– Такие выдают морпехам, – сказал он.

Честно говоря, Обри не особо заботило, к какому роду войск относился его вчерашний незнакомец. У пятнадцатого пехотного полка и так было предостаточно проблем с армейскими фанатиками.

– Что ты будешь делать с кольтом?

Обри повертел револьвер в руках.

– Лишний ствол всегда пригодится.

Джоуи внимательно посмотрел на друга.

– Ты собираешься рассказать об этом капитану Фишу, не так ли?

Обри пихнул его в бок.

– Ты шутишь? Я ушел после отбоя – за такое могут судить. Еще и к белой девушке! Ну уж нет.

– Слушай, ты не можешь просто притвориться, что ничего не было. Нужно найти какой-то способ об этом доложить, – он наклонился ближе. – Этим утром я говорил с ребятами из роты «М».

Обри кивнул.

– И что?

– Сегодня похороны одного из их парней, – прошептал Джоуи. – Какой-то Джефф, фамилии не знаю. Родом из Бруклина. По словам их капитана, он умер от простуды, но ребята из роты «М» в это не верят. Он был совершенно здоров и вдруг исчез. Один из них поклялся капитану, что никому об этом не скажет, но он нашел тело Джеффа. Его задушили. Они думают, это сделали морпехи.

У Обри пересохло во рту.

– Не может быть.

– Ты знаешь, что может, – сказал Джоуи. – Ты же был в лагере Уодсворт и в лагере Дикс. Или тогда ты тоже был слишком занят тем, что бегал за девушками?

– Рота «К»! Внимание! – рявкнул капитан Фиш. – За работу. Эти пути сами себя не проложат, и нам еще многое предстоит сделать.

Они собрали остатки супа со дна своих мисок и застегнули куртки. Очень скоро они опять вспотеют, но пока им необходимо было тепло.

Джоуи схватил Обри за локоть и прошептал ему на ухо:

– Об, эти парни из роты «М» говорят, что собираются мстить. Глаз за глаз.

«Мы кусаемся». Обри сглотнул.

– Я здесь для того, чтобы сражаться с немцами, – прошептал Джоуи. – За демократию. Но они хотят развязать войну прямо тут, в Сен-Назере. Из-за глупости.

Два письма – 19 января, 1918

Надпись на коричневом конверте гласила: Межведомственная корреспонденция Юношеской христианской организации.

Конверт выглядел очень официально.

Мисс Хейзел Виндикотт, хижина досуга, тренировочный лагерь армии США, Сен-Назер.

Внутри было письмо от ее матери и еще два – от Джеймса, которые он отправлял в Поплар.

Я бы ни за что не стала клеветать на Хейзел, поэтому хочу сообщить, что первым она открыла письмо матери. Но я так же не хочу врать, поэтому должна добавить, что девушка пробежала его глазами так быстро, что почти не разобрала слов.

Затем, она открыла письма Джеймса, сравнила даты и начала читать.

30 декабря, 1917

Дорогая Хейзел,


Я хорошо отношусь к рыбалке, и если твой отец так ее любит, то полюблю и я.

После Рождества мы получили приказание покинуть Этапль и отправиться на фронт. Мы ехали на поезде, а затем очень долго шли по снегу. Крики чаек сменились грохотом снарядов, но они все еще далеко. Правда, я уже видел воронки от взрывов и развалины старых ферм. Здесь все пропитано войной.

Мы присоединились к Пятой армии возле города Гузокур два дня назад. Пока что я не в траншеях. Офицер-инструктор говорит, что мы, новые рекруты, еще многому должны научиться.

Ты во Франции? Мне нравится думать, что ты на той же стороне моря, что и я. Это здорово, что ты вызвалась волонтером. Я часто ходил в хижину досуга в Этапле. Конечно, немцы могут нас убить, но только если скука не сделает этого раньше. Я завидую парням, которые слушают, как ты играешь. Все бы отдал, лишь бы поменяться с ними местами.

Я думаю о тебе каждый день. Не могу поверить, что с тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло уже больше месяца. Напиши мне, чтобы я знал, как до тебя добраться. Береги себя.

Твой,Джеймс
* * *

7 января, 1918

Дорогая Хейзел,


В случае, если мое последнее письмо потерялось – я был в Гузокуре полторы недели. Должно быть, ты уже во Франции. Куда тебя определили?

Погода морозная, но полуденное солнце довольно теплое и немного прогревает воздух. Как выяснилось, я неплохо стреляю.

Я не знаю, когда мне дадут увольнение, но, если все пойдет по плану, я мог бы доехать до Парижа на поезде. Тебе далеко до Парижа? Давай встретимся там.

Хотел бы я уметь подбирать слова так, чтобы выразить, сколько счастья мне приносят мысли о тебе.

Пожалуйста, скажи, что ты приедешь. Я кое-что тебе должен.

Твой,Джеймс

Хейзел ворвалась в комнату Колетт, размахивая письмами. Ее подруга закалывала свои темные локоны невидимками.

– Письмо? – спросила Колетт. – От твоего Джеймса?

Хейзел бросилась на койку подруги, чуть не свалив ее.

