Но я все же сдерживался, потому что иногда придушить хотелось за язык ее ядовитый и выходки. В этом и заключалась наша война. Мне было интересно кто из нас победит. И сейчас, приехав в дом, я хотел преподать ей парочку новых уроков, но меня ожидала запертая дверь. Я рассмеялся. Хитрая чертовка.

— Здравствуй, Есения. Тебе там не душно? Может откроешь?

— Не душно. Пар костей не ломит.

— Серьезно? Ладно. Не ломит так не ломит.

Я спустился вниз и врубил отопление на полную катушку. Не ломит значит пар костей. А так? Усмехнулся и поднялся обратно наверх, запер ее дверь снаружи, заблокировал окна в ее комнате, положил ключ к себе в карман и ушел в кабинет. Открыл у себя форточку, чтоб самому не задохнуться от быстро поднимающейся температуры в доме. Достал ноутбук и принялся изучать резюме двух новых механиков на своем авиазаводе. Я всегда сам лично занимался персоналом. Я знал их поименно, помнил их биографию. Мой отец всегда говорил, что люди, которые работают на вас, они и есть тот самый механизм, благодаря которому вы или взлетите, или прогорите к такой-то матери. Никакой отдел кадров не выучит человека настолько чтоб точно знать способен ли он сливать информацию, фотографировать запчасти и чертежи. Детектор лжи тоже не давал стопроцентной гарантии. Но я почти всегда безошибочно мог определить, что передо мной за тип. И если хоть что-то мне не нравилось я не принимал на работу. В своей жизни я ошибся только один раз и эта ошибка стоила мне слишком дорого. Настолько дорого, что я до сих пор прекрасно помню, как выносил за нее приговор и приводил в исполнение, а потом презирал себя с дикой силой… но прекрасно понимал, что поступил бы так еще сотни раз. Предательство прощать нельзя. Никаких вторых шансов. Достаточно одного единственного. Тот, что подарила судьба при знакомстве. Другого не дано. Люди не меняются и их поступки всегда будут одинаковыми. Убивший однажды убьет еще раз, если совершил свое преступление безнаказанно. Но я бы многое отдал, чтобы отмотать жизнь назад и предотвратить это предательство… Но, к сожалению или к счастью, жизнь назад не перематывается. А вот кое-что изменить все же можно… вернуть кое-какие долги. Не предателю, нет. Себе самому. Эдакая отмашка для совести.

Издалека раздались удары в дверь, я расслабленно откинулся на мягкую спинку кресла, достал портсигар, покрутил сигару в пальцах. Что-то быстро ты начала сдаваться, Лиса. Или уже поджарилась твоя рыжая шерстка? Сделал музыку погромче и закрыл резюме одного из сотрудников, отправил ответ в отдел кадров с отказом. Мне не понравилось несоответствие в двух пунктах. Может это ошибка, а может заврался. Ошибок я не люблю. Авиамеханик, как и сапер ошибаться не должен ни разу. Теперь она стучала и в двери, и в стены, даже что-то кричала. Я посмотрел на часы. Всего-то полчасика сауны и уже все?

Я лениво встал с кресла и медленно пошел по коридору к ее комнате. Она стучала в дверь во всю.

— Открывайте немедленно! Здесь жарко! С ума все посходили! Я задохнусь тут! У вас что-то неисправно в доме и окна не открываются!

— Да ты что, Лисичка? Тебе душно? А как же пар костей не ломит? Или уже начал ломить?

— Здесь что-то с отоплением и окна не открываются!

— Неужели? А ты не знаешь почему в твоей комнате закрыты окна? А кто недавно разбил стекло? И нарочно водил руками перед датчиками, чтоб свести с ума охрану?

— Эй! Хватит болтать! Я сейчас тут на хрен поджарюсь?

— На какой хрен, малышка? Не понял? У нас хрены опять вернулись?

— Ну перестаньте! Мне же жарко здесь! Вы нарочно это сделали!

— Нет, конечно же случайно. Это ты, наверное, опять что-то сломала. Придется ждать мастера!

— Откройте дверь! А потом вызывайте ваших мастеров!

— Не могу, я ключ потерял!

— Ну вы и… урод! Откроооойтеее! Ненавижу! Сволочь! Убить меня решили?!

— А ты дура! Промашка! Все не так работает. Включай мозги. Если они у тебя, конечно, есть. Говорят, если идиотам вскрыть черепную коробку там будет протянута одна веревка, если ее перерезать — уши отвалятся. Эй, Лиса, у тебя мозг или веревка?

Прислонился спиной к двери и сам почувствовал, как от жары пот на лбу выступает. Какое-то время за дверью было тихо.

— Захар… Аркадьевич… выпустите меня, пожалуйста. Я больше не буду. Я все поняла.

— Что не будешь? Можешь не быть, — и скрестил руки на груди, улыбаясь. Вот так, Патрикеевна. По-моему будет, а не по-твоему.

— Я не буду больше говорить гадости и запираться в комнате. Обещаю. Ну, пожалуйста, откройте. Мне очень жарко.

Я щелкнул замком, и она тут же выскочила в коридор. Вся красная, волосы влажные, пот по вискам течет и глазами ведьминскими молнии мечет. А она симпатичная стервочка эта. Взгляд случайно вниз опустил, а к ней влажная футболка прилипла и у меня тут же комок в горле встал. И не только комок… тут же потом прошибло.

