Агиналду Силва - Нежный яд. Признания

- Ты врешь! Я не верю тебе! – твердил Аделму. – Когда ты открыла столовую и стала зарабатывать деньги честным трудом, я начал уважать тебя. Готов был ехать с тобой куда угодно, чтобы защитить твоего ребенка от чудовищных притязаний Валдомиру. Но оказывается, вы оба друг друга стоите! Один хочет купить ребенка за деньги, а другая – и того хуже: за чужие бриллианты!… Бедный малыш! Каково ему будет жить на свете с такими родителями!

- Ну если ты – родной брат – не веришь в мою честность и порядочность, то что же говорить о Валдомиру – чужом человеке? – тяжело вздохнула Лавиния. – Видимо, мне стоит послушаться его и остаться пока здесь, в этой квартире, потому что на тебя рассчитывать нельзя. Ты сегодня обидел меня гораздо больше, чем Валдомиру.

С некоторых пор в баре сеньора Гату одно за другим проходили шумные, многолюдные торжества, принося его заведению немалый доход. Казалось бы, Гату должен был этому радоваться, а он втайне ото всех печалился, усматривая в происходящем лишь воплощение известного принципа: везет в деньгах – не везет в любви.

Лучше бы все было наоборот, рассуждал Гату. Ведь любовь не купишь ни за какие деньги! Тут необходимо везение. А Гату всю жизнь не везло в любви. Только в последнее время он был отвергнут сначала Карлотой, а затем и Наной.

Разрыв с Наной Гату переживал особенно болезненно. И не только потому, что она предпочла ему старика Алсести, а прежде всего потому, что он прикипел к ней всем сердцем и не представлял без нее своей дальнейшей жизни.

Тем не менее жизнь продолжалась, и Гату, не привыкший выставлять напоказ свои душевные страдания, в общем, держался молодцом. Как человек независтливый, он искренне радовался счастью своих более молодых и более удачливых друзей, охотно устраивая для них пышные празднества.

К свадьбе Клаудинора, в частности, он готовился так, словно женил собственного сына – сам гостей созвал, сам оплатил все расходы. И даже в свадебное путешествие хотел отправить новобрачных за счет своего заведения, но Элиети отказалась от столь дорогого подарка: после выздоровления Клаудинора она все же заключила контракт с престижным рекламным агентством, и теперь у нее тоже водились деньги.

Другая пара – Марина и Ренилду – также не обошла стороной заведение Гату. После того победного матча на «Маракане», где с блеском выступил Ренилду, у Гату собрался едва ли не весь Ларанжерайс. Пили и гуляли двое суток – сначала за счет Кловиса, который ради такого успеха пустил в ход все свои сбережения. Когда же они закончились, к бару подкатили на новом лимузине Ренилду и Марина.

На покупку этого лимузина и нескольких нарядов для Марины ушел, однако, не весь гонорар Ренилду за выигрыш Суперкубка. Осталось кое-что и «на жизнь», и на достойное продолжение праздника.

А праздновать Ренилду и Марина имели все основания. Кроме фантастически выгодного контракта с «Миланом», который Ренилду подписал сразу после матча, заманчивое предложение получила также и Марина. Как невеста Ренилду, она буквально за один день стала невероятно знаменитой, потому что во время трансляции финального матча «Фламенго» - «Ривер Плейт» телекамеры много раз отыскивали на трибунах Марину, охотно демонстрируя всему миру ее красивое личико и стройную фигурку. А уж комментаторы футбольного матча не скупились на похвалы, представляя телезрителям невесту звездного игрока!

На гребне этой внезапной популярности Марина и попала в поле зрения директора крупного модельного агентства в Милане. Тот сразу же смекнул, что если Ренилду будет играть за «Милан», то иметь его невесту в качестве модели – весьма прибыльное дело! И не скупясь предложил Марине контракт на сто тысяч долларов.

Марину, конечно же, немного обижало то обстоятельство, что продюсер видел в ней прежде всего невесту Ренилду, а не просто красивую девушку, способную стать высококлассной моделью. Но ее самолюбие было уязвлено не настолько, чтобы она смогла отказаться от ста тысяч долларов и возможности работать фотомоделью в Италии. Поэтому она сумела уговорить даже ревнивца Ренилду, поначалу не разрешавшего Марине идти в модельный бизнес, но затем все же уступившего ей при одном условии: «Голой на подиуме не ходить!»

Таким образом, в Милан эта счастливая пара собиралась отправиться, имея на руках два великолепных контракта, и это был замечательный повод для того, чтобы еще денек-другой повеселиться в баре у Гату.

В разгар этого затянувшегося веселья пришла и печальная новость, которая, впрочем, не слишком омрачила завсегдатаев бара, поскольку касалась новоиспеченной супруги Лео – особы, с который многие жители «Бежи-Баия» не успели даже познакомиться, хотя каждый из них, безусловно, слышал об этом странном браке.

Еще совсем недавно здесь же, в баре, одни беззлобно посмеивались над Лео, другие гневно осуждали его за столь циничный брак по расчету.

