Джулия Берри - Нежная война

Маргарет.

– Можешь звать меня Мегги, – сказала девочка. – Так ты его любишь?

Хейзел сделала шаг назад.

– Я…

– Потому что я могу передать ему записку от тебя.

Хейзел моргнула.

– Твоей маме это не понравится.

– Я ничего ей не скажу, – сказала Мегги таким тоном, словно это было самое очевидное решение в мире. – Поэтому ты осталась в Челмсфорде? Надеешься его увидеть?

Неужели намерения Хейзел были настолько очевидными?

Хейзел продолжила прогулку по парку, но теперь в компании Мегги.

– Мегги, – начала Хейзел. – Как Джеймс себя чувствует? Он… в порядке?

Мегги серьезно обдумала этот вопрос.

– Мама говорит, что он будет в порядке, но папа не так уверен.

Удар в сердце.

– А что думаешь ты?

Мегги прошла немного дальше и повернулась к Хейзел.

– Я думаю, что он очень нуждается в чем-то, и ему не станет лучше, пока он это не найдет, – сказала она. – Мама надеялась, что это можешь быть ты.

– Но теперь она так не думает?

Мегги покачала головой.

– Нет. Не думает.

Хейзел шла вперед с отсутствующим взглядом.

– Думаю, – медленно сказала она, – я тоже на это надеялась.

Джеймс работал всю неделю. Хейзел репетировала всю неделю.

Первые несколько дней в призывном пункте были невыносимыми. У них не нашлось ни работы, ни письменного стола, поэтому он сидел на скамейке, пока для него придумывали бессмысленные задания. Часы тянулись очень медленно, и ему было все сложнее концентрироваться на происходящем. «Я никогда больше не увижу Хейзел».

Сидя за пианино, Хейзел восстанавливала свои умения и гибкость рук. Она старалась сосредоточиться, но в голове постоянно проносилась настойчивая мысль: «Что, если Джеймс никогда не захочет меня видеть?»

Наконец, в призывном пункте для Джеймса нашли работу: разбирать досье призывников и обновлять их, сверяясь со списком потерь. Это было мучением. Многие из погибших парней были его друзьями детства или их старшими братьями, а иногда – их отцами. Куда ни глянь – горе и скорбь.

Иногда, по дороге домой, он слышал фортепианную музыку из дома викария, и это болезненно напоминало ему о Хейзел.

В субботу, восьмого июня 1918 года, в Нуайон-Мондидье, во Франции немцы начали операцию «Гнейзенау» – четвертую из пяти операций своего «Весеннего наступления».

В воскресенье, девятого июня 1918 года Джеймс согласился пойти в церковь со своей семьей, но Хейзел была в детской воскресной школе, и не видела его, как и он ее.

Тихий, пожилой викарий молился, чтобы война поскорее закончилась.

Джеймс сидел за столом со своей семьей. Иногда он улыбался и говорил о работе.

«Я знаю кое-что, о чем никто больше не знает», – думала его сестра.

В пятницу, на той неделе, Джеймс с Бобби пошли на прогулку. Они вышли из города и отправились бродить по лесу, рядом с ручьем, который нравился Джеймсу в детстве, а Бобби – ярый бойскаут – просто его обожал. Вечера тянулись долго, и Бобби принес свой бинокль. Он показывал старшему брату птиц и называл все растения, которые можно есть. Джеймс был впечатлен: детское хобби принесло пользу. Если бы Бобби отбился от своего отряда на войне, у него были бы высокие шансы на выживание.

Мысль о том, что Бобби мог бы оказаться на войне, словно ударила Джеймса под дых. Он остановился. Бобби ничего не заметил и продолжил болтать, рассматривая бурундука в свой бинокль. Какой прекрасный ребенок.

Джеймс держал в руках новорожденного Бобби. Играл с ним в игрушки, читал сказки, учил ходить и прикручивал руль к его крошечному велосипеду. Постепенно Бобби становился юношей, но для Джеймса он оставался младшим братом.

Он увидел обожженное и окровавленное тело Бобби, валяющееся в траншейной грязи.

«Пусть это буду я, – сказал он небесам. – Я уже сломан. Помоги мне выздороветь и пошли обратно, чтобы я мог умереть вместо Бобби. Там мне самое место».

Бобби убежал за бурундуком. Джеймс подождал его, слушая щелканье и трескотню птиц, а затем направился обратно, зная, что Бобби найдет дорогу домой. Он знал, что ему нужно сделать до возвращения на фронт. У него осталось одно незавершенное дело.

Джеймс свернул на Викаридж-роуд и чуть не столкнулся с молодой женщиной.

– Простите… – начал он.

– Привет, Джеймс, – сказала она.

Две пары удивленных глаз, два бьющихся сердца.

Он снял шляпу и посмотрел в ее взволнованные, умоляющие глаза. Все мысли в его голове перепутались, и он почти ничего не видел перед собой.

– Почему ты здесь?

Его слова прозвучали резко, как обвинение. Джеймс тут же пожалел о них, но было уже поздно. Она отступила на шаг и отвела взгляд, а затем гордо подняла голову.

– Я приехала, чтобы узнать, жив ли ты, – сказала она. – И помочь тебе поправиться, если ты пострадал.

Его вид пугал ее. Он был бледнее и худее, чем в Париже. Он изменился. Звук проезжающего мимо автомобиля заставил его вздрогнуть и обернуться.

Но он все еще был ее прекрасным Джеймсом.

Она никогда не выглядела великолепнее. Джеймс еще никогда не видел ее в летнем платье, с голыми руками и щиколотками. Ее щеки порозовели от ходьбы. Непослушные пряди выпали из прически и покачивались на ветру. Лавандовое небо идеально подходило девушке по цвету, словно хотело ей угодить.

– Что, если бы я был искалечен? – выпалил он. – Потерял руку или ногу?

Ей было больно осознавать, что на самом деле он хотел спросить: «Что, если ты недостаточно меня любишь?»

– А ты искалечен? – спросила она.

Он прикрыл рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Был ли он искалечен? Его мозг – да, ну и что с того? Надо сказать, его мозг никогда не был особенно выдающимся. Он видел настоящих калек. Смех, как это часто случалось в последнее время, превратился в слезы. Джеймс с трудом их сдержал.

Он видел, что причиняет ей боль, и его это пугало.

– Прости, – сказал он ей. – Прости меня.

– За что?

«За то, что выжил».

Ответ прозвучал бы жалко, как отчаянный крик о помощи, но у Джеймса еще осталось немного достоинства, поэтому он промолчал. Он надел шляпу, поклонился и ушел, оставляя позади след из осколков своей души, словно дорожку из хлебных крошек или капель крови.

Ранним утром следующего дня, Хейзел прибыла на станцию Челмсфорда. Сосед миссис Паксли довез ее на своей повозке. Она купила билет до Лондона.

Джеймс зашел на станцию и сел в поезд, стоящий у перрона. Он не заметил ее.

«Отпусти его», – горько подумала она.

Но эта мысль никак не могла улечься у нее в голове. Он был совсем рядом, и она чувствовала, будто упускает свой шанс.

Хейзел потащила свой тяжелый чемодан обратно к кассе.

– Можно обменять билет до Лондона на билет в этот поезд? – спросила она у кассира – лысеющего мужчину с блестящим лицом.

– Вы знаете, куда едет этот поезд? – спросил он.

– Куда бы он ни ехал, – ответила она.

Кассир выпучил глаза. Это было самое интересное событие, которое случалось на Челмсфордской станции за много месяцев. Он обменял ее билет.

– Вы же не преследуете того молодого человека, который только что зашел в вагон? – спросил он.

– Вам не кажется, что это неуместный вопрос? – огрызнулась Хейзел. – Носильщик!

Кассир смотрел ей вслед.

– Она преследует того парня, – сказал он кассирше в соседнем окошке. – Ставлю на это свою месячную зарплату.

– Будь я на ее месте – сделала бы то же самое, – ответила пожилая кассирша. Женщины на мужских работах! Что поделать – война.

Хейзел села в поезд. Когда он тронулся, она поднялась с места и пошла по проходу, пока не заметила Джеймса. Он сидел в одиночестве и смотрел в окно. Девушка решительно зашла в его купе и заняла сидение напротив. Хейзел пообещала себе, что, если он попытается уйти, – она поставит ему подножку.

Я бы и сама это сделала.

Джеймс не сразу посмотрел на нее, и ожидание показалось девушке таким долгим, что ей хотелось закричать. В конце концов, он поднял глаза и посмотрел на нее с таким удивлением, что она была готова еще раз заплатить за билет, лишь бы увидеть это выражение еще раз.

Он ошеломленно смотрел на нее несколько минут, а затем откинулся на спинку своего сиденья, спрятал лицо под шляпой и расхохотался.

Хейзел не знала, должна ли она почувствовать облегчение или ударить его сумкой.

Джеймс что-то сказал, но из-под шляпы слов было не разобрать.

– Что?

Он убрал шляпу в сторону.

– Я сказал: ну и что мне с тобой делать?

– Просто поговори со мной, – твердо сказала она. – Думаю, я заслуживаю хотя бы разговора.

Джеймс не мог ничего с собой поделать. Юноша улыбнулся, хотя его лицевые мышцы забыли, как это делать. Она злилась, но злилась совершенно очаровательно. Это была очень покровительственная мысль, и он это знал.

От его улыбки все раздражение Хейзел как будто испарилось.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросил он.

И в самом деле, что?

– Куда ты едешь? – спросила она.

– Куда ты едешь?

– Ну уж нет, – твердо сказала она. – Я первая спросила.

– В Лоустофт.

Не то чтобы у Хейзел были какие-то предположения, но ответ ее удивил.

– Отличный день для пикника на пляже? – спросила девушка.

– К чему этот сарказм?

– А по-моему отличный способ развеяться и забыть о проблемах.