И от радости тихо взвизгнула и подпрыгнула на месте — и правда приехал. Никогда раньше с утра не приезжал. Обратно в ванну, умываться, полоскать рот.

Барский зашел ко мне в комнату с букетом цветов в огромной корзине, и я от неожиданности уставилась на эти цветы остекленевшим взглядом. Живые цветы и так много… у меня в комнате. Даже подумать страшно, что это могло быть мне.

— С Днем Рождения, Лиса! С настоящим! Одевайся — мы едем отмечать.

У меня почему-то запершило в горле, и я подняла на него взгляд, чувствуя, как саднит в груди, как хочется что-то закричать и нет возможности даже вдохнуть. Протянул мне пакет.

— На вот это тоже тебе. Я внизу подожду.

Тяжело дыша смотрю ему в глаза и понять не могу, мне все еще сон снится или это на самом деле происходит.

— Что-то не так, Есения?

— Не знаю.

— Цветы не нравятся?

— Не знаю.

Так же тихо ответила я, а он протянул мне корзину.

— Я не знал какие ты любишь и купил вот такое ассорти. Если не угодил. То по дороге купим другие. А эти выбросим.

— Нет! — вскрикнула я и отобрала у него корзину. — Мне нравятся… я просто… мне просто никогда не дарили.

Я тоже не знала какие люблю. Но, наверное, все. Вот эти, которые в букете точно люблю. Каждую веточку и листочек. Он вышел из моей комнаты, а я так и стояла посередине с корзиной в руках. Потом поднесла ее к лицу и втянула запах цветов. От наслаждения запахом на глазах выступили слезы. Мой первый букет в жизни… я даже представить себе не могла сколько всего первого у меня будет с этим человеком. И лучше мне было оставаться Сенькой с улицы, чем игрушкой Барского, которую он выпилит и заточит под себя, чтоб потом с упоением ее ломать. Но в тот день я была счастлива. Впервые в своей жизни. Я оказывается никогда до этого дня не понимала, что такое счастье… впрочем, как не понимала и что такое горе.

В пакете лежал мягкий цветастый кот с бантом на шее. Я усмехнулась и прижала к себе этого кота — Барский откуда-то узнал, что я люблю кошек. А еще это была моя первая игрушка и самый первый подарок. И первый День Рождения, который мне отмечали… а еще и тот самый день. Когда я внезапно стала взрослой… И совсем не потому что мне исполнилось шестнадцать.

Он повез меня сначала в торговый центр. За платьем. Не знаю кому как, а для меня это был праздник. Как Новый Год или не знаю там поездка в Дисней Лэнд. Черт его знает куда богатенькие родители своих отпрысков возят. Нас возили в летний трудовой лагерь. Это было единственное место, которое мы с девками называли «заграницей». Нам нравилось туда ездить. Там не чувствовалось, что мы в тюрьме и на дискотеку приезжали местные пацаны. Это была своеобразная свобода. Однажды мы сбежали оттуда в луна-парк и катались на каруселях. Это все что я помню.

Вот сегодня, все что устроил для меня Захар было круче всех луна-парков на земле. Я не чувствовала себя детдомовской шавкой, я ощущала себя человеком. Пока ехали в машине я даже подпевала радио, а он усмехался, и я чувствовала себя еще счастливей. Для меня исчезал весь мир, а точнее он сужался и начинал вращаться именно вокруг него. Как посмотрел, как рассмеялся, что сказал. Я запоминала все его слова, я выучивала их наизусть, я даже могла воспроизвести интонацию. Перед сном я всегда перебирала, о чем мы говорили и переживала эти минуты снова… а иногда он говорил мне совсем другие вещи у меня в голове.

Но этот день начался особенно, и я ощущала себя совсем другим человеком. Особенно в магазине. Даже гордость разобрала и фильм «Красотка» вспомнился, когда зашла туда первая и все скривили физиономии, а потом следом за мной увидели Барского и их лица вытянулись, а глаза стали похожи на блюдца, как у собаки из сказки Андерсена. Узнали его? Еще бы — конечно узнали. Тут же забегали-запрыгали, как блохи у дворовой собаки.

— Нам нужно вечернее платье, — сказал Барский и точно, как Ричард Гир уселся на кушетку и закинул ногу за ногу. В его руках появилась газета и он забыл о моем присутствии. По крайней мере мне так казалось. Но каждый раз, когда я выходила к нему в очередном платье, он окидывал меня оценивающим взглядом, отрицательно качал головой и дальше смотрел в газету, нацепив на нос очки, а мне ужасно хотелось их стянуть и хряснуть по ним ботинком, потому что в магазине мы провели больше двух часов и переоделась я за это время бессчетное количество раз. Пока наконец-то он не выбрал мне светло-голубое платье с длинными рукавами, без вырезов с пышной юбкой и какой-то меховой кофтой белого цвета. Похожа я была на Снегурочку в детском саду и точно не на взрослую девушку, которую впервые куда-то пригласили.

— Мне не нравится! — упрямо заявила я.

— А что тебе нравится? — оторвался от газеты.

— Мне нравилось красное платье и черное со шлейфом.

— Они тебе не подходят! — как отрезал и уставился в свою газету.

— А мне нравятся. Вот в этих тряпках детсадовских я никуда не пойду.

