Джулия Берри - Нежная война

Где же она? Неужели она не пойдет на концерт? Настало время это выяснить.

– Мы закрыты, – послышался голос Колетт, когда Обри постучал в дверь.

– Это я, – ответил он.

Дверь тут же распахнулась. Его глазам предстали блестящие глаза и порозовевшие щеки.

– Bonsoir, mademoiselle, – сказал он.

Колетт рассмеялась. Его произношение! Оно было просто ужасным.

– Добрый вечер, мистер.

– Я хочу тебе кое-что показать, – Обри протянул ей руку. – Не возражаешь, если я сяду за пианино?

Она взяла его за руку. Это было новое, но при этом знакомое ощущение. Колетт хотелось изучить его, почувствовать каждую линию его ладони, запомнить форму его ногтей.

«Да что с тобой такое?»

– Пойдем, – торопил Обри. – К пианино.

Колетт с трудом передвигала ноги. Если бы ее лицо покраснело еще больше, она превратилась бы в помидор. Они дошли до скамейки.

– Мне понадобится моя рука, – сказал Обри.

Она нехотя отпустила его ладонь. Он подмигнул ей и начал играть. Хижину наполнила грустная мелодия, нежная и медленная. Постепенно музыка становилась все более печальной, пока не достигла своего траурного конца и не затихла, оставив после себя лишь звенящую тишину.

Колетт сделала глубокий вдох.

– Я назову ее «Динан», – сказал Обри.

Девушка тяжело сглотнула. Она уже все поняла.

– Спасибо, – сдавленно пробормотала она. – Ты давно ее написал?

Он покачал головой.

– Я написал ее после нашей последней встречи.

Колетт покачала головой.

– Formidable, – прошептала она. – Можешь сыграть еще раз?

И он сыграл. Теперь Колетт знала, что означает эта мелодия, и могла медленно впитать ее, ноту за нотой.

Да. Динан заслуживал такого реквиема.

– Завтра я отправляюсь в Париж, – сказала она. – Вместе с Хейзел. Она хочет увидеться со своим кавалером.

– Правда? – лицо Обри омрачилось. – Надолго?

Колетт надула губы и задумалась.

– На четыре, может, на пять дней, – она натянуто улыбнулась. – Но ты ведь уезжаешь со своей группой? Солдаты жалуются, что без вас им будет скучно.

Обри повернулся к ней.

– Я никуда не еду.

Брови Колетт подскочили вверх.

– Мне так жаль!

Он печально улыбнулся.

– Жаль, что я остаюсь здесь?

– Конечно нет, – возразила девушка. – Мне жаль, что ты упустишь возможность выступить, – она улыбнулась. – Ты был рожден для сцены.

– Очень на это надеюсь.

«Сейчас, – подумал он. – Самое подходящее время».

– Я попросил вычеркнуть меня из списка участников тура, – сказал он.

– Зачем ты это сделал? – Ее учащенный пульс уже знал ответ на этот вопрос.

Обри смотрел в ее глаза в надежде, что он сможет прочесть ее чувства.

– Я не хочу быть так далеко от тебя.

Только не после того, что ты мне рассказала. Только не после того поцелуя.

У Колетт появилась надежда. Значит, дело было не только в доброте, не только в сочувствии.

Звуки и голоса с улицы прервали эту идиллию, напоминая им, что скоро солдаты вернутся с концерта.

– Думаю, мне лучше уйти, – сказал Обри.

– Нет, – Колетт остановила его. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

«Хорошее или плохое?»

– Может, пойдем на улицу?

Обри и Колетт надели свои куртки, вышли наружу и нашли место за сараем, где они могли еще немного поговорить.

Над ними растянулось небо, усыпанное далекими созвездиями. Океанский бриз словно гнал звезды ближе к берегу. Было так холодно, что самым логичным решением было встать как можно ближе друг к другу. Колетт уставилась на воротник Обри, не решаясь поднять глаза.

– Что ты хотела мне сказать? – мягко спросил он.

– Я хотела поблагодарить тебя, – ответила она. – За тот вечер. За то, что выслушал.

Его карие глаза изучали ее лицо.

– Не стоит меня благодарить, – сказал Обри. – Я сам этого хотел.

Колетт отвела взгляд. Обри понял, что она нервничает, и взял ее за руки.

– Ты очень добр, – сказала девушка. – Ты выслушал меня и проявил заботу. Я… – она колебалась. – Я не хотела обременять тебя своими проблемами. Это слишком тяжело.

– Слишком тяжело, чтобы выносить в одиночку, – сказал он.

Колетт не решилась ему оветить.

– В общем, я хотела сказать «спасибо».

И это все? Просто благодарность? Обри не собирался довольствоваться малым.

Он осторожно приподнял ее подбородок.

– Они все время говорят тебе, что ты красивая, да? – глаза Колетт широко распахнулись. – Все эти янки.

С ее губ сорвался морозный дымок.

– Они не очень изобретательны, – согласилась она.

Обри ухмыльнулся.

– Тогда я буду более оригинален. Они когда-нибудь говорили тебе, что ты поешь, как богиня?

Девушка покачала головой.

– Большинство из них никогда не слышали, как я пою.

– Значит, мне повезло.

На мгновение Колетт забыла, как дышать. Но она понимала, куда ведет Обри, и решила, что просто обязана его предупредить. Ради его же благополучия.

