Агиналду Силва - Нежный яд. Страсти

Чем больше Лавиния думала, тем больше убеждалась, что сама жизнь заставляет ее встретиться с Валдомиру. Наконец эта мысль стала для нее такой естественной, такой очевидной, что она тщательно привела себя в порядок и отправилась по незнакомому адресу.

Она шла и представляла себе лицо Валдомиру, его загоревшиеся радостью глаза, и сердце ее трепетало.

Вот и дверь. Она нажала кнопку звонка и в каком-то восторге ожидания замерла.

Дверь открыла незнакомая женщина, что сразу же отрезвило Лавинию. Из кухни пахло чем-то вкусным, в доме готовили ужин. Но все-таки она очень просто и естественно попросила:

– Скажите сеньору Валдомиру, что пришла Лавиния. Он непременно захочет меня увидеть.

Карлота пристально смотрела на стоящую на пороге женщину и не спешила пригласить ее в дом. Так вот она какая, эта самая Инес-Лавиния!

Лавинии не понравился экзамен.

– А вы тут кто? Кухарка? – спросила она.

– Соседка, – спокойно отозвалась Карлота. – Я помогаю сеньору Валдомиру обживать новую квартиру.

Помощь была очень заметна – о ней говорило и благоухание соуса, и появление Валдомиру. Он только что принял душ и вышел по-домашнему, в халате. Увидев Лавинию, он сразу пригласил ее в комнату. Глаза его загорелись, но чувство, которое заставило их блестеть, трудно было назвать радостью. Если и была в них радость, то радость мести.

Валдомиру находился в состоянии гнева и раздражения. Он еще не справился с тем, что заставила его пережить Режина.

Первым делом, как только они приехали из мотеля домой к Марсии, он вызвал Зезе и стал расспрашивать ее о звонке.

– Голос-то был женский, – говорила служанка, – но уж очень тихий. Нет, Марсию я не узнала, врать не буду. Но она сама сказала, что она Марсия.

– А я точно знаю, что не звонила, – заявила Марсия. – Я уснула, будто провалилась, в таком состоянии я звонить не могла.

– Да, она спала очень крепко, – подтвердил Фигейра. – Она не проснулась, даже когда я взял ее на руки, даже когда поцеловал. А поцеловал потому, что не мог удержаться, она была такая милая...

Слова его прозвучали так безыскусно, так искренне, что все ему поверили. К тому же все тут давным-давно друг друга знали, жили одной семьей, так что сюрпризов особых быть не могло. Сюрпризы устраивала одна Режина. Фигейра так и сказал:

– Режина давно мне грозила устроить нечто подобное, и вот устроила. Я признаю свое поражение и согласен на любые ее условия при разводе, лишь бы она не впутывала в наши дрязги детей.

– У меня два условия: ты немедленно освобождаешь мою квартиру и уходишь с поста президента! – тут же продиктовала Режина.

– Побойся Бога! – возмутился Валдомиру. – Ему же жить негде!

– Почему? – вступила в разговор Марсия. Щеки у нее пылали от негодования. – Он может жить здесь. Все, что произошло, подстроила Режина. Вспомни, папа, она и тебя отсюда выселила! И продолжает свою деятельность по выселению! Я уверена, во время обеда она мне что-то подсыпала, потому и была такой доброй и ласковой. Я вот только не понимаю, как можно было задействовать Лео...

– Лео уехал на несколько дней за город, – сообщила Элеонор. – Я только что звонила Уалберу.

– Ну вот видите, и это подстроено! – возмутился Валдомиру.

– Да, подстроено, – цинично признала правоту родственников Режина. – Ловушку устроила я, но в нее попались все те, у кого рыльце уже было в пушку. Чего стоит одно только приглашение Марсии!

– Оно стоит только доброго отношения, – возмущенно ответила ей сестра.

– Ради достижения свих целей я готова на все, – хладнокровно заявила Режина. – Но добиваюсь я только того, что принадлежит мне по праву – только я достойна поста президента нашей компании!

– Да это просто чудовище какое-то! – проговорил Валдомиру.

Он смотрел на свою дочь, молодую женщину, которая стояла перед ним с гордо закинутой головой, хотел отыскать на ее красивом лице печать дьявола, но не мог. Это было лицо просто красивой женщины.

А теперь он смотрел на красивое лицо молодой женщины, своей бывшей возлюбленной, и пытался на нем отыскать печать дьявола. И опять не мог.

Печати эти, очевидно, ставятся на сердце.

Он даже слова не дал сказать Лавинии, такая горькая обида вновь поднялась в нем. Как они смели так надругаться над его чувствами?! Он был открыт, доверчив, счастлив, и всеми его самыми лучшими чувствами воспользовались ради того, чтобы украсть какое-то количество денег. Какая глупость! И какая мерзость!..

Лавинии он не дал и слова сказать.

– Догадываюсь, с чем ты ко мне явилась. Ты в крайних обстоятельствах, и только я могу тебя спасти. Что ты выдумаешь на этот раз, чтобы выманить у меня очередную порцию денег, – смертельную болезнь и попросишь на лечение? Или у тебя в запасе есть еще какой-нибудь трюк?

Руки Валдомиру дрожали. Если бы он мог, он бы этими самыми дрожащими руками придушил и стер с лица земли эту алчную жалкую узколобую породу, к которой, к несчастью, принадлежала его дочь и та, которую он полюбил и которой доверился.

Лавиния молчала. Слезы душили ее. Что она могла сказать этому человеку? Как отвести его несправедливые обвинения?

Стоило ей заговорить, как она оказалась именно той, чей отвратительный портрет Валдомиру только что нарисовал, – алчной вымогательницей, и только.

Она сидела и глотала слезы.

Валдомиру расхохотался.

– Ну что? Не прошел трюк? Я вовремя разгадал его?

Обида захлестнула Лавинию – что себе позволяет этот человек? Как он смеет смешивать ее с грязью? Он что, считает, что всегда и во всем прав?! А Клариси? А ее трагическая судьба? Он был всему причиной. И если она по стечению обстоятельств отплатила ему злом за добро, то ведь и он причинил столько же зла невинной женщине и потом своей родной дочери! Но сделала она это по недомыслию, по глупости, молодости! А он как человек гораздо более опытный мог бы что-то понять и простить ее!

А Валдомиру смотрел с непередаваемой язвительностью на жалкую авантюристку, которая снова задумала его облапошить. За кого она его принимает? За полного идиота?

Лавиния не выдержала этого язвительного недоверчивого взгляда.

– Ты, Валдомиру, не человек! – сказала она ему. – Ты стал им на короткий миг и тут же пожалел об этом! Пожалел и хочешь растоптать то святое, что у тебя и в самом деле было. Человек умеет прощать, он умеет увидеть другого, умеет понять, что с ним происходит! Желание растоптать и уничтожить стоят у него не на первом месте! А ты... ты своим неумением любить порождаешь чудовищ вроде твоей Режины, вроде несчастной Клариси! Это твои плоды! Ты сеешь вокруг себя ненависть.

– Вон! – заорал вне себя Валдомиру. – Вон из моего дома!

– Да, мне здесь нечего делать, – гордо бросила ему Лавиния. Она ушла, хлопнув дверью, но на лестнице едва не разрыдалась.

– Жизнь, прежде всего жизнь, – вдруг услышала она.

Лавиния подняла голову и увидела очень странного молодого человека – необычен был его взгляд, он словно бы пронизывал ее насквозь.

– Я знаю, что сейчас вам плохо, что вы нуждаетесь в помощи, и постараюсь помочь вам, – пообещал он.

Лавиния горько улыбнулась – никто не мог ей помочь сейчас, кроме Господа Бога.

– На Него и полагайся, – услышала она ответ на свои мысли.

Уалбер одарил молодую женщину улыбкой, и ему показалось, что ей стало гораздо спокойнее. Во всяком случае, она улыбнулась ему в ответ.

– А ты, однако, ее любишь, – сказала Карлота, которая уже несколько минут наблюдала за сидящим в кресле Валдомиру.

Он поднял голову, взглянул на нее несчастными глазами и не стал отрицать.

– Эта женщина словно яд, – пожаловался он. – Я пытаюсь заставить себя возненавидеть ее, но у меня ничего не получается. Она отравила меня... Я перед ней беспомощен...

– Сейчас я тебе помогу, – пообещала Карлота.

Она подошла к несчастному Валдомиру, обняла его как только она одна умела, прижалась губами к его губам, и он почувствовал, что по жилам у него потек жар желания. И та же Карлота умело погасила этот жар...

– Тебе стало легче? – спросила она, поднимая голову с подушки.

– Не то слово, – нежно отозвался Валдомиру. – Но надеюсь, ты не ждешь от меня...

Карлота не дала ему договорить.

– Я давно уже не ребенок и ничего ни от кого не жду, даже о тебя, – сказала она ласково. – Я очень дорожу нашей чистой, светлой дружбой. Давай попробуем сохранить ее. 

Скандал в семействе Серкейра, – а то, что произошло, безусловно, было скандалом, – не мог не встревожить Элеонор. С тех пор как они с Валдомиру расстались окончательно, семью беспрестанно раздирали распри и ссоры, преследовали неудачи и беды. Режина сама нарывалась на неприятности. Но Марсия? Самая разумная, добрая, уступчивая. Элеонор не могла поверить в то, что у ее младшей дочки может быть роман с женатым мужчиной, да еще с мужем сестры.

На всякий случай она решила поговорить с Марсией. Ей хотелось, чтобы недоразумение с Элизеу окончательно кануло в Лету, чтобы между ней и дочерью вновь установилось то чуткое дружеское взаимопонимание, которое так всегда ее радовало.

Увидев Элеонор, Марсия напряглась. Она все простила матери, но видеть ее, общаться с ней почему-то было тяжело. Думала она о ней с любовью, но увидев, с трудом удерживалась, чтобы не нагрубить.

Но на этот раз не удержалась, потому что мать принялась рассуждать о ней, об Алвару.

– Поверь, я ни в чем тебя не обвиняю, – говорила Элеонор, – но может быть, ты хотела отомстить мне и поэтому ринулась очертя голову в новый роман? Героем стал первый, кто оказался рядом с тобой, и...

– Отомстить тебе? Тебе? А почему ты решила, что ты – главное лицо в моей жизни? С каких это пор ты страдаешь болезнью Режины? Или она от тебя заразилась безудержным эгоизмом? Надо же додуматься до такого бреда!