— Вот и хорошо, договорились. Ненавидь. А я пока чай тебе принесу.

Когда выходил из кабинета, я закуталась в его плед и всхлипнула еще раз…

— Нет, я сегодня не поеду домой. Можешь быть свободен. Я здесь останусь.

Я улыбнулась сквозь слезы… Похоже это была моя первая победа. Маленькая, женская победа.

ГЛАВА 10

Теперь он приезжал намного чаще. Спустя время я думаю, что лучше бы все сложилось иначе и между нами не начало сокращаться расстояние. После той моей истерики что-то неуловимо изменилось. Нет, Захар не стал вдруг другим не превратился в добренького дядю. Я вообще не представляла его добреньким. Он у меня скорее ассоциировался с матерым волчарой, который перегрызет глотку едва кто-то поступит не по его. И мне перегрызет. Никаких иллюзий на этот счет я не испытывала. Но у нас наступил период какого-то хрупкого взаимопонимания. Если вообще можно было так назвать наши странные отношения. Он приезжал, сидел в кабинете, занимался своей работой. На меня внимание практически не обращал, как и обычно. Пока вдруг не вошел ко мне в комнату, когда я смотрела какой-то фильм у себя в комнате и жевала чипсы лежа на животе на ковре. Это было мое любимое развлечение по вечерам. Никогда в жизни не видела столько каналов. У него была спутниковая антенна и я иногда развлекалась тем, что до бесконечности щелкала пультом. Зашел и остановился в дверях, я обернулась лежа, подпирая голову ладонью. Почему всегда внутри все так дрожит и вибрирует, когда он рядом? И хочется побольше воздуха набрать в легкие, потому что его катастрофически мало рядом с ним.

— Уроки сделаны если что. — пробубнела я.

— Знаю. Звонил репетитору, — усмехнулся и глаза хитрые такие, я даже не знаю, что это за выражение лица такое у него непривычное.

— Тогда что?

— Просто зашел или нельзя?

Пожала плечами и отвернулась к телеку, хрустя чипсами.

— В комнате кто есть разрешал?

— А я ни у кого не спрашивала. Я всегда так делаю.

— А убираешь ты здесь тоже сама?

Обернулась снова.

— Ну вы ж вроде не нищий уборщицу водите сюда два раза в неделю вот она и убирает.

— С сегодняшнего дня у себя сама убирать будешь.

Фыркнула и запихала в рот целую жменю чипсов.

— Что смотришь?

— Вам не понравится.

— Чего ты так решила?

— Ну в вашем возрасте такое не смотрят, — нарочно так сказала и удовлетворенно куснула губу — его глаза потемнели. Задело значит? Черт его знает почему, но мне понравилось задевать. Хотя, я совершенно не считала его старым… наоборот мне нравился его возраст, нравилось, как он выглядит, нравились седые волосы на висках и в щетине.

— Считаешь меня старым, Лиса?

— Ну как сказать. Не первой свежести однозначно. И еще вы зануда.

— И с чего ты решила, что я зануда? — спрашивает вполне серьезно.

— Ну потому что начали ворчать насчет чипсов и чтоб сама убирала. Вы бы в жизни не жрали на полу чиспы, уставившись в телек. Разве не так?

— Ели, а не жрали. Начинай нормально разговаривать, а не как уличная девка.

— Сути это не меняет. Вы — зануда и все. Впрочем, в вашем возрасте это неудивительно.

Снова повернулась к телевизору и прыснула со смеху, глядя как героиня вылила на героя помои. Когда он уселся рядом со мной на ковер я от удивления подавилась чипсиной и закашлялась, меня похлопали по спине и стащили из пакета несколько пластин. Если бы сейчас начался апокалипсис я бы удивилась намного меньше. Но когда на мое лакомство посягнули я отобрала пакет и поставила возле себя.

— Эй! Это мое!

Приподнял одну бровь.

— Жадная! Мерзкое качество.

Стало неуютно и стыдно. За жадность в детдоме могли и «темную» устроить. Всегда надо было делиться даже если не хотелось.

— Ниче не жадная. Я себе принесла. Можете сходить на кухню и принести тоже. — потом ухмыльнулась, — хотя в вашем возрасте, наверняка тяжело бегать по ступенькам.

— Ты сейчас договоришься, рыжая. Я заберу твои чипсы и запрещу покупать новые. И вообще я что выгляжу старым?

— Да. Самый настоящий дед. Особенно когда щетина сильно отрастает.

— Борода сейчас в тренде и мне всего сорок. С дедом ты погорячилась!

И в глазах снова эти хитринки. Впервые вижу его в таком настроении.

— Сорок? Разве столько живут?

Щелчок по лбу больно и в тоже время неожиданно, и я осмелела пнула его локтем в бок. Он неожиданно рассмеялся не так как обычно саркастично, а весело… по-другому. Так как я еще никогда не видела. В глазах, которые я раньше всегда боялась появилась мягкость и у меня дух захватило от того насколько они красивые и так близко ко мне. Сидит рядом в своих крутых штанах, стильной отутюженной рубашке с закатанными рукавами и у меня все дрожит внутри от неверия, что все это происходит на самом деле.

— А у тебя, когда день рождения, Лиса, знаешь?

— Мне выбрали то, что выбрали… Но я никогда не отмечала. А настоящий… его тоже никогда.

