— Я уже все карманы вытрясла! — рыдает мама, и где-то на заднем фоне я слышу звук сирены «неотложки». — У меня больше ни копейки нет!

— Я же переводила тебе. — Чувствую себя сукой, потому что приходиться напоминать об этом.

Мать реагирует мгновенно: как часовой отчитывается, что младшим нужны вещи для школы, Тоня, как всегда, потеряла ботинки и пришлось покупать новые, а еще лекарства для Вали, и комуналка. Я уже не рада, что вообще напомнила. Когда мать немного приходит в себя, прошу найти врача и дать мне поговорить с ним, и отключаюсь. За это время успеваю перебежать через дорогу и натыкаюсь на отделение банка: закрыто, значит, перевод я смогу сделать только из дому.

Мать перезванивает минут через десять, и дает мне врача. Мужчина меланхоличным тоном, заваливая меня непонятной терминологией, рассказывает, что все плохо. Грубо говоря, но именно такой вывод напрашивается из его слов. Я спрашиваю «сколько?» и когда он называет сумму, переспрашиваю:

— Это… за все?

— Это за сутки, девушка. А вашему брат лежать в реанимации минимум семь-десять дней, а потом еще восстановительный период.

И вот тогда у меня волосы встают дыбом, потому что даже если я отдам все, что успела скопить, этого все равно не хватит даже на половину курса. Мать снова берет трубку, начинает плакать, и я успокаиваю ее тем, что скоро буду дома и переведу ей деньги, которых хватит на первое время. Главное, чтобы с Дениской все было в порядке.

Успеваю забежать в квартиру буквально за пятнадцать минут до того, как возвращаются муж и свекровь. Сбрасываю матери деньги, оставляя себе только на карманные расходы, и перезваниваю, чтобы держала меня в курсе. Слава богу, завтра уже четверг, а в пятницу я на работе до трех. Петя отвезет меня на машине — это в два раза быстрее, чем на автобусе.

Пока свекровь охает и ахает, хватается то за поясницу, то за сердце, я перетаскиваю ее сумки и пакеты в спальню, которую выделил муж, а потом накрываю на стол. Ненавижу себя за то, что приходиться быть собачонкой, но если муж вцепится хоть во что-то, найдет повод ткнуть носом в то, какая я плохая жена — о том, чтобы попросить у него денег можно просто забыть. А мне попросту не у кого больше одолжить. Кредит в банке, без собственности и с рабочим стажем в два месяца — это утопия, даже мой нерациональный мозг это понимает.

Слава богу, они молча ужинают, после чего свекровь быстро уходит смотреть любимый сериал, даже не удосужившись помочь убрать со стола. Но я пользуюсь шансом, чтобы объяснить мужу ситуацию. Петя молча слушает, хрустит соленым огурцом и только потом говорит:

— Я не беру у тебя деньги, вот и дай. — Смотрит так, чтобы я поняла — он в курсе, какую примерно сумму я скопила.

Приходится еще раз озвучить слова доктора, но Пете плевать.

— У меня каждая копейка на счету, Варвара. Мать хочет перебраться в столицу, нужно откладывать на квартиру, поближе к нам. Тут цены кусаются.

На фоне здоровья Дениски, эта новость практически проходит сквозь меня. Может быть, я ожидала чего-то подобного.

— Петя, мне очень нужны деньги. У мамы никого нет, ты же знаешь.

— Пусть твой пустоголовый братец даст, он здоровый лоб.

Вовка? Он на заводе, электриком, вроде и получает неплохо, но ему лет чуть больше моего, он все на девок спускает. Сомневаюсь, что у него есть заначка, но даже если есть — погоды она не сделает.

Я пробую еще раз, но только делаю хуже: Петя лупит ладонью по столу, переворачивает солянку и поднимается, стряхивая белый порошок с домашних штанов.

— Твоя семейка мне и так должна, как земля колхозу. И я не требую назад долги — хрен с вами. Но больше ни копейки денег, поняла? Даже не подходи. Твоя мать их рожала, как крольчиха. Нужно было башкой думать, а не передком, чем детей кормить.

Он уже почти выходит и я, сглотнув страх, все-таки говорю:

— Я в пятницу к ним поеду. Отвезешь меня? Быстрее будет.

— Никуда ты не поедешь, поняла?

— Это моя семья. Ты не можешь мне запретить!

Я вскакиваю с места, и муж, захлопнув за собой дверь, тут же оказывается рядом. Хватает меня за волосы на затылке дергает так, что перед глазами распускаются ужасные красные кляксы.

— Только попробуй, сука.

Толкает, и я падаю на бок, мысленно приговаривая, что я обязательно попробую, даже если он меня убьет.

Глава двадцатая: Даня

8 декабря

Я не знаю, где и как опять успел накосячить, но с того разговора на крыльце Колючка снова меня игнорит. Я нарушил данное себе обещание и все же приперся вчера на литературу, а сегодня, в пятницу, когда у нас меньше всего уроков и можно слинять пораньше, на классный час, но она делает вид, что меня не существует. Мой взгляд всегда на ней, а ее взгляд — на всех, кроме меня. Как будто я — сатана, а она — монашка, и у нее глаза вытекут от моего мерзкого вида.

