Вытолкал за дверь, и я увидела, как он распахнул дверцы бара, достал бутылку с коньяком откупорил крышку зубами и прямо с горлышка сделал несколько глубоких глотков, потом дернул пальцами воротник и ослабил узел галстука.

В комнату я шла, шатаясь и придерживаясь за стены. Я трезвела и в то же время ощущала, как нарастает пульсация боли и понимание о том, что я слишком много себе придумала, что я влюбилась не в человека, а в… морального урода, в ублюдка не способного на чувства. Не знаю, почему забывала выпить таблетки, прописанные его знакомым врачом, я была юной и безалаберной, рассеянной, слишком витающей в облаках. Меня так шваркнуло об землю, что я все еще открывала широко рот и глотала воздух, немея от боли. Испугался… за свою карьеру, за свою семью. Да не важно за что. Он просто струсил, и я для него действительно никто. И была никем.

Зашла в спальню и прислонилась спиной к стене… Понимания, что во мне есть еще одна жизнь еще не пришло, но мысль, что меня тронут и заберут это маленькое и бесценное чудо, казалась невыносимой, казалась чудовищно жуткой. Нееет. Я не дам. У меня больше никого нет. Это мое… часть меня. Может я не готова, может я буду плохой матерью, может… не знаю, но я не могу убить своего малыша. Он мой прежде всего. Он растет во мне, и никто не имеет права у меня его забрать.

Я подошла к окну, посмотрела на карниз под окном и на забор, на машину в которую грузили спиленные в саду засохшие деревья и кустарники, а потом перевела взгляд на свой сотовый. Безумная мысль пронизала воспаленный мозг. Я должна попытаться, должна попробовать, должна! Схватила сотовый и набрала номер Яна.

— Привет… мне нужна твоя помощь. Если не испугаешься, а если откажешь я пойму. Забери меня отсюда. Быстро. Прямо сейчас. Я вылезу из окна, через несколько минут откроют задние ворота, будут вывозить мусор. Вырубили несколько деревьев в саду, я проскочу, но ты должен ждать меня в машине.

— И… я-то приеду. Не вопрос. А дальше что? Думаешь он тебя не найдет?

— Дальше высадишь меня где-то в городе, и я придумаю, что делать. Просто увези. Сможешь?

— Через сколько?

— Через … не знаю. Быстро. Как можно быстрее.

— Буду через семь минут.

Он отключился, а я бросилась переодеваться, стаскивать с себя ненавистное платье. Слез не было. Была решимость и злость. Была боль, перерастающая в невыносимую агонию, но я не позволяла ей овладеть мною, сломать меня. Потом. Я буду плакать позже, когда спрячусь от него. Куда? Я не знала куда. Мне некуда идти. Я еще ничего не решила и не придумала. Когда вылезла в окно не возникло даже и капли страха, я не думала ни о чем. Я хотела только одного — бежать. Спустилась вниз и затаилась возле грузовика с сухими стволами и ветками. Вот-вот должны были открыть ворота. Посмотрела на сотовый. Пришла смска от Яна «я здесь». Кивнула сама себе и приготовилась бежать возле бортика грузовика, чтоб никто не заметил.

Сама себе не поверила, когда удалось, когда уселась на переднее сидение и Ян сорвался с места, вдавливая педали газа.

— Что такое? Тебе опять что-то запретили или поссорилась со своим деспотом?

Я посмотрела на парня, задыхаясь и глотая каменный комок в горле.

— Женись на мне.

— Что?

— Ты можешь на мне жениться? Мы потом разведемся. Никаких претензий, ничего.

— Дело не в претензиях, а в твоем психическом здоровье. Мне кажется или ты под чем-то?

— Я не под чем-то… мне надо спасти… надо.

— Кого спасти?

— Ребенка, — ответила и сама не поняла, что сказала это вслух.

— Какого ребенка?

— Моего ребенка… он хочет вырезать его из меня, хочет, чтоб я сделала аборт. Насильно. Женись на мне. Я скажу, что ребенок твой и может монстр не тронет его…

— А он чей? — как-то глухо спросил Ян, даже не глядя на меня.

— Не важно чей. Какая разница? Он мой! Он прежде всего только мой!

Закричала и затряслась вся от мысли, что … что он и правда только мой. Никому не нужный, крошечный там внутри, такой беззащитный.

— Ладно. Женюсь. Ты только не нервничай так. Ты бледная, как смерть. Возьми в дверях воды попей. Что-то придумаем. Найду где тебя спрятать… Конечно стремно, что ты с кем-то. Обидно даже… Я ведь тебя… Но хрен с ним потом разберемся с этим.

Я вскинула руки и обняла Яна за шею, всхлипывая от нахлынувшего чувства безмерной благодарности, от какого-то облегчения и надежды, что все еще может как-то быть иначе… О Барском я порыдаю потом, потом буду выть и корчится от боли. Потом буду ненавидеть его и умирать от этой ненависти.

— Спасибооо

— Да пока не за что. Пристегнись и попей воды.

Потянулась за водой и в этот момент Ян со всех сил крутанул руль и надавил на тормоза. Это было стремительно быстр. Настолько быстро, что я не успела понять, что происходит, как нас обоих уже вытаскивали из машины. Два джипа заблокировали маленькую машинку Яна с двух сторон. И я поняла… что все обнаружено, что Барский догнал меня и… и ничего не получится. Как сквозь туман смотрела на скорчившегося на земле Яна, которого били ногами, а меня тащили к машине.