– Два письма. Он уехал на фронт, – Хейзел сверилась с письмом. – С Пятой армией. Но он еще не в траншеях, все еще тренируется. Колетт, – сказала она, запыхавшись. – Он хочет увидеться! В Париже!

Колетт заколола еще один гладкий завиток.

– Это замечательно!

– Могу ли я поехать? – простонала Хейзел. – Я должна поехать! Просто обязана!

– Я согласна, – мягко сказала Колетт. – Ты когда-нибудь была в Париже?

Хейзел покачала головой.

– Sacre bleu! Тогда решено. Ты обязательно поедешь в Париж.

Хейзел резко села на кровати.

– Я не могу! Нечего даже и думать.

Колетт с удивлением посмотрела на нее.

– Почему? – Она нанесла несколько капель лосьона на лицо. – Из-за миссис Дэвис? С ней можно договориться. Волонтеры берут отпуск время от времени.

Хейзел покачала головой.

– Ты не понимаешь, – сказала она. – Мне восемнадцать. Я никого там не знаю. Где я буду жить? Я не могу просто поехать туда одна. Еще и для того, чтобы проводить время с молодым человеком. Что если… – она схватила подушку с койки Колетт и прижала ее к лицу.

Колетт села рядом с Хейзел.

– О, англичане, – вздохнула она. – Вы боитесь самих себя больше, чем всех армий Кайзера.

Хейзел опустила подушку.

– Почему это?

– Ты боишься, что Джеймс воспользуется тобой?

Хейзел покачала головой.

– Нет. Нисколько.

– Тогда чего тебе бояться?

Хейзел подперла щеку рукой.

– Себя.

Брови Колетт взлетели вверх.

– Ты боишься, что ты воспользуешься им?

Хейзел снова упала на кровать и завизжала в подушку.

– Ага, – решительно воскликнула Колетт. – Я попала прямо в цель.

– Не совсем.

– Тогда чего бояться? – не унималась бельгийка. – Вы замечательно проведете время в Париже. Будете есть сандвичи с маслом, пить молоко и зачитывать друг другу цитаты из псалмов.

Хейзел надула щеки. Она хотела бы большего.

– Мы можем пойти на симфонию, – сказала она.

– Ах, – Колетт серьезно кивнула. – Тогда, может, тебе все же нужен надзор кого-то постарше. Чтобы во время симфонии все оставалось в рамках приличия…

– О, прекрати! – Хейзел бросила в подругу подушкой. – За нами никто никогда не присматривал. Я убегала из дома, чтобы увидеться с ним.

Колетт ахнула.

– Мадмуазель Виндикотт! Я поражена вашим поведением!

Хейзел закатила глаза.

– Видишь, – сказала она. – Я не такая невинная овечка, как ты думаешь.

– Я вижу, – сказала ее подруга. – Что ты именно такая, как я думаю, и даже больше.

Хейзел побледнела, и Колетт захотелось ее обнять.

– Если кто-нибудь об этом узнает – будет скандал, – сказала Хейзел. – Когда Джеймс рядом, я перестаю себя контролировать.

Колетт улыбнулась.

– Тогда мне не терпится познакомиться с этим Джеймсом. Я поеду с тобой. Буду присматривать за вами, пока будет нужно, и исчезну, как только стану третьей лишней.

Хейзел глубоко вдохнула. Теперь эта идея казалась более реальной, и от этого становилось еще страшнее.

– Но где мы будем жить? – начала она. – Как мы…

– Не думай об этом, – властно сказала Колетт. – Моя тетя Соланж будет счастлива принять нас со всей респектабельностью, которую только может пожелать твое английское сердце.

С каждым словом эта пугающая, но привлекательная возможность становилась все более настоящей. У нее будет два, может, три дня, чтобы провести их с Джеймсом. Столько времени, сколько у них еще не было. Что может случиться? С Джеймсом Олдриджом все было возможно.

Она вспомнила последние слова письма. «Я кое-что тебе должен».

Она сжала запястье подруги.

– Колетт, – прошептала она. – Что, если я сделаю что-то ужасное?

Колетт засмеялась.

– Я буду нести букет, а священник будет читать псалмы.

Хейзел решила сменить тему разговора и сказала:

– А что насчет тебя, Колетт? Мне кажется, ты нравишься Обри.

Колетт начала расставлять баночки на своем туалетном столике.

– Я так не думаю. Он просто дружелюбный.

Хейзел поднялась и пригляделась к подруге. Колет избегала ее взгляда. Интересно.

– Ну я не знаю, – протянула Хейзел. – Думаю, ты просто не видишь, как он на тебя смотрит. Ты ему нравишься, это точно.

Колетт нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркале, и наморщила нос.

– Смотрит на это? Ну конечно, – она повернулась к Хейзел и улыбнулась. – Давай притворимся, что он действительно на меня смотрит. Что я ему нравлюсь, в чем я, конечно, сомневаюсь, – девушка пожала плечами. – Солдат ищет любви в разгар войны? Старо как мир. Я уже слышала эту песню.

Хейзел знала, когда не стоит настаивать на своем.

– Кстати о песнях, – сказала она. – Что насчет его игры на пианино?