Сегодня колючка держит нас минут двадцать: она выглядит очень бледной и все время морщиться, как будто ее что-то беспокоит. Я с трудом подавляю желание написать ей сообщение и спросить, что за хрень снова происходит, но на всякий случай вообще вырубаю телефон. Могу и на мат сорваться, если снова заведет пластинку о том, какой я мешающий ее карьере мальчик.

Только поэтому не задерживаюсь, чтобы поговорить наедине, хоть именно сегодня Колючка не спешит сбегать в учительскую и остается в классе.

Уже на крыльце вдруг вспоминаю ее потерянный вид. Совсем не такой, как раньше. Не злой и не рассерженный, а именно потерянный. Я часто видел такой у матери после того, как поползли слухи о молодой любовнице моего отца.

Наверное, это признак слабости, что я не могу просто забить и честно оторваться в свои законные выходные, а вместо этого прусь назад в класс и без стука захожу внутрь.

Колючка уткнула голову скрещенные руки на столе, но стук двери заставляет ее вскинуться. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, а потом она начинает вытирать мокрые щеки, как будто ее не выдают заплаканные глаза.

Что-то кувыркается во мне. Больно и сильно, как будто я пропустил крепкий удар.

Меня всегда раздражали женские слезы. Хотелось просто брякнуть, чтобы не разводили мокроту и свалить. Но с Колючкой у меня вообще все через одно место. Даже не удивляюсь, когда быстро подхожу к ней, присаживаюсь рядом на корточки и рукавом свитера вытираю слезы. Хотел бы рукой, но почти уверен, что это окончательно меня расшатает.

— Что случилось, Варя? — Есть какая-то особенная магия в ее имени. В том, что мне не нужно спрашивать разрешение, называя ее так, будто нет никаких пяти лет и кольца у нее на пальце.

Она шмыгает носом, судорожно глотает воздух раскрытыми губами, восстанавливая дыхание.

Могу поцеловать ее прямо сейчас.

Могу и хочу, как ненормальный.

Вот только вряд ли Колючке сейчас нужны поцелуи.

— Мне нужно съездить к матери, — шепотом говорит она, до крови вгрызаясь в губы. Кулаки на коленях комкают юбку. — У меня брат… младший… очень обжегся. Можно попросить тебя отвезти меня на вокзал? Голова… кружится.

Совершенно пустяковая просьба, а такое чувство, будто уговаривает выкрасть для нее миллион из швейцарского банка.

— Какой в жопу вокзал? Какой автобус? Собирайся, я тебя сам отвезу.

Колючка не отказывается, и еле-еле растягивает губы в благодарную улыбку.

На всякий случай мы договариваемся встретиться в квартале ниже, около магазина игрушек. Мне-то плевать, что нас увидят вместе в ситуации, когда Колючка сядет в мою машину, но это ее просьба, и в заплаканных глазах читается попытка извиниться за эту игру в шпионов.

Пока я жду ее в условленном месте, успеваю выкурить еще сигарету, а заодно вспоминаю, где тут ближайшая заправка и достаю из багажника покрывало. Оно новое, еще в лентах, перевязанных бантом. Мать подарила, сказала, что в машине всегда должен быть плед. Кажется, она намекала на то, что рано или поздно у меня появится девушка, которую нужно будет согреть. Вот, как раз появилась.

Варя появляется из-за поворота, находит взглядом машину, и я выхожу навстречу, открывая дверцу напротив переднего сиденья. Помогаю сесть, говорю, чтобы сняла пальто, разулась и поджала ноги под себя. Она не очень понимает, но слушается. Потом укутываю ее одеялом и улыбаюсь, потому что… Ну, блин, кто тут взрослый вообще? Она, с заплаканными глазами, трясущимися руками и в клетчатом покрывале до самого носа, или я?

— Только давай договоримся, Колючка — не называй меня больше мальчиком.

Она переводит дух, и если бы не была такой взвинченной, я бы точно обиделся. Сразу же видно, что за секунду успела придумать всякую ерунду, которую могу потребовать взамен.

— Хорошо, Даня.

Я огибаю машину, сажусь за руль и выставляю климат-контроль до комфортной температуры. Варя расслабленно вздыхает, удобнее устраивается на сиденье в пол оборота и мне приходиться вцепиться в руль, чтобы не наброситься на нее с поцелуями. Нельзя, потому что это будет выглядеть так, будто я пользуюсь ее безвыходным положением и зависимостью. Поэтому еще раз переспрашиваю адрес и ввожу данные в навигатор.

— Спи, Колючка. Нам часа три ехать. — Протягиваю руку, чтобы подтянуть плед повыше ей на плечо, и завожу мотор.

— Спасибо, Даня.

Такое чувство, что она понятия не имеет о простых вещах, которые мужчина может и должен делать для женщины. Благодарит за ерунду.

Глава двадцать первая: Варя

Когда я открываю глаза, то первое, на что падает взгляд — руки Ленского на руле. Все те же немного узловатые пальцы со сбитыми костяшками и парой царапин на тыльной стороне. Ни намека на украшения, только часы на запястье. Никогда не думала, что буду как зачарованная с минуту просто глазеть на контраст светлой стали и загорелой кожи. И поднимать взгляд выше, вдруг понимая, что с неохотой «спотыкаюсь» о край собранных гармошкой в области локтей рукавов. Хочется посмотреть еще выше, до самого плеча. Хочется сжать пальцы на крепких, совсем не мальчишеских мускулах.