— Это не тряпки, а красивое платье как раз для твоего возраста, — спокойно, как удав и читает дальше, даже перелистывает.

— Мне не двенадцать, а шестнадцать! Раньше в этом возрасте замуж выходили!

— Ну раньше в этом возрасте и ума было побольше.

— Мне не нравится! Пошли отсюда. Буду в том, что есть!

— Ну и будь в том, что есть. Те вызывающие платья я тебе не куплю. Ты в них на уличную девку похожа.

— Каждый раз, когда я надеваю то, что мне идет вы называете меня уличной девкой! Почему?

— Потому что так и есть и вещи ты выбираешь безвкусные и убогие.

Даже не смотрит на меня, газету свою переворачивает. Ну и черт с ним, и не надо мне никаких подачек его. Подарков дурацких, которые он не мне, а себе дарит. Я направилась к примерочной и услышала голоса продавщиц.

— Это его дочка что ли?

— Нет, я дочку видела. Она блондинка, а эта рыжая притом натуральная.

— Может внебрачная. У таких, как он, точно по двести любовниц есть. Все они на несколько семей живут.

— А может это… его любовница и есть?

— Та нет. Вы ее видели? Пигалица. Он на нее даже не смотрит. Выбрал ей шмотки поскромнее. Точно дочка. Или родственница какая-то.

— Кто их поймет олигархов этих. Мог и молоденькую себе заиметь.

— Только не эту. Не того полета птица.

В эту секунду мне захотелось броситься к ним и патлы повыдергать или в челюсть заехать вешалкой. Не того полета птица значит? Я психанула и схватила первое попавшееся черное платье с вставками сеточкой, глубоким декольте и разрезами по бокам и туфли, которые еще раньше присмотрела на высоченных шпильках, не забыв по пути прихватить комплект нижнего белья и даже чулки. Никогда в жизни все это не надевала, но сейчас надену. Чтоб эти курицы обломались.

Зашла в примерочную, стянула с себя голубой убожество и долго возилась с кружевным лифчиком, чулками, которые скатывались обратно на колени калачиком, и я тихо материлась и даже вспотела. Но в конце концов я с ними справилась, и они прилипли к моим ляжкам как полагается.

Затем натянула платье. Оно обепило мое тело, как перчатка. И материал тянущийся, на кожу похож, только эластичный грудь обрисовал, ноги, короткое еле задницу прикрывает.

Напялив туфли, при полном параде, я вылезла из примерочной и стараясь не растянуться на полу, вышла к Баскому. Ноги предательски подгибаются и каблуки похожи на ходули циркачей. Наверное, я выгляжу, как недобитый кузнечик, но мне плевать и дойду в них чего бы мне это не стоило. Разговоры стихли. А я подошла поближе и выдернула у Барского газету. От неожиданности у него приоткрылся рот, и он уставился на меня как-то слегка ошалело. Осмотрел с ног до головы, а я нагло спросила, поворачиваясь то боком, то спиной, то передом.

— Ну, а это нравится, Захар?

Прищурился и впился взглядом в мое лицо. Глаза злые, колючие как острые льдины. И я понять не могу от чего так злится. Иногда он вдруг словно становился кем-то другим и сквозь его спокойствие прорывался этот бешеный зверь… и я еще не поняла что именно его будило в нем. Что и когда я делала не так… особенно если молчала.

— Сняла все. Быстро. Как шлюха выглядишь.

— Да? И это не такое?

— Ты где это взяла? Ты в зеркало себя видела?

— Видела! Мне нравится. Я хочу это платье!

— Нет! Снимай его! Это не платье — это тряпка.

— Снять значит?

— ДА! Прямо сейчас!

Не знаю какой черт в меня вселился, но я дернула змейку и стянула проклятое платье вниз. Оно упало к моим туфлям и в эту секунду у Барского выпала газета и он толкнул чашку с кофе, который ему притащила одна из куриц.

С ним что-то произошло в эту секунду, как и со мной. Нас обоих заклинило. Меня вбило в пол гвоздями, а он смотрел на мои ноги, потом медленно поднял взгляд вверх, и я узнала какими темными могут быть его радужки … и это выражение. Я никогда его раньше не видела. Я пошатнулась на своих ходулях и завалилась прямо к нему на колени. Завалилась боком, а он схватил меня за талию, удерживая и так и застыл, стиснув челюсти и глядя на меня диким взглядом. Ладони сдавили меня где-то под ребрами и мое сердце не просто заколотилось он задергалось словно ошалелое. От одного осознания, что сижу у него на коленях в трусиках и лифчике, а его пальцы касаются моей голой кожи все тело покрылось мурашками. Все вокруг исчезли, и я не моргая смотрела ему в глаза, которые убивали и тут же возрождали, заставляя задыхаться от избытка эмоций, но не сметь сделать даже вздох.

Но это длилось, наверное, меньше минуты, потому что он сорвал с себя пиджак и закутав меня в него, прошипел мне на ухо.

— Сейчас встала и пошла одеваться! — спихнул с колен и сам встал в полный рост. На нас смотрели все, кто находились в магазине. Особенно продавщицы и мне хотелось злорадно ухмыльнуться этим сучкам, но не вышло, потому что Барский был злой как сам дьявол. Он сдавил мою руку и буквально заломил мне запястье.