Агиналду Силва - Нежный яд. Признания

И, произнеся это, понимает, что сделала правильно. Будто гора скатывается с ее плеч, и говорить ей становится легко. Да, она должна была первой признаться ему в любви, потому что первая обидела его и оскорбила, потому что и потом не хотела выслушать его объяснений. А теперь, когда сделан первый шаг, ей легко даже попросить извинения.

- Я была не права, но мне было так больно, так больно, так больно, что я надеялась избавиться от этой боли, избавившись и от тебя, и от мамы, и от всех на свете. Я ведь и с мамой очень долго не виделась и не разговаривала. Мне была нестерпима одна только мысль о том, что…

- Страшно нелепая мысль, - сразу же ответил Элизеу.

- Конечно, нелепая, - согласилась Марсия. – Но мы же не всегда властны в своих мыслях.

Элизеу вспомнил свою ревность к Фигейре и кивнул головой: да, человек не властен в своих мыслях, и тут уж ничего не поделаешь.

- Элизеу! А сейчас у меня есть шанс? – спросила Марсия.

- На что? – Сердце и взгляд Элизеу давно говорили «да», но ему так сладостны были слова Марсии.

- Ты меня еще не разлюбил? – спросила она.

И вот тут он подхватил ее на руки, и их жаждущие губы наконец-то встретились. Лаская друг друга, они погрузились в сладостное забытье.

Очнулись они уже в сумерках, но все еще не в силах были разомкнуть объятия и расстаться.

- А как же Жилвания? – вдруг спохватилась Марсия. – Она же скоро придет!

- С Жилванией мы друзья, - ответил Элизеу. – Она все поймет. Я доживаю здесь последние дни по ее просьбе. Ей одной тоскливо. Но срок контракта истек, и…

- И закончилась старая жизнь, - заключила Марсия.

- И я так счастлив, что она наконец закончилась, - с облегчением вздохнул Элизеу, но по лицу его пробежало облачко: он вспомнил о другом контракте – с Барони.

- Тебя что-то смущает? Заботит? – встрепенулась Марсия.

- Я люблю тебя, - ответил Элизеу.- И буду любить всегда, что бы ни случилось.

Они успели еще и посидеть на кухне и все-таки попить чаю, а Жилвании все не было.

Она сидела у Лавинии, с которой в последнее время подружилась и к которой частенько забегала после работы в ее столовую перекусить и поболтать. А сегодня засиделась.

- Я ведь знаю, что он любит Марсию, - говорила она. – Да и сама к нему никаких особых чувств не испытываю, слишком уж мы разные. Художника себе в мужья я никогда бы не хотела. Но на душе у меня тоскливо. Годы идут, я одна…

- Какие твои годы! – засмеялась Лавиния.

В столовую заглянул Фигейра.

- Здесь еще кормят? – спросил он.

- Конечно, - ответила Лавиния.

И он с облегчением вздохнул. Его рабочий день кончился, и он мечтал об ароматном поелье Лавинии.

Вот уже несколько дней он работал на фабрике, добросовестно осваивал новую профессию камнереза, и ему приходилось нелегко, но он был не из тех, кто сдается. Сцепив зубы, он работал до седьмого пота, потому что хотел почувствовать себя настоящим мужчиной.

Если говорить честно, то и у Лавинии своих неприятностей хватало. Можно было даже сказать, что они сыпались на нее как из ведра.

Насмотревшись на Валдомиру с Карлотой в телевизоре, она не сомневалась, что он и весь вечер пробудет у Карлоты. Они теперь стали соратниками, у них появилось общее дело, того и гляди «Мармореалом» будут вместе управлять.

Лавиния снова почувствовала себя брошенной. Почувствовала, что она одна в ответе за своего ребенка.

Тоскливо, видно, было и Мауру, потому что он все напрашивался к ней в гости, и она, махнув рукой, согласилась, хотя настроение у нее никакого не было, да и устала она порядком.

А когда они вместе с Мауру вошли в квартиру, оказалось, что Валдомиру дома и ждет ее. При виде Мауру благодушное настроение Валдомиру мгновенно испарилось, он тут же собрался и ушел к Карлоте.

Лавиния сто раз прокляла и настырность Мауру, и собственную мягкотелость, но что было делать? Она лучше всех знала, что Валдомиру не уговоришь переменить решение, так что остаток вечера она провела, рассказывая своему нежеланному гостю историю своей любви к Валдомиру и о тех несчастьях, которые она принесла ему, а он ей. После жалоб ей стало немного легче.

Мауру приготовился рассказать ей историю своей жизни, но тут в дверь раздался звонок. Лавиния ума не могла приложить, кто бы мог прийти к ней на ночь глядя. Разве что соседка.

Но это оказался ее брат Аделму. И не один – с Жуниором. Тетушка с племянником радостно расцеловались, и Жуниор, прыгая, объявил, что останется у нее ночевать.

Мауру понял, что Лавинии не до него, и попрощался.

Как только за ним закрылась дверь, Жуниор объявил:

- А я этого дядю знаю. Он приятель Режины, я не раз видел его у нее.

