Л. Шэн - Нежное безумие

Из-за того, что Найт отказался выигрывать игру, Пенн пытается убить все шансы на победу Лас-Хунтас, чтобы спасти меня, но Найт не позволяет ему это сделать, потому что он заслуживает эту победу.

Найт также посвящен в другую тайну – он знает, что у меня все кончено здесь.

Я уезжаю завтра. Мне нечего выигрывать и нечего терять. Я обнаруживаю себя спускающейся по трибунам. Не знаю, что я делаю. Но все, что я знаю, – мне надо привлечь к себе внимание. То, что я поклялась не делать с тех пор, как меня выгнали из группы поддержки, а Причард оставил после себя кучу скандальных слухов. Я бегу по ступеням, прыгаю через забор и сажусь на трибуну рядом с тренером команды школы Всех Святых. Стоя пальцами ног на траве, а пятками на бетоне, я прижимаю руки ко рту и кричу:

– Пенн Скалли, если ты хотя бы наполовину тот мужчина, которого я знаю, то ты покажешь это на поле.

Все взгляды прикованы ко мне. Пенн, который медленно ходит туда-сюда, останавливается, снимает шлем и роняет его на поле. Наши взгляды встретились.

– Номер двадцать два! – Судья показывает желтую карточку. – Ваша команда проигрывает пятьдесят очков.

– Скалли! – рычит его тренер. – Я закопаю тебя.

– Милости прошу. – Губы Пенна изогнулись от удовольствия, наши взгляды не прерываются.

Я чувствую себя обнаженной и осужденной. Но мир все так же вращается, а игра продолжается. Мяч снова на поле, в руках у Найта. Лас-Хунтас на защите, но Пенн все еще стоит на месте, загипнотизированный моим взглядом. Группа поддержки прекратила танцевать, и теперь все смотрят на меня с жалостью. Я знаю, о чем они думают.

Это случилось. Сучка совсем сошла с ума.

Я улыбаюсь, ощущаю себя по-другому. Кем-то неидеальным. Кем-то настоящим. Я освободила себя от мыслей людей вокруг, от того, кем они меня видят, ну или увидят после игры.

– Я хочу, чтобы ты сровнял этих ублюдков с землей! – Мои легкие горят, когда я кричу эти слова с улыбкой на лице, которая вот-вот разорвет мои щеки, но я не ощущаю счастья. Я против команды, против школы, за которую я выступала четыре года. Два учителя, которые выступают в роли охраны – мисс Линд и мистер Хэтуэй, – хватают меня под руки и тянут с поля. Папа прыгает через забор, он гибкий и спортивный, будто один из игроков, и убирает руки учителя с меня.

– Еще раз тронешь мою дочь без ее позволения, и я затаскаю тебя по судам до самой пенсии.

– Двадцать два! – Я слышу свист, тренер выбегает на поле, но наши глаза все еще направлены друг на друга. – Двадцать-черт-два! Надень долбаный шлем, парень.

– Пенн! – кричу я.

Он нарушает не меньше пяти тысяч правил, разговаривая со мной прямо на поле, игра остановлена. Гас пинает траву, проклиная все на свете. Он кладет руки на бедра и качает головой. Папа обхватывает меня за талию и пытается увести с поля, вернув на трибуну.

– Можешь сделать кое-что для меня? – кричу я Пенну. Ноги не двигаются с места, но я смеюсь. Пенн кивает. – Заставь их жрать землю.

Вся толпа свистит с недовольством, когда папа, Мелоди, Бейли и я торопимся к выходу до того, как меня превратят в стейк. Папа обнимает меня за плечи и целует в макушку.

– Моя сумасшедшая, странная девочка. И ты думала, что ты ничего собой не представляешь?

Моя мама как-то сказала мне, что она не переживала за Вию, потому что моя сердцевина ее охрана. Я защитник. Я приютил Вию, когда никто не хотел делать этого, и сейчас, когда Дарья умоляла меня взять то, что принадлежит мне по праву, – победить игру, чемпионат, – когда мои друзья плюются потом и кровью, пытаясь вырвать победу, а Найт Коул спасает мою шкуру, – я не могу этого сделать.

Защитить Вию было обязанностью. Защитить Дарью – дело чести.

После того как Дарья с семьей покидают стадион, я снова притворяюсь, что спотыкаюсь о собственные ноги. Свист болельщиков превращается в ругательства. Скоро перерыв. Другими словами: время, когда тренер разорвет меня на части.

