Телефон вибрирует на столе и училка не сразу, но читает сообщение.

Краснеет. Она так классно краснеет, что смотрел бы и смотрел.

Ну, давай, посмотри на меня, напиши в ответ, какой я грубиян.

Нарочно подпираю явно довольную рожу кулаком и жду.

Колючка не смотрит и не отвечает, наоборот — демонстративно бросает телефон в сумку.

А ведь я правда скучал. Думал о том, какие у нее ножки, и как классно она зажимается, когда я даю понять, что она меня заводит. Даже думал плюнуть на все и завалиться на занятия как есть: со свежими синяками и распухшим носом. Хорошо, что мать легла костьми и не пустила. Она думает, что у меня «проблемы с контролем агрессии» и пытается всучить в руки психолога, который разъяснит, что кулаки — не способ решения конфликтов. Кажется, в этот раз мне не отделаться. Не говорить же, что я просто нашел себе дополнительный заработок.

К концу урока, когда Варя понемногу делает внушение всем, кроме отличников, она спрашивает, как бы мы хотели провести зимние каникулы, и нестройный хор все так же ратует за поездку всем классом в Европу.

Я тоже тяну клешню, присоединяясь к практически единогласному решению. Но у меня свой интерес. Поездка — это гостиница, пустые номера, ночь в одном отеле… И моя фантазия дорисовывает так много, что хрен я теперь встану, пока все не выйдут из класса.

Одно плохо: не похоже, чтобы училка радовалась предстоящей поездке. Говорит, что мало времени на организацию, и что вряд ли это одобрят наши родители. А потом беззвучно стонет, когда мои одноклассники рассказывают, что мы уже трижды ездили всем классом, и у Тани Михайловой мама — владелица туристического агентства, которая сама все организует. От нас нужны только бабки и несколько человек сопровождающих взрослых. В конце концов, Колючка соглашается, но ее эта новость все так же не радует. А предыдущая классная, наоборот, любила с нами ездить.

Пока народ быстро сваливает после звонка, я лениво качаюсь на стуле. Колючка собирает вещи, то и дело поглядывая на дождь за окном.

«Я тебя подвезу», — снова пишу ей, но на этот раз не просто отправляю, а еще и подхожу впритык, показывая это же сообщение на экране телефона.

Дверь в класс закрыта, и если кто-нибудь заглянет — все совершенно пристойно.

Я просто разговариваю со своей классной. За это же не расстреливают?

Глава десятая: Даня

— Перестань злоупотреблять моим номером в личных целях, Ленский, — говорит Варя, взглядом оценивая дистанцию между нами.

— В чем проблема просто подвезти домой учительницу?

— Ты правда не понимаешь или просто прикидываешься?

Зеленые глаза, наконец-то, смотрят прямо на меня. У нее такой взгляд, что хоть рехнись — а не оторваться. Проваливаюсь туда, в самую глубину, и в голову лезет какая-то поэтическая дичь, явно вдолбленная ее же уроками.

— Ленский, ты меня слушаешь?

— Прости, Колючка, нет, — честно отвечаю я. — Хочу тебя потрогать, можно?

Ее быстрый уход за спинку стула — лучше всякого «нет».

— И я тебя очень прошу — перестань избивать своих одноклассников.

— Ты же без пальто прибежала на классный, да? Замерзла? Или сильно волновалась? Или обо мне думала?

Она молча пытается понять, к чему я клоню.

Ладно, по хрену. Сдурею, если не сделаю хотя бы это.

Одной рукой просто отбрасываю стул, другой сжимаю ее талию. Варя не теряется — тут же бьет меня по плечу, потом отвешивает звонкую пощечину, но я все равно увожу ее в угол за доской. Там огромный дурацкий цветок, и даже если кто-то вломится в класс, у меня будет пара секунд, чтобы изобразить пристойность.

Черт, а крепко она мне вмазала: щека ноет и горит.

— Ленский! Немедленно! Убери! Руки! — Училка не кричит, но громкий шепот весь сочится злостью и негодованием.

Прижимаю ее к стене, и свободной рукой делаю то, о чем мечтал весь проклятый бесконечный урок: указательным пальцем обвожу контур соска под платьем. Варя просто цепенеет от моей наглости. Не сомневаюсь, что как только «проснется», снова мне врежет.

— Когда ты пришла в класс, твои соски были твердыми, как от холода или возбуждения, — говорю очень-очень тихо. Реально с какого-то хрена сел голос. Волнуюсь, что ли? — И Тучинский тоже это заметил. Я бы ему глаза на жопу натянул, если бы он и так не был полным уродом.

— Ты просто наглый самоуверенный мальчишка, — брыкается она.

В ее случае, назвать меня мальчишкой — самый верный способ нарваться на мое дикое желание доказать, насколько давно я уже не мальчик. Просто нереально бесит.

Я почти готов отпустить ее, но в последний момент замечаю, что тонкая ткань платья снова натянулась. Господи, да, блядь! Большим пальцем поглаживаю тугой сосок. Голова вертится глобусом, все нормальные мысли спрыгивают с американских горок. Я так хочу расстегнуть ее платье, что выпадаю из реальности, слепо шаря по спине Колючки в поисках молнии.

Вторая тяжелая пощечина возвращает меня с небес на землю.