А теперь и те и другие выпили за упокой взбалмошной старухи, которая польстилась на молодого жеребчика Лео и приобрела его в обмен на завещанное ему богатство.

О покойниках не приято говорить дурно, и посетители бара искренне пытались остаться в рамках этой гуманной традиции. Но когда им стали известны обстоятельства, при которых умерла Консуэло, бар тотчас же загудел как улей.

Оказалось, что Консуэло умерла в мотеле, прямо во время любовного акта с Лео, на пике блаженства!

Естественно, столь пикантная подробность не могла оставить равнодушными подвыпивших клиентов Гату. Тут было что обсуждать! Многие даже пожалели, что им не довелось узнать Консуэло при жизни. Судя по всему, это была уникальная экстравагантная женщина, точно знавшая, чего она хочет, а вовсе не выжившая из ума старуха, чьим безумием, как считалось, беззастенчиво воспользовался Лео.

Нет! Эта дама бросила вызов старости и самой смерти, ухитрившись отойти в мир иной не на смертном одре, а на ложе любовных утех!

Справедливости ради надо сказать, что не у всех Консуэло задним числом вызвала восхищение. Кое-кто, наоборот, осудил ее. Особенно после того, как стало известно, что Лео из мотеля увезли прямо в полицию – дознаваться, не он ли, часом, придушил старушку, чтобы поскорее получить богатое наследство. При таком раскладе уже не Консуэло, а Лео выглядел несчастной жертвой. Коварная старуха окрутила его, заставила работать на всю катушку, причем авансом, лишь пообещав расплатиться потом, после своей смерти. А он, дурак и клюнул! Теперь вот вместо наследства может схлопотать длительный тюремный срок.

Этот негодующий ропот в течение суток только нарастал и утих лишь после того, как вскрытие подтвердило невиновность Лео и он был выпущен на волю.

В баре его встретили как героя-мученика, пострадавшего от женского самодурствующего деспотизма. Никто не завидовал богатому наследству Лео, которое он вскоре должен был получить, поскольку теперь уже все знали, что добыто оно тяжким подневольным трудом.

А кроме того, бедняге еще предстояло похоронить Консуэло – со всеми почестями, как она завещала, и, между прочим, пока что из собственного кармана!

Так, отвлекаясь на печальные и радостные события в жизни посторонних ему людей, Гату постепенно свыкся с утратой своей дорогой Эмилианы, как он продолжал называть про себя Нану.

В какой-то момент ему даже показалось, что он вновь обрел душевное равновесие и вполне сможет прожить без женщин вообще. Нельзя же до бесконечности испытывать судьбу, наступая на одни и те же грабли! Видимо, ему на роду написано оставаться холостяком всю жизнь. Поэтому и на женщин надо смотреть иначе: как на временное развлечение, и не более того!

Такая философия вполне устраивала Гату, но только до тех пор, пока он не узнал, что Нана выходит замуж за Алсести и свадьба состоится не далее как завтра.

Убитый горем Гату не удержался и пожаловался-таки на свою нескладную судьбу Уалберу. А тот вместо слов утешения пристыдил Гату: что ж ты мол, не борешься за свою любовь!

- Но как же я могу бороться, если она выходит замуж за другого? – буквально простонал Гату.

- Бороться нужно по-мужски, - посоветовал ему Уалбер. – Если любишь, то не грех увести невесту даже из-под венца!

Он говорил это с такой страстью и с такой уверенностью, что Гату и впрямь ощутил в себе недюжинные силы для борьбы за Эмилиану.

Утром, едва рассвело, он позвонил в ее дверь, готовый горы своротить или, наоборот, воздвигнуть их на пути к той церкви, где Нана собиралась обвенчаться с Алсести.

Накануне ночью Нана не сомкнула глаз, испытывая необъяснимый страх перед неумолимо надвигающимся событием, которое должно было круто изменить ее жизнь. Всю ночь она ругала себя за то, что пошла на поводу у Алсести, согласившись обвенчаться с ним. Но отступать уже было поздно, и оставалось только безропотно ждать утра. Единственное, что просто необходимо было сделать в данной ситуации, - это поспать, чтобы не выглядеть завтра на десять лет старше своего престарелого жениха. Но уснуть ей не удалось даже со снотворным.

И вот теперь Нана – бледная, с воспаленными от бессонницы глазами – пошла открывать дверь, мысленно проклиная все на свете: и предстоящую свадьбу, и собственную глупость, и этого раннего шального визитера, который, вероятнее всего, ошибся адресом.

Но за дверью стоял Гату, и, увидев его, Нана спросила изумленно:

- Ты что, пришел пожелать мне счастья перед свадьбой?

Гату, не дожидаясь приглашения, смело переступил через порог и лишь после этого ответил:

- Нет, я пришел, чтобы удержать тебя от непростительной ошибки – от твоей дурацкой свадьбы!

- Ты с ума сошел!

- Нет, я точно знаю, что должен поступить именно так!