— Ясно. Что вообще помнишь о себе?

— Ничего не помню. Точнее помню, как по улице бродила и попрошайничала, в рот к людям заглядывала. Есть ужасно хотелось. Не хочу об этом.

Повернулась к телевизору. От чего-то нахлынуло разочарование — пришел повыпытывать от того и добрый такой. Решил, что я почту за великую честь и начну языком трепать.

— А если помочь вспомнить?

— К мозгоправам ходить? Ни черта у них не вышло.

Настроение испортилось и возвращаться не собиралось. Приручает он тебя, Сенька, как зверька.

— А ты бы хотела вспомнить?

Внимательно посмотрел мне в глаза. Пусть лучше смотрит как раньше — со злостью. Мне привычней как-то, а эта мягкость с толку сильно сбивает.

— Нет.

— Почему?

Я так и не ответила. А на самом деле я боялась боли. Нет, не физической, а душевной. Мне было страшно, что, вспомнив я захлебнусь ею. Так я своих родителей видела только на фото. Больно если и было, но как-то отдаленно, скорее обидно за себя.

— Ладно. Захочешь — скажешь. Есть знакомый специалист.

В душу Барский не лез, за это я была ему благодарна. Хотя с чувством благодарности у меня были большие проблемы, и я хоть и начала привыкать жить в этом доме и пользоваться всеми благами, но испытывать за это благодарность к Барскому и не думала. Потому что он лишил меня права выбора и свободы. А еще… он лишил меня другой жизни, которая могла быть выживи мои родители. Но иногда я все же задавала себе вопрос: виновен ли он на самом деле в том, что с ними произошло. И еще ни разу не сказала себе «нет». Виновен. Я была в этом уверена. И, наверное, стоило держаться от него подальше и именно так и думать… но произошло то, что произошло. И все пошло под откос именно в тот день… когда он приблизился ко мне так как никто до него. Да, никто не сидел со мной рядом, не смотрел телевизор и не говорил со мной обо мне… А когда он не видел, я жадно пожирала его глазами, рассматривала покрытую щетиной скулу, хищный профиль, тяжелый подбородок и сильную шею. А еще смотрела на его руки… на них я просто залипала. К ним ужасно хотелось прикоснуться.

Я была слишком изголодавшейся на все что мало-мальски походило на отношения, на чувства и эмоции. И этот голод на данном этапе утолял именно он. Голод по беседам, по прикосновениям пусть даже для того. Чтобы рот мылом вымыть или оттрепать за шкирку, по участию даже вот такому странному. У меня не было даже этого. А по ночам я вспоминала как он гладил меня по голове и какие мягкие у него ладони под моей щекой. Какой он сильный и как нес меня через кабинет. Нет, я тогда еще не развилась физически настолько, чтобы у меня возникли эротические фантазии, по крайней мере до того, как попала в этот дом они точно не возникали. Я отставала от своих ровесниц в этом отношении. То есть я имела прекрасное представление о сексе, но я им не занималась и желания заняться не испытывала ни разу. Чувство возбуждения мне было не знакомо. Пока… Конечно, я с интересом смотрела в фильмах, как герои целовались и зажимались и даже знала, чем они занимаются, когда гаснет свет, но заняться этим самой желания не возникало. Свое тело я давно изучила и как рассказывали девчонки о кайфе от мастурбации в душе я даже не знала и знать не хотела, желания трогать между ног у меня не возникало. К своему половому органу я относилась исключительно как к части тела, которую надо непременно мыть почаще, не более того. И все что касалось этой части тела скорее вызывало страх и неприязнь. Когда кто-то пытался меня облапать то тут же получал хорошую оплеуху или по яйцам. Все знали — Сеньку трогать нельзя. Пацаны даже дразнили фригидной рыжей сучкой. Я это слово потом в гугле отыскала и меня оно нисколько не задело.

Впервые я посмотрела на себя как на девушку, когда он ушел, а по телеку опять кто-то целовался и постанывал в темноте. Я вдруг подумала о том, чтоб я почувствовала если бы Барский притронулся ко мне, как тот в телевизоре и поцеловал своими чувственными губами… Стало бы мне противно, вызвало бы это страх? Щеки тут же запылали и в теле возникли приятно-неприятные ощущения, особенно в груди и внизу живота. Самые первые в моей жизни. Они мне не понравились. Но в ванной я долго смотрела на свое отражение и почему-то понимала, что к такой, как я, Барский никогда вот так не прикоснется. Он даже ни разу не смотрел на меня, как пацаны с детдома или даже тот работник. Читать похоть во взгляде я умела. Это было необходимостью, чтоб не пропустить момент, когда надо удирать или обороняться. И вдруг стало до боли обидно, что не смотрел… а еще понятно, что никогда не посмотрит.

Впервые я вертелась всю ночь и не могла уснуть. В голову лезли картинки, от которых у мен горели щеки и зудело все тело. А когда наконец-то уснула мне все же приснилось, как я тянусь к его губам, став на носочки, а он смеется мне в лицо, и я хочу его убить за этот смех. Проснулась вся в слезах и пока умывалась, услышала, как к дому подъехала машина. Ушам своим не поверила, сунула щетку в рот и кинулась к окну. Неужели приехал? С утра?