Варя тяжело дышит, плечи поднимаются и опадают, глаза сверкают такой злостью, что где-то в реальности героев Марвела я бы уже давно стал горстью пепла.

— И чем ты лучше Тучинского, а? — бросается она. — Такой же озабоченный переросток. Захотел добавить трофей в свою копилку, Ленский? Или у вас какой-то тотализатор?

— Ты пересмотрела тупых мелодрам, Колючка. — Потираю побитую рожу, но от греха подальше сую вторую руку в передний карман джинсов. Когда она придет в этом платье в следующий раз, я по крайней мере буду знать, что молния у него точно не на спине. — Ты мне просто нравишься, я тебя просто хочу.

Она вздрагивает, как будто я признался, что мечтаю сожрать ее печень.

— У меня есть муж, Ленский, и я его люблю.

Почему мне кажется, что сейчас она обманывает не меня, а себя? Может, потому что мне хочется так думать?

— Ты ставишь меня в неловкое положение, — продолжает она. — Я просила этого не делать, но ты продолжаешь. Я тебе просто не нравлюсь? Так и скажи. Совсем не обязательно лапать меня, чтобы вынудить написать заявление.

— Ты чем слушаешь, Варя? Я же сказал, что нравишься.

— Тронешь меня еще раз, хоть пальцем — я уйду. Клянусь, что уйду, хоть мне очень нужна эта работа.

Колючка хватает пальто, сторонится, когда пытаюсь помочь ей одеться.

Не смотрит. Снова не смотрит, как будто я глубоко ей противен, и выбегает в коридор, бросая дверь нараспашку.

Под звук ее каблуков, медленно сползаю по стенке, вытягиваю одну ногу и, начихав на правила, закуриваю прямо в классе.

Глава одиннадцатая: Варя

Это очень глупо, когда взрослая учительница очертя голову сбегает от нахального ученика, но именно так и есть: я буквально бегу, и даже не сразу понимаю, что давно «промахнулась» с нужным спуском в метро, и так нахваталась холодного воздуха, что саднит горло.

Трясусь, кажется, вся. От злости, от негодования, от того, что какой-то сопливый мальчишка расшатал меня до состояния, когда мне хотелось просто отхлестать его по щекам, пока не задеревенеют ладони. Хам! Выскочка! Наглый мажор!

Залетаю в первый же попавшийся супермаркет, хватаю с полки бутылочку с минералкой и, не дожидаясь оплаты, делаю несколько жадных глотков. Нужно запить странную сухость во рту. Охранник тут как тут, что-то басит, но я прикрываю глаза и мигом придумываю оправдание:

— Мне только таблетку запить. Я вот сейчас… Прямо на кассу.

Уже на улице немного прихожу в себя и потихоньку бреду до метро. Хорошо, что Петя уехал к матери в соседний город, и не нужно нестись домой, чтобы приготовить ужин к его возвращению. Свекровь всегда была очень болезненной, а в последнее время все больше жалуется то на спину, то на ноги. А в этот раз у нее сердце и муж отпросился, чтобы съездить и проверить, как она в больнице.

Только поэтому я надела это дурацкое платье. Петя бы ни за что на свете не разрешил мне нарядиться. А ведь я так его хотела это платье, потихоньку копила деньги и купила еще весной, благо, была хороша скидка, а один единственный размер — маленьким и не ходовым. Зато село на меня как влитое. Вечером достала из шкафа и долго сидела на кровати, разглядывая бирку. С момента покупки я ни разу не надела желанную обновку. И уревелась до рези в глазах, потому мне всего двадцать три года, а мой гардероб похож на вдовью жизнь: скучный, черный, мертвый.

Поэтому так радовалась, в кои-то веки принарядившись…

Свалился же мне на голову этот Ленский!

Я проворачиваю ключ в замке — и сердце уходит в пятки. Я что — забыла запереть квартиру?! Дергаю ручку, толкаю, но дверь закрыта. С обратной стороны раздаются шаги. Ключи от квартиры есть только у меня и у Пети, а это значит, что что-то случилось и он вернулся раньше. И если он увидит меня в этом платье…

Быстро запахиваю пальто до самого подбородка, пытаюсь улыбнуться, но дверь распахивается, и Петя смотрит на меня взбешенными глазами. Ничего не говоря, за руку втаскивает через порог, так что я чуть не падаю на слабых ногах. Колени пляшут, пальцы мертвой хваткой вцепились в пальто у горла.

— Ты … приехал?

— Я тебе уже час наяриваю! — орет Петя, и, не спрашивая, отбирает у меня сумку.

Вытряхивает содержимое на пол, берет телефон и начинает клацать, чтобы снять блокировку. Огонек в верхнем правом углу намекает о не отвеченных вызовах. Муж тычет телефон мне под самый нос, где на весь экран висит окно с семью непринятыми вызовами от абонента «Муж». Как я могла пропустить?

И тут до меня доходит, что я выключила звук после сообщения Ленского, которое — господи боже! — до сих пор в моем телефоне! Если Петя его увидит…

— У меня был классный час, — говорю как можно увереннее. — Я не хотела отвлекаться. Ты же вчера только уехал, я не думала, что вернешься так рано. Ничего и не приготовила. Как Тамара Викторовна?