— Отпустите! Отпустите меня немедленно! Неееет!

Я кричала и тянула руки к парню, с ужасом понимая, что его могут, как Барата забить до смерти. Выкрутилась в руках одного из охранников и схватила за шиворот.

— Я сама пойду. Прекратите его бить… прекратите или я скажу, что вы меня лапали, что вы лезли мне в трусы. Он вам руки отрубит и слушать дважды не станет. Закончите, как и все остальные, от кого я избавилась! Отпустите его… Слышите? Я сама пойду, самаааа!

Лицо ублюдка, тащившего меня к джипу, вытянулось и в глазах промелькнул животный ужас. Ага! Значит знает, что я не лгу. Знает, как плохо кончили его дружки, которые просто не так на меня посмотрели. Не знает только одного — Барскому уже все равно. Его не волнует старая и ненужная игрушка.

— Эй! Хватит! С него достаточно. Тём, коленки ему перебей, чтоб надолго запомнил, как бегать и скорую вызови. Ты… скажешь в аварию попал, ясно? Тебе передали, если болтать будешь все ваши забегаловки на хер спалят, а брата твоего упекут пожизненно и очко в тюряге порвут. Во все дыры его натягивать будут. Понял? Ни один бизнес в этом городе не откроете. По миру вас пустят. Чем там твоя мать больна? Диабетом? Ни в одной аптеке лекарства не купите!

Я слышала это сквозь сильнейшую пульсацию в висках и адскую слабость. Крик Яна и глухие два удара. Меня швырнули в машину и джип сорвался с места.

И мне стало по-настоящему страшно… от безысходности хотелось взвыть. Достала сотовый и набрала номер Барского. Сработал автоответчик.

«Если ты это сделаешь я убью себя. Я перережу себе горло. Я буду ненавидеть каждую букву твоего имени. Пожалуйста, не надооо. Ну не надо. Пожалееей нас. Дай мне уйти. Захар… я ведь так люблю тебя… люблю тебя. Не убивай. Он маленький, такой маленький».

Зарыдала навзрыд, сжимая сотовый в руках и уткнувшись лицом в холодное стекло. Не сжалится он, я знала. Нет в нем жалости. Он не умеет любить. Он сам сказал. Просить его все равно что молиться истуканам. Нет в этом человеке ничего святого.

* * *

Меня вели по коридорам больницы, оформляли, тыкали мне в вены иголками и что-то записывали. Потом повели на УЗИ. А я мимо столика проходила и увмдела там инструменты под марлей на подносе. Взгляд зацепился, и я дальше пошла. Улеглась на кушетку, как под каким-то гипнозом.

Как насмешка… как самое дикое издевательство… я слышала сердцебиение ребенка, слышала, как врач говорил, что ему сейчас девять недель и он совершенно здоров.

— Один живой эмбрион. КТР двадцать миллиметров*1, ЧСС примерно 175–180*2. Без видимых патологий.

— Андрей Сергеевич, так можно не чистить попробовать медикаментозно. Выкинет сама. Не так травматично для здоровья. И нам меньше возни.

Они говорили обо мне и моем малыше, как о неодушевленных предметах. Распоряжались нашими жизнями.

— Есения, — врач обратился ко мне, — мы хотим, как можно меньше вмешиваться и лезть в ваш организм. Вам дадут таблетки вы их примете, через несколько часов случится самопроизвольный выкидыш. Это будет практически безболезненно. В любом случае вам дадут обезболивающее.

Я смотрела на него сквозь туман и слезы. Мне казалось со мной говорит какой-то робот. Бездушная тварь, как и тот, что ему отдал приказы.

— Я не буду ничего пить, — тихо сказала и ощутила, как темнеет перед глазами. — Я НЕ БУДУ НИЧЕГО ПИТЬ! ВЫ СЛЫШАЛИ? Не будууу!

У меня началась истерика, и я толкнула врача обеими руками, вскочила с кушетки и швырнула на пол стул, перевернула стол с инструментами, хватая с него скальпель дрожащими пальцами.

— Вы ко мне не приблизитесь. Ни на шаг. Ни на миллиметр. Никто из вас не подойдет ко мне и к моему ребенку. Я вам не дамся. Себя порежу и вас всех. Ублюдки!

Размахивая скальпелем, я прижалась к стене, дрожа всем телом. Медсестра взвизгнула и бросилась к двери, доставая сотовый телефон.

— Есения, — врач выставил руки вперед, — я понимаю, что у вас стресс, беременность — это всплеск гормонов. Все пройдет наилучшим образом. Вам не надо бояться.

Он сделал шаг ко мне, а я махнула рукой и лезвие царапнуло его по тыльной стороне ладони. Это тут же отрезвило, и он отшатнулся с ошалевшим выражением лица.

— Да, убийца в белом халате, да, продажная шкура, я не шучу. Я не изысканная пациентка твоей живодерни, где ты расчленяешь младенцев. Я с улицы, я детдомовская. Такие, как я, и кишки пустить могут. Не приближайтесь ко мне.

Доктор попятился к двери, выскочил наружу и запер меня в кабинете. А я сползла по стене на пол, глядя на изображение на экране. На маленькую точку, похожую на улитку. И внутри все сжалось от всепоглощающей необъяснимой и такой незнакомой нежности очень болезненной, смешанной с дикой тревогой и отчаянием. Они не убью тебя… им придется убивать нас обоих.