Тут же голову вскинул и прорычал, зверея от злости на себя и на нее.

— Еще раз дверь закроешь или что-то выкинешь — я тебя начну жестоко наказывать. За репетитора ты лишаешься телевизора и интернета на две недели. Есть будешь овсянку на завтрак, обед и ужин.

Развернулся и пошел к себе в кабинет. Забыл, что сказать ей хотел, вообще забыл о воспитательной речи, которую готовил заранее. У меня в висках кровь стучит и на лбу пот выступил далеко не от жары в доме. Спустился, чтобы сменить режим отопления и прислонился к стене. Твою ж! Что за! Ей же пятнадцать! Это что только что было? Что за дрянь произошла со мной? Эй, Барский. Ты конечно то еще дерьмо по жизни и извращенец, но не педофил. У тебя дочка старше! Охренел совсем? Мозги сплавились? Ты куда смотрел? Как ты вообще туда мог смотреть? А подсознание выдает белую футболку с рожами непонятными и девичью грудь под ней.

Я так наверх и не поднялся. Домой тоже не поехал. Телефон отключил и по знакомому маршруту отправился. Правда без звонка, обычно всегда ей звонил… но сегодня не стал. Говорить вообще ни о чем не хотелось. Только трахаться. Убедиться, что меня все спелое заводит, а не зелёное, что стоит на женщин и что грудь большая нравится. Диана открыла мне с удивленным выражением на лице, а я тут же ее за затылок схватил и на колени опустил, расстегивая ширинку и доставая, стоящий колом член, направляя ей в рот и делая первый толчок в самую глотку с блаженством, закатывая глаза. Да, вот так. Просто давно не было секса. Потом я трахал ее прямо там в прихожей, придавив голой грудью к зеркалу и вбиваясь сзади между округлых ягодиц прямо в сочную глубину мокрую и горячую, сминая ладонями большие груди, теребя выпирающие большие соски и чувствуя, как член напрягается еще сильнее. Да! Вот это мое! Это в моем вкусе. Брюнеточки с матовой кожей, округлыми формами и в самом соку. Впился пальцами в длинные волосы любовницы, оттягивая ее голову назад и толкаясь с остервенением быстрее и глубже… и на какие-то мгновения под пальцами оказались ярко-рыжие волосы, я дернулся, вошел так глубоко, что женщина громко закричала и волосы опять стали иссиня-черными и прямыми, в ту же секунду ощутил, как она сокращается вокруг моего члена и с рыком кончил сам.

Домой приехал поздно ночью… жена уже крепко спала, я лег в постель, натягивая на себя одеяло и закрывая глаза, слыша, как судорожно вздыхает во сне Светлана. Но она не спросит ни о чем даже утром. А я бы и не ответил. Она прекрасно знает, что спрашивать бесполезно. Куплю ей завтра то золотое кольцо, на которое жена при мне недавно смотрела в каталоге, и она все простит. Тут же стало мерзко на душе… а я бы не простил. Ни одну мелочь. Я не умею прощать.

Черт его знает хорошо это или плохо. Я и любить нормально не умею.

ГЛАВА 9

Я с ним воевала. По-настоящему. Впервые в своей жизни я вдруг обрела ее смысл — не стать на колени перед Захаром Барским, не прогнуться, вывести его с зоны комфорта. Да, он сильный и властный, но и я не мусор, каким он меня считает, для меня его деньги полная херня и я не стану вылизывать его ботинки за жрачку или за другие блага, хотя конечно я успела привыкнуть к тому что мне всегда тепло, сытно и уютно. Но мой мозг упорно об этом не хотел думать, потому что меня поймали в клетку и дрессировали как тупого зверька.

Мне не нравилось то давление, которое он на меня оказывал. Буквально ломал меня под ту модель поведения, которую считал правильной. А я изо всех сил сопротивлялась. Это стало моей жизненной целью — не покориться и не склонить голову.

Но было еще кое-что, что очень сильно меня пугало и пробуждало первобытное желание бежать куда глаза глядят и как можно быстрее. Я его ненавидела и… и восхищалась каждым его словом и жестом. Я мечтала всадить ему вилку в горло и в то же время ждала до ломоты в костях, когда он приедет снова. И все мои выходки были скорее не протестом против воспитательного процесса, а скорее протестом от того, что он не собирался участвовать в нем лично, а поручал меня своей охране, репетиторам, всяким нянькам, которые сбегали отсюда каждый понедельник и пятницу. Когда произошло это открытие оно меня хорошенько пришибло по голове. Но я всегда была честной сама с собой. Я себе не лгала ни в чем и никогда, только так можно выжить, когда точно знаешь, чего хочешь и понимаешь собственные поступки от «а» до «я».

И я понимала, что моя ненависть к Барскому не ходит в одиночестве, с ней рядом, вцепившись ей в горло или в грудную клетку, бродит какая-то совершенно нездоровая дрянь. И эта гадость заставляет меня подбегать к окну, едва к дому подъезжает автомобиль, она же заставляет сердце колотиться, словно бешеное, когда я вижу высокую фигуру в его неизменном пальто с приподнятым воротником и вечными пакетами в руках. Как бы я его не изводила, какие бы выбрыки не выкидывала, Захар всегда что-то привозил мне. И вместе с радостью от его приезда внутри поднималась едкая волна желания запустить в него этими пакетами и заорать что он может не таскать свои вонючие подачки, меня ему купить не удастся.