– Ты видишь девушку, которая поет, – сказала она. – Тебе нравится мой голос. Но ты не видишь, как я просыпаюсь в слезах. Не знаешь, что я вижу их всех во сне. Днем я держусь из последних сил, а ночью – рассыпаюсь на осколки.

Обри с трудом сдержался, чтобы не притянуть ее к себе и не сжать в объятиях.

– Каждый раз, когда это происходит, я хотел бы быть рядом, чтобы утешить тебя.

И тут Обри понял, что он только что сказал.

«Я хотел бы быть рядом с тобой посреди ночи. Когда ты спишь».

«Ну молодец, сынок, – скептично произнес голос его матери».

«И я тебя люблю, ма».

Он попробовал снова.

– Я бы хотел тебе помочь. Если можно.

Это было так трогательно и так невинно. Он думал, что может излечить ее израненную душу и что она заслуживает спасения. Обри дарил ей ложную надежду на то, что она способна приблизиться к мечте и стать кем-то красивым и замечательным, кем-то вроде него, но очень скоро мечта умрет, а перед ним предстанет отвратительная правда.

– Мне не помочь, – ответила она. – Это я и пытаюсь тебе сказать.

– Мадмуазель Фурнье, вы сбиваете меня с толку. Сначала вы не отпускаете мою руку, а теперь говорите мне бежать от вас прочь.

Обри задумался. Колетт уезжает завтра. Вернется ли она обратно? Сможет ли он ее дождаться или его отправят на фронт? Никто не мог знать наверняка. У него был только один шанс, и Обри не собирался от него отказываться.

– Я не хочу, чтобы ты отпускала мою руку, – сказал он ей. – Я не хочу, чтобы ты меня отталкивала.

Девушка зажмурилась. Затем она заговорила сдавленным шепотом:

– Я не хочу тебя отталкивать.

– Колетт, – произнес Обри. – Я могу любить Стефана. Могу чтить его память. Я могу любить твоих родителей, твоего брата и всех твоих родственников. Я могу любить их вместе с тобой, если ты позволишь.

Обри хотелось бы сказать это музыкой, а не словами, потому что в тот момент ему казалось, что никакие слова не выразят его чувств.

– Пожалуйста, – произнес он. – Будь со мной. Будь собой, и я приму тебя такой, какая ты есть.

Тихо вздохнув, Колетт отпустила свой страх, и он исчез в холодной ночи. Она положила голову на грудь Обри, и он притянул девушку к себе, прижавшись щекой к ее щеке. Черт. Наверное, ему стоило побриться.

– Когда ты рядом, мне не так больно, – сказала она.

Он поцеловал ее в макушку.

– Тогда я останусь с тобой.

Постепенно голосов становилось все больше, и они неумолимо приближались к хижине досуга.

– Пора, – сказал Обри. – Тебе нужно возвращаться внутрь.

Они поспешили обратно, и возле двери Колетт отчаянно обвила его шею руками.

– Я скоро вернусь, – сказала она.

Обри улыбнулся.

– Тогда я буду ждать тебя здесь.

Она поцеловала его.

Это был не просто благодарственный поцелуй. Это было обещание.

Обри бродил в темноте целый час, выжидая нужный момент, чтобы незаметно скользнуть в барак. Его ноги совсем заледенели, но он этого не замечал. Обри хотелось забраться на крышу и прокричать на весь мир: он, Обри Эдвардс, король регтайма, император джаза и самый счастливый парень на свете. Колетт Фурнье, ангел во плоти, поцеловала его! Поцеловала по-настоящему.

Свет в бараке уже давно погас, и, отперев ржавый замок, Обри прокрался внутрь. Он закрыл дверь, снял сапоги и тихо, как кот, скользнул к своей койке. Снимать куртку не было смысла, поэтому он забрался под одеяло прямо в ней.

Кровать на втором ярусе скрипнула. Джоуи Райс смотрел на него сверху вниз.

– Тебе что, жить надоело, Эдвардс?

– Тсс!

– Твою задницу быстро оправят обратно в Гарлем, и это еще в лучшем случае. В худшем – вернешься домой в гробу.

– И тебе спокойной ночи, Джоуи.

– Не думай, что ты такой незаметный. Офицеры знают.

Обри резко сел на кровати.

– Потому что ты слишком много болтаешь?

– Правильно, вини во всем меня.

Солдат на соседней койке что-то пробормотал и перевернулся во сне.

– Думаешь, ты такой умный, – продолжил Джоуи, когда вокруг снова стало тихо. – Мы здесь не тупые и не слепые, осел. Все знают, что ты уходишь по вечерам. Надеюсь, тебе там хоть что-то перепадает, потому что в итоге ты дорого за это заплатишь.

– Доброй ночи, Джоуи. И следи за языком.

– Только посмотрите, он защищает честь своей дамы. Как мило.

– Не лезь не в свое дело, – сказал Обри.

– Твое дело становится моим делом каждый раз, когда ты совершаешь какую-то глупость. А ты постоянно совершаешь глупости.

Обри укутался в одеяло, надеясь, что сможет уснуть, если как следует отогреется.

– Ну вот, теперь сна ни в одном глазу, – пожаловался Джоуи. – Мне надо отлить, а то не засну.