И вышла к хлопочущей во дворе Устинье. Она развешивала белье на веревке. Хитро на меня взглянула, и я покраснела еще сильнее.

— Доброе утро, а где все?

— Доброе, дочка. Захар за Волчонком пошел. Тот сам рыбачить сбежал в пять утра. Чуть не утонул.

— Как сбежал? Как чуть не утонул?

Внутри все похолодело и горло перехватило спазмом.

— Вот так и сбежал. Как дети сбегают. Уже все хорошо. Не волнуйся… О нем было кому позаботиться. Время пришло… прощать и долги отдавать.

И спокойно дальше белье развешивает. Ни одного слова не понять, что она там себе бормочет. Какое прощение, если мой сын чуть не утонул? И меня от паники затошнило. Я мчалась к речке, как сумасшедшая, босиком через кусты, между деревьями. В каком-то адском ужасе. Не знаю почему мне стало так страшно… Выбежала на берег и увидела, как Захар сжимает в объятиях Гришу, как раскачивается с ним, сидя в песке и удерживая его прямо перед собой. Словно всматриваясь в его лицо… Только зачем? Если он все равно его не видит… а вдруг Гриша…

Бросилась к ним, упала на колени, всматриваясь в перепуганные глаза сына. Живой, заплаканный, все еще кашляет. Мокрый весь, тина к волосам прилипла. Я хотела его к себе прижать, выхватить у Захара, но тот не дал.

— Что? Что случилось? — глажу мокрые волосы Гриши и чувствую, как отпускает занемевшие конечности, как накрывает облегчением.

— Я больше не будуууу, мамочка… я хотел сам… я… хотел лыбу поймать сам.

— Я его вижу, — прошептал едва слышно Захар, — вижу его лицо. Мутно, блекло, но вижу. Я думал мне кажется… но я вижу. Одним глазом вижу его… ПОНИМАЕШЬ? ВИЖУ ЕГО!

Мы оба замолчали, а Захар вдруг резко повернулся ко мне и впервые за все это время вцепился взглядом мне в лицо. Не сквозь меня, не в пространство, а в мое лицо.


— И тебя… вижу тебя, Девочкааааа. Проклятье! Ты слышишь?! Я тебя вижуууууу!


КОНЕЦ ДИЛОГИИ