Лавиния удивилась, а Аделму недовольно поморщился.

- Посиди-ка в комнате, нам нужно поговорить, - сказал он сыну и повел сестру на кухню.

- Дело в том, что я расстался с Режиной окончательно и навсегда, - сказал он. – Приюти Жуниора на несколько дней, пока я найду себе новую работу. Я пока поживу в мотеле. А там видно будет.

Он не стал делиться с сестрой своими проблемами, а дело было в том, что Жуниору очень понравилась новая школа, в которую он начал ходить. Мальчик не хотел с ней расставаться, и Аделму пообещал, что не будет его забирать оттуда. Но это были деньги, и немалые. Откуда их взять, Аделму пока не представлял себе, но не отчаивался. Главное, что у Жуниора была крыша над головой.

Узнав, что пока он будет жить у своей тети, Жуниор пришел в восторг. Он сразу стал вспоминать, как им было весело вместе, когда они жили в маленьком домике на окраине Рио.

Аделму ушел, а тетушка с племянником погрузился в воспоминания. Лавиния обрадовалась не меньше Жуниора тому, что какое-то время они побудут вместе. Мальчик болтал не переставая, и от него Лавиния узнала о новой замечательной школе, в которой он стал учиться и где ему так нравится.

- Там учатся и Пати с Рафом, дети Режины, я с ними очень подружился, - рассказывал он. – Мы часто играем вместе, и нам весело.

Лавиния невольно прикусила губу: что бы ни говорил Аделму, но он связан с Режиной гораздо прочнее, чем хочет показать. Если бы он был к ней безразличен, то не стал бы сводить Жуниора с ее детьми и отдавать его в ту же школу. Нет, он надеялся на их совместную жизнь, а значит, и привязался к ней крепко. Ведь Клариси и Режина – сестры, в них, видно, есть что-то такое, что притягивает к себе Аделму.

Взглянув на часы, она заторопилась.

- Ну-ка быстрее в постель, - скомандовала она, - а то завтра опоздаешь в свою любимую школу!

Она думала, что долго будет еще уговаривать Жуниора, но, как ни странно, довод подействовал. Мальчуган мигом почистил зубы, умылся и лег в кровать.

- Вот и славно, - одобрила Лавиния племянника и пожелала ему спокойной ночи.

А ее саму, как выяснилось, ожидала далеко не спокойная ночь Не прошло и четверти часа после того, как она уложила Жуниора, как снова раздался звонок в дверь.

Это вернулся Аделму, потому что свободных мест в мотеле не оказалось.

- Завтра я найду себе место, а сегодня уж переночую у тебя, - сказал он извиняющимся тоном.

Впервые Лавиния подумала о Карлоте с приязнью. Если бы не она, где бы ночевали Аделму с Жуниором? И так-то это непросто. Она стала прикидывать, что постелить Аделму на пол, как вдруг снова раздался звонок в дверь.

«Вернулся Валдомиру!» - была первая мысль Лавинии, но тут же она сообразила, что у него свой ключ.

В недоумении пошла к двери, открыла ее и увидела Режину. Выглядела она ужасно – бледная, измученная, с темными кругами под глазами. Но держится спокойно. Очень вежливо поздоровалась и попросила разрешения поговорить с ее братом.

- Нет-нет, - отказалась Лавиния. – Сейчас очень поздно. Здесь спит ребенок. Прости, но сейчас не время для разговоров.

- Обещаю, что скандала не будет, я скажу ему только несколько слов.

На их голоса вышел сам Аделму.

- Все кончено, Режина, и любые разговоры бесполезны, - отчеканил он шепотом. – Единственное, о чем я тебя прошу, это оставить меня в покое.

- А я прошу тебя, мой единственный, чтобы ты не оставлял меня, - кротко проговорила Режина, и Лавиния вышла из прихожей, потому что разговоры влюбленных не предназначены для посторонних ушей.

В глазах Лавинии появление Аделму было лишним доказательством его привязанности к Режине. Что мешало ему отсидеться в комнату? Зачем понадобилось выходить?

Но она и сама прекрасно знала надрывную сладость мучительных воспоминаний, взаимных упреков и обид. Есть и такая любовь – любовь, питающаяся горьким ядом.

- Прости меня, - умоляла Режина. – Я люблю тебя. Я не представляю, как буду без тебя жить.

- А я не представляю себе, как жить с женщиной, которая считает себя выше всех и делит весь мир на господ и рабов.

- Но если ты хочешь, я буду твоей рабыней, ты скажешь мне: ползай! И я буду ползать. Скажешь: молчи! Буду молчать.

Аделму зажал руками уши.

- Я не хочу, не могу тебя слышать. Само слово «раб» мне отвратительно! Я не хочу быть ни рабом, ни господином, я хочу быть человеком! Слышишь, Режина, че-ло-ве-ком! И пока ты этого не поймешь, нам не о чем разговаривать.

- Я попробую понять, - покорно проговорила Режина.

- Это невозможно, - отмахнулся Аделму. – Ты пробовала сотни раз, а потом из тебя вылезало такое, что мне становилось тошно. Все. Я поставил точку. Между нами все кончено.