычная амбивалентность старшего и младшего ребенка, вечная борьба за родительское внимание. Но, когда Кара всерьез захотела поделиться с ней упавшим с неба подарочком в розовом конверте, объяснив, что «ты же имеешь на него все права как жена и мать его ребенка», Люба всерьез испугалась. Ведь как жена и мать она уже получала вспоможение от Шалимова! Догадка ее ошеломила: Кара об этом не знает! Знает… только тот, кто решил раздать всем сестрам по серьгам. По розовым конвертикам… По справедливости.

А вот это был его пунктик — справедливость, которой научил отец.

И фигура в Ромкином скайпе обрела знакомые очертания. Сережа нашелся. Он вышел на сына. И более он ни с кем из прошлой жизни знаться не хотел.

Почему? На этот вопрос Рома хлопал дверью, ссылаясь на «жизненно важную конфиденциальность». А что можно ждать от блудного отца?! Почему он вдруг возник на горизонте, почему именно сейчас? Где он находится и что делал все эти годы… Люба из кожи вон лезла, чтобы узнать хотя бы крупинку подробностей, на что ее внезапно повзрослевший сын резонировал:

— А почему ты просто не обрадуешься тому, что он жив?

Люба торопливо клялась, что она рада, конечно, рада, но ведь…

— …Просто места себе не находишь от радости! — язвил Ромка.

— Да как тут обрадуешься, если он даже объявиться по-человечески не хочет?! — срывалась Люба. — Что это за конспирация? Может, он действительно преступник? Во что он тебя втягивает? Почему говорит только с тобой, с ребенком?!

— Потому что я его ближайший родственник, — не моргнув глазом, отвечал Ромыч. — Не ты, а я!

— Хорошо, допустим. Но у него еще есть сестра, которая все эти годы…

— …Которая его не особенно искала! — парировал сын. — Кара не должна знать, где папа. Ничего ей не рассказывай! Иначе он снова исчезнет.

Вот она, мальчиковая солидарность! Папенька наломал дров, основательно испортил жизнь семье, куда-то свалил, никого не предупредив и наплевав на чувства близких, фактически умер — а теперь объявился и шантажирует новым исчезновением! Родная сестра — единственная, кто ему помог, когда все отвернулись, — теперь персона нон грата… При этом сам Ромка к тете Каре относился очень тепло. И на Любины «тебе не стыдно» заверял, что его отношение нисколько не изменилось. Ему даже нравится открывшийся «компромат»! Ведь гораздо интереснее сумасшедшая родственница со сложной личной историей и со взбрыками, чем паинька, послушная социальным нормам. «Узнаю папашину широту взглядов!» — отмечала про себя Люба. Она помнила, что в отношении Сергея к сестрице было много подводных камней. И странная путаница: то он объявлял ее пациенткой клиники неврозов, потому что она с детства «слышит голоса и полтергейсты всякие», то вдруг ее жалел, потому что «она обречена быть правильной женой Анной Григорьевной Сниткиной при разных бесноватых Достоевских».

— Да только следы предыдущих жен она постарается уничтожить… — неожиданно заключал Сергей.

Люба не знала, что сказать на это. Интуитивно понимала, о чем он, но и конфронтировать с Карой, которая к ней с добром, не хотела. Однако, когда Сергей отыскал в Сети сына и начал раскрывать ему сомнительные семейные тайны, Люба решила, что надвигается какой-то абсурдный заговор — но не против Кары, а против нее. Что Сергей хочет забрать Ромку к себе, в неизвестность. А сынище, подогревая ее страхи, лучился нахальной независимостью и причастностью к игре.

Люба, конечно, проговорилась. Нарушила ультиматум и позвонила Каре. Та, выслушав ее, быстро спросила: «Ты видела Сережу своими глазами?» «Я его слышала!» — вспыхнула Люба, возмутившись тем, что градус новости пытаются понизить. Ей самой было досадно, что Ромка предусмотрительно выключает видео, когда чувствует материнское вторжение в его конспирацию.

Кара тихо произнесла:

— Это ведь может оказаться не он…

— Да с какой стати?! Голос-то Сережин! И кто это может быть, кроме него?

— Но почему он не хочет выходить на связь… ни с кем, кроме ребенка, который его толком не помнит.

Обескураженная, Люба не знала, что ответить. У нее на устах застыл тот же вопрос, который она услышала от сына: «Почему же ты просто не обрадуешься тому, что он жив?» Однако мысль ее, послушно сбитая сомнением, потекла по иному руслу: а что, если Кара права? И Ромку взял в оборот вовсе не его отец, а, не дай бог… какой-нибудь извращенец! А что до знакомого голоса… так если подумать, Люба его почти не слышала! Рома только однажды говорил с папашей без наушников…

И Люба пошла ва-банк, обрушив свои подозрения на сына. Она рвала и метала, а Рома, изумленно притихший, в конце концов пробормотал:

— Мам, ну ты о чем говоришь-то?! Совсем уже… Ты думаешь, я отца не смог бы узнать?! Я ж не дебил какой-нибудь… А тете Каре нельзя говорить, потому что нарушится равновесие неизвестности. Пока папа для нее — пропавший без вести, у него все хорошо. А как только она узнает, что он жив — он все потеряет и опять начнет спиваться. У него такой договор с кармой, сечешь?

Договор с кармой?!

«Эти подростки всякую муть усваивают с полтычка. Лишь бы не учиться! — с сокрушительной досадой подумала Люба. — Тоже мне, насобачился использовать шарлатанью лексику…»

И все же Люба отстала от сына. Чего греха таить, в ее роду уже был подобный договор. Только к чему мудрить про карму! В народе это называется жертва, и вся недолга. Любина бабулечка знать не знала про колесо Сансары, но когда рожденные ею дети умирали один за другим, она поехала в Дивеево, чтобы пройти канавку Богородицы и сто пятьдесят раз прочитать молитву к ней. Этого оказалось мало, и она взяла на воспитание сироту-калеку, кривую Лушку. И вот после этого у нее родилась дочь, которая выжила — Любина матушка, крепкая кровиночка, родившая тоже поздних, но зато целых троих… Да, Люба знала, что это работает. Призрачный, едва осязаемый магический каркас жизни держит нас на плаву. И она решила больше не встревать в Ромкину дружбу с папашей. Только любопытствовала иногда. В конце концов, интересно, как и где обретается теперь беспутный бывший муж, которого, чего уж там, все похоронили… Но то, что рассказывал Ромыч, казалось романтическими бреднями! Пускай сынище на здоровье в это верит, ребенку нужна сказка о батьке, который возродился, как птица Феникс, но Любе-то не пристало…

И так, в радостях и тревогах, пролетело еще десять лет… Временами Люба изумлялась силе привычки, тому, как быстро все приняли дикую ситуацию с Сергеем. Человек вроде бы существует, но это жизнь словно на другой планете, за непроницаемой диафрагмой неведомых обстоятельств… Для Кары он так и остался пропавшим без вести. Деньги в конверте она трактовала как происки доброжелателей.

А ведь о чем-то подобном Сережа предупреждал, но Люба слушала вполуха! Потому что бубнил в пьяном бреду! Бубнил, что есть бабы, которые помощь воспринимают как домогательство. Так же, как бывают мужики, для которых добро — слабость… От таких нелюдей одна защита — алкоголь, как в зоне радиации. А Шалимов, конечно, волчара, но он дал Каре достойный отпор, иначе она бы его сожрала…

— До встречи с тобой я думала, что старший брат и младшая сестра — это идеальная ролевая модель для детей из одной семьи, — посмеивалась Люба.

— Для нашей семейки это было бы слишком просто…

Теперь Люба вспоминала эти разговоры с горечью. Что-то важное и нерасслышанное осталось в них…

Алкоголь — защита от тех, кто гребет под себя? Не работает эта защита, по-прежнему яростно возражала Люба. Но она была уверена, что того Сергея, который бесчинствовал, мудрствовал и умирал на ее глазах, беседовал в бреду с великим Баженовым и мечтал спроектировать комнату-люльку в чьем-нибудь замке, — этого Сергея точно уже не существует…

И только Ромка был безмятежно уверен в своем бате, развешивая уши в ответ на его россказни. Он и с выбором профессии удивил — а Люба сразу поняла, откуда ветер дует: перспективные биотехнологии, клонирование органов с целью излечения человека от смертельных заболеваний или ранений, несовместимых с жизнью. Рома не знал своего деда по отцу, но Сергей много рассказывал, как тот делился с ним передовыми взглядами, обгоняющими свое время на полвека… Инженер, изобретатель, талантище, интересовавшийся всем и вся. Видно, теперь дедово зерно нашло новую благодатную почву.

«А чем ты недовольна? — резонно вопрошал Коля. — Парень хочет хорошим делом заняться…»

Люба соглашалась, но тревога не проходила. Она понимала, что успокоится, только когда увидит бывшего мужа своими глазами. Уже не мучителя, «попаданца» и архитектора других миров, но и не призрака, в которого он успел превратиться за эти годы.

И она его увидела.

— А ведь это не модерн!

Первая вылетевшая у нее фраза была об архитектуре. Не потому ли, что меняя участь, мы меняем вид за окном, архитектурный облик мира — и на подсознании бесконечно вертелся вопрос, как Сережа совладал во всеми своими переменами… Или просто первый снег очень идет уютным домам — каменно-деревянным, купеческим, из которых за столетие не выветрился дух шикарных застолий с самоварами, стерлядью, окороками, солеными груздями… Продолжать бы дальше, да оскудела кулинарная фантазия у выкормышей фастфудов! Люба слишком растерялась, увидев Сережу. Они вместе с Ромой стояли снаружи и изучали причудливо орнаментальную решетку на воротах. А Люба чувствовала себя неловко, нелепо, глупо. Что говорить человеку, который пропадал двадцать лет? Что он прекрасно выглядит? Что он прежний и нынешний — небо и земля? Что вид у него нездешний, а в голосе — легкий, едва уловимый акцент, этакое слишком старательное произношение гласных. И что от него исходит еле уловимый дружелюбный запах благополучия.