Мы уходим с поля с ужасным разрывом – 28:14, и я уже ничего не могу поделать, даже если буду стараться.

– Скалли! – Тренер Хиггинс рычит так громко, что ему даже не нужен усилитель. – Тащи свой зад сюда! – Он указывает на землю.

Я тащусь к нему настолько медленно, насколько это возможно для человека, стягивая шлем с головы и пройдя мимо него, я следую в раздевалку. Он тянет меня за спортивную форму и возвращает. Все проходят мимо сквозь туннель к раздевалкам.

– Ты проигрываешь мою игру специально?

Любой другой парень сделал бы то, что предложила Дарья, и показал бы, как надо играть. Не я. Мне все равно, чего хочет Дарья, мне плевать, что ее не будет здесь в понедельник и она не увидит страницы из своего дневника, расклеенные по всей школе. Она не заслужила этого.

– Сэр, я не могу собраться. Прошу прощения, – говорю то, что ему нужно услышать, чтобы оставить меня на поле.

– Из-за той милой блондинки? – сплевывает он.

– Из-за одного тупого блондина, – исправляю я, указывая подбородком в сторону Гаса, который проходит в раздевалку. – Урод до сих пор носит кастеты, будто сейчас долбаные девяностые.

– За языком следи! – вопит он. – Мне все равно, что ты чувствуешь к Бауэру. Если позволишь ему взять верх, то никогда не выплывешь. Ты никогда не добьешься ничего. Ты не попадешь в высшую лигу. Так и останешься очередным бедным мальчиком с огромным потенциалом. Без мозгов тот, кто сливает игру ради девушки просто потому, что кто-то что-то сказал. Думаешь, она будет рядом с тобой, когда ты потеряешь славу? Когда вы пойдете в колледж? Ты думаешь, что она стоит твоего будущего? Будущего твоих товарищей? Моего будущего?

Да. Да. Да. Да. И да.

Я качаю головой и иду дальше в раздевалку. Он догоняет меня, голос отдается эхом в туннеле:

– Отвечай мне, сынок!

Я врываюсь в раздевалку. Мне надоело объясняться с самим собой. С мужчиной, который говорил мне держаться подальше от моей девушки, пока Причард унижал ее.

Бывшей девушки. Черт.

Падаю на скамью и вздыхаю, смотрю, как в раздевалку заходит тренер Хиггинс и бьет кулаком в шкафчик. Когда он убирает руку, то на костяшках выступает кровь.

– Каждый из вас, ненормальные идиоты, мне как родной сын. Кто-то должен сделать шаг и рассказать, что случилось с вашим капитаном, или я выбью из него все дерьмо. И будьте уверены, на каждый звонок из колледжа, который я получу, будет один ответ: он недостаточно хорош. Он не готов. Не давайте ему стипендию. Другими словами, если вы не сдадите Пенна Скалли и не расскажете о его проблемах, то полетите вниз вместе с ним. Поняли?

– Да, сэр! – Все отвечают одновременно. Я кусаю губы и смотрю в пол. Может, они знают. Может, они сдадут меня, и это будет конец моей карьеры. Но единственное, в чем я уверен, – я не потяну Дарью вниз за собой, с ее благословения или без него.

– Итак, – кричит тренер, – что случилось с Пенном Скалли?

– Ничего, сэр!

– Что случилось? – орет он.

– Ничего, сэр! – рявкают они в один голос. Я чувствую гордость. Хоть что-то. Я не должен. Не должен. Слишком поздно уже.

– Я сломаю вашу карьеру в футболе, парни! – Он снова бьет по шкафчику. Снова. И снова.

– Пенн Скалли наш капитан, сэр.

Впервые за несколько недель я улыбаюсь.

У меня есть Дарья.

И моя футбольная команда.

Пенн

Игра оканчивается со счетом 42:17, несмотря на то, что я так старался проиграть. У тощего квотербека рука как у Бретта Фарва[6], защитники постарались от души и теперь пытаются восстановить дыхание. Бульдоги Лас-Хунтас победили. Кэннон получил мяч, хотя мы оба знаем, кто его заслуживает на самом деле.

Я ухожу до церемонии после игры. Быстро моюсь, перекидываю сумку через плечо и врываюсь в душевую к команде соперников. Большинство игроков намыливают синяки на лбах и груди. Гас сидит на скамейке и держится за голову, полотенце обернуто вокруг талии, но он еще сухой.