Но мне было не до него ни до одной связной мысли я часто дышала и держась за горло захлебывалась слезами. Когда меня обхватили за плечи и попытались вытащить из машины, я истошно заорала и попыталась бить того, кто ко мне притронулся. Но сильные руки сильно сдавили мое тело, и я почувствовала, как меня кутают во что-то теплое… теплое и источающее такой знакомый запах… а потом услышала ЕГО голос.

— Ты не могла чтоб не вляпаться? Не могла просто подождать… не могла, да?

И я не выдержала, впилась ему в шиворот, пытаясь вырваться, сгорая от желания оцарапать ему лицо, сделать больно… не знаю заставить его пожалеть о том, что вообще со мной связался.

— Ненавижууу отпустите меня! Это все вы. вы. играете со мной как с игрушкой! Ненавижууу! Зачем вернулись?

Но он даже не обращал внимание на мои вопли и брыкания, а я из-за слез и набухающего разбитого носа не видела его лица. Только ощутила, как меня усадили в машину, включили печку, потому что на ноги подуло теплом и запахло его парфюмом и сигарами намного сильнее. Где-то на подкорке мозга начало заволакивать спокойствием и в тот же момент меня душила дикая ярость. Он играется со мной. Я просто как домашний зверек, которого выбросили, а потом решили за ним вернуться. Только не понятно для каких целей. Цели Хряка хотя бы были ясны с первой секунды хоть и омерзительны до дрожи.

— Что нам с ним делать? — послышался знакомый голос и я попыталась приоткрыть заплывшие глаза.

— Отрезать яйца, язык, нос, сжечь живьем и закопать. Машину утопить.

Наверное, в эту секунду у меня перестала болеть переносица и сердце больно дрогнуло внутри. Он ведь пошутил сейчас. Никто так не поступит с Хряком. Барский ведь мэр. Он сдаст его ментам и все дела. Но я просто до этого дня совершенно не знала Захара Барского. Я вообще ни черта не знала в этой жизни и людей не знала. Несмотря на то, что видела много дерьма все еще верила в добро и во что-то хорошее. Захар быстро лишит меня иллюзий, перевоспитает и заставит понять, что этот мир не просто полон дерьма, он весь прогнил насквозь и нет ни единого человека, от которого не воняло бы этой гнилью. А еще… еще я стала снова его бояться, потому что поняла на что он способен. Нет, я не видела, как наказывали Хряка… но я слышала. Я слышала его дикие вопли. Он орал так, что у меня закладывало уши и дрожь пробегала по всему телу. Но я ничего не сказала. Я молчала… пока его выворачивали наизнанку Барский приложил мокрый платок мне на переносицу.

— Приедем домой приложим лед и завтра врачу покажу.

— Игра продолжается?

— Не понял?

— Не надоело еще в меня играть? Или своих детей не хватает?

— Пока не надоело. С каждым днем все интересней.

Издалека доносились страшные вопли и стоны, мычание. А я чувствовала, что Барский на меня смотрит, а сама открыть глаза не могла.

— Не жалко тебе его?

Спросил как-то тихо и я почувствовала запах сигары. Я подумала несколько секунд… поискала в себе то самое чувство жалости, а потом честно ответила:

— Нет.

— Я так и думал.

А я так и не поняла, что это значит….только внутри остался мерзкий осадок и вот этот непроходящий страх… страх, что Барский жуткий человек и что он не остановится ни перед чем. А еще… я больше не сомневалась, что он мог убить моих родителей.

— Еще раз разозлишь меня…

Придерживая платок одной рукой, я все же приоткрыла глаза и почувствовала, как они слезятся от боли.

— Отрежете мне язык? Нос?

— Нет. Я просто тебя уничтожу.

Потом склонился ко мне и процедил.

— Еще одна выходка, Есения, и ты пожалеешь, что на свет родилась. Будет так, как я решил. А если не так, то я буду наказывать. Больно наказывать, если по-другому ты не понимаешь. И еще… запомни раз и навсегда — от меня ты не уйдешь никогда. Даже если я тебя вышвырну ты все равно принадлежишь мне. А мое никто не имеет права трогать.

Хотела усмехнуться, но боль в челюсти и переносице не дали мне это сделать.

— Я пить хочу…

Он замолчал. Выдохнул так словно безумно устал, а потом я услышала, как открутил крышку и поднес к моим губам бутылку минералки.

— Пей.

— Захар Аркадьевич… можем ехать.

— Вот и славно. Поехали.

Скорее почувствовала, как повернулся ко мне.

— Когда твое лицо обретет нормальный цвет и сойдут отеки и синяки, поедем ко мне домой. С моей семьей жить будешь и со мной. После спектакля, что ты устроила в магазине придется расплачиваться. Это будет твой последний шанс. Испортишь — можешь считать, что тебя никогда не было.

Перед тем, как мы поехали знакомиться с его семьей я сто раз прокляла и себя, и Барского и вообще свою дурацкую жизнь. Вот так действительно все и изменилось. И я вначале даже не осознавала, что сама в этом виновата. И не сразу даже поняла в чем именно.

Мы ехали в машине к нему домой я с платком на переносице и шумом в голове и ушах, а он, как всегда до противного спокойный, ледяной. Словно не вышвырнул меня из машины. А потом не приказал живого человека разделать как скот на убой. Страшный и в то же время необъяснимо притягательный. С ума сводит вот это его противоречивое сочетание дикого темперамента и мгновенного арктического холода.

— Ну как? Понравилось приключение? Вполне в твоём духе, да?

— Вполне, — ответила довольно честно, но прозвучало издевательски. И пусть. Это он меня вышвырнул на дорогу. Я не виновата.

— Интересно, если бы не подонок куда б пошла?

— А это в самом деле интересно?

Проклятый нос болит так, словно его отпиливают потихоньку. Представила себя без носа и стало смешно, и страшно. Потому что кое-кому нос в той посадке отрубили.

— Я никогда не задаю вопросов, если не желаю получить на них ответы.

— А мне нечего отвечать. Не знаю я. Не куда мне идти.

Усмехнулся самодовольно я бы сказала и в эту секунду из волчары стал похож на довольного сиