Незнакомец

У меня вся спина взмокла. На улице морозно, пусть и пригревает солнце, руки колет от холода, ведь искать перчатки я не рискнул – собака подгоняла – а от страха, что сегодня всё может закончиться, в пот бросает. Не мёрзну совсем. Тело не мёрзнет, в то время как внутри всё скованно льдом – я её потерять боюсь.

Боюсь потерять не волонтёра, не хозяйку уютной хрущёвки, а женщину, лишь раз уснувшую в моих объятиях. Хрупкую, нежную, краснеющую так часто, что без румянца на скулах она сама на себя непохожа.

А что-то подсказывает мне, что потеряю… Едва вышел из подъезда, подкурил сигарету, оглянулся на её окна и как прострелило – конец. Конец в самом начале, когда от старта и двух шагов не пройдено.

Ведь погонит она меня. Когда осознает, что натворили, когда поймёт, что после случившегося, со мной под одной крышей находиться уже не сможет. Да и кто бы смог? Как прежде уже не будет, а чтобы по-новому – я не тяну. Ну, какой из меня ухажёр? Ни кола, ни двора, ещё и мозги набекрень. Хорош жених, твою мать!

Сплёвываю на землю прилипший к губе табак и болезненно морщусь – вон, сигареты и те на её деньги куплены. Так на что надеяться? Пусть она и другая, ни на кого не похожая, но ведь женщина. А они всё как одна мечтают, чтобы рядом был сильный и уверенный в себе человек. А о какой вере в себя говорить можно, если я не для неё, а в первую очередь для самого себя незнакомец? То-то же.

Слоняюсь по улицам, всё больше убеждаясь, что будущего у нас нет, а когда всё же нахожу в себе силы вернуться в чужой дом, нос щекочет запах яичницы. Чёрт, а ведь завтрак ей обещал!

– Сидеть, – поводок наматываю на дверную ручку, шапку стягиваю с головы, уже машинально кидая её на полку, и принимаюсь сбрасывать ботинки, пока послушная и довольная Герда принюхивается к аромату жареной колбасы, чинно рассевшись на коврике. Голодная, наверное, а мне вот кусок в горло теперь не полезет, потому что женщина, выглянувшая из кухни, как никогда серьёзна и молчалива. Опять в безразмерной кофте, вновь в тёплых плюшевых брюках. Привалилась к стене и глядит, как я неторопливо снимаю куртку, натянутую впопыхах прямо на голую грудь.


Сейчас попросит уйти? Или…

– Не замёрз? – обняв себя за плечи, кивает на мои покрытые гусиной кожей руки и, нырнув подбородком в ворот джемпера, лишь слабо улыбается на моё безмолвное нет. – И славно, болеть тебе сегодня никак нельзя, Глеб.

Почему нельзя? Только собираюсь спросить, как девушка, нерешительно потоптавшись голыми ступнями по холодному полу, делает шаг ко мне, и теперь внимательно следя за моей реакцией, повторяет:

– Ковалевский Глеб Дмитриевич.

Что за чёрт? Очередная игра в угадайку? Улыбаюсь уже тому, что разговор она начала не со сбивчивых извинений, в конце которых выпроводит меня за дверь, да только также быстро эту улыбку с лица стираю. Ведь с именами мы не раз проходили, но вот фамилия…

– Ты чего, Саш?

– Ничего, – она подходит ещё ближе, нервно покусывает щеку, решая что-то, ведомое лишь ей одной, и ещё больше обескураживает уже тем, что вместо настойчивых выпроваживаний, несмело тянет ко мне ладошки. Обвивает руками талию и, сцепив руки в замок на моей пояснице, крепко прижимается к прохладному торсу. – Мы твой день рождения пропустили. Тебе два дня назад двадцать девять исполнилось.

Ерунда какая-то. Обнимаю её крепче, продолжая стоять с выражением полного непонимания на лице, а она едва ли не до хруста сжимает мои рёбра и тараторит, периодически шмыгая носом:

– Я же говорила, что ты порядочный! Говорила, что нужно в полицию идти, а ты упёрся как баран! Тебя ищут, Глеб! Мать твоя ищет! Бедная женщина все глаза проглядела, пока мы с тобой бездействовали! И Славка… Ты Славу помнишь? – она нос утирает ладошкой, а я к своим ощущениям прислушиваюсь – в голове гул, тело будто не моё… Тело Глеба Ковалевского, о котором я слыхом не слыхивал, и теперь не знаю, как реагировать.

Сам отстраняюсь от девушки, почти падая на обувную лавку и растерянно раз за разом прохожусь пятернёй по макушке. На что рассчитываю, не знаю, но легче не становится. Пульс зашкаливает, мозги кипят, во рту сухо, как в пустыне, а живот скручивает от беспокойства – чего доброго, вывернет. Людей рвёт от паники?

– Эй! – очумелым, каким-то пьяным взглядом пытаюсь рассмотреть присевшую на корточки Сашу, да только туман в прихожей почти непроглядный. Потому и делаю единственное на что сил хватает: склоняю голову, утыкаюсь своим лбом в её и крепко зажмурившись шумно дышу, пока моя спасительница, что-то шепчет. Может важное что-то, а может какой-нибудь бред… Мне сейчас всё равно. До чёртиков напуган – скоро сюда моё прошлое нагрянет.

– Выехали уже. Двести километров пути.

А я не готов, пусть и желал этого страстно. До скрежета зубов, до мозоли на языке, когда ночи напролёт и сам не знаю кому молился… Наверное, поэтому испуганно вздрагиваю, когда Саша тянется к своему телефону, вознамерившись связаться с моей роднёй, и торопливо накрываю её мобильный своей ладонью:

– Переварить дай, – и маму, и какого-то Славу, которого я почему-то должен помнить. – Ни черта не соображаю, Саш.

– Ладно, – а она, как всегда, понимающе кивает, откладывая смартфон на комод, и, встрепенувшись, выпрямляется на ногах. – Я собаке лапы помою. А ты… поешь. Я и кофе сварила.

Кофе… Хотелось бы мне чего-то покрепче, но боюсь легче от этого мне не станет. Ещё минут тридцать сижу на опасно прогнувшейся подо мной лавке и пытаюсь привыкнуть. К тому, что я Глеб. Всё как полагается, с отчеством, фамилией и может быть даже кучей обеспокоенных родственников. К тому что живу в двухстах километрах от этого города. В двухстах километрах от Саши… И стоит это понять, выдыхаю – прав был, сегодня всё точно закончится. Прямо на старте, когда и двух шагов не прошли.

ГЛАВА 20

Саша

Странный это был разговор. Скомканный. Я впопыхах поведала историю своего незнакомца, Слава по ту сторону трубки, торопливо хлопал дверками шкафа, перемежая свою возню с натягиваемыми штанами безостановочными чертыханьями:

– Мы же весь город на уши подняли! Он пятнадцатого числа машину на даче бросил и как в воду канул. Телефон в доме остался, документы в бардачке, – твердил, попутно подгоняя Ирину Васильевну и какую-то Маришу, и всё повторял, – уверены, что это он?

А какие могут быть сомнения? Если собака от него не отходит, а ревущая на заднем фоне дама раз двести повторила его приметы: тату, метр девяносто роста, волосы черные и глаза как бездна. Толком и не объяснив ничего, они записали адрес, и ещё до того, как я успела сбросить звонок, двинулись в путь – шины взвизгнули так, что я телефон от уха отвела, побоявшись оглохнуть.

– Мы скоро будем, Александра. Вы его придержите, – попросил, а я усмехнулась, до того смешной мне показалась его просьба.

– Обедать будешь? – сажусь напротив соседа, любуясь мирно спящей на его руках Зефиркой, и старательно от себя тоску гоню. Привыкла я. Прикипела, что ли?

– Нет. Не хочу.

– А надо. Ты же к завтраку не притронулся…

– Мне не лезет. Саш, – тяжело вздохнув, мой незнакомец подаётся вперёд, через стол тянется к моей руке и, сплетя наши пальцы, касается пересохшими губами моей ладошки. – Чёрт, не так я себе это представлял. Чувствовал, что в этом городе я чужой, но чтоб так далеко…

Часа три на машине, не меньше. С моей манерой вождения и вовсе все пять. Только, разве это повод грустить? У него же семья нашлась…

– Страшно? – интересуюсь, не желая вырывать свою руку из этого тёплого плена, и, затаив дыхание жадно его изучаю. Чтобы запомнить до мельчайших деталей: понурые плечи, скуксившегося смайлика на широкой груди, взгляд, забирающийся под кожу, и пальцы, поглаживающие моё тонкое запястье.

– Я от тебя уходить не хочу, – глядя в глаза, произносит еле слышным, осевшим от волнения голосом, а мне и самой завыть хочется. Сейчас, когда за спиной две недели, прожитые с ним бок о бок, и одна ночь, яркой вспышкой впечатавшаяся в память. – Пока с Гердой гулял, боялся, что ты меня прогонишь, а теперь страшно, потому что самому уходить нужно.

– Эй, – по привычке, не пользуясь именем, призываю взглянуть мне в глаза, коснувшись дрожащими пальцами его подбородка, и полушепотом признаюсь:

– Я бы не прогнала. А что семья нашлась… Это же хорошо. И неважно где, в другом городе или на другом континенте. Мы будем созваниваться. Обменяемся номерами, сможешь набрать меня в любой момент…

– А ты? – я улыбаюсь слабо, а он каким-то безумным взором мечется по моему лицу, сдвигаясь на краешек стула, чтобы по максимуму сократить разделившее нас расстояние. – Ты будешь звонить?

А почему нет? Хочу успокоить, да только мужчина, не даёт.

– Или… Саш, что если я приезжать буду? Не знаю, чем занимаюсь обычно, но наверняка смогу выбираться к тебе в выходные. Как только немного освоюсь…

– Глеб, – душа ноет. Когда смотрю на этого растерянного мужчину, чувства в котором бурлят, не давая возможности всё осмыслить, дурацкая мысль, сквозящая несвойственным мне эгоизмом, наотмашь бьёт – и зачем только в почту полезла? Зачем именно сегодня открыла это письмо от нерасторопного кинологического клуба? Когда непонятно совсем, кто мы: волонтёр и её найдёныш; хозяйка квартиры и её квартирант; мужчина и женщина, нашедшие избавление от одиночества в объятьях друг друга?

 Встаю, устыдившись собственных мыслей, и в попытке отвлечься хоть чем-то, обхожу стол, вознамерившись приготовить нам ромашковый чай. Да только незнакомец мне не даёт:  подрывается следом, хватает за рукав, вынуждая притормозить и обернуться, и так отчаянно заключает меня в объятия, что в горле ком встаёт:

– Не подумай, Саш. Я без подтекста… Просто не исчезай из моей жизни, хорошо? – шепчет в горячке, уткнувшись носом в мой висок, и, не давая опомниться, его же касается губами. Порывисто, резко, перемещаясь к моим щекам, по которым, кажется, слёзы бегут. – Чёрт, здоровый лось, а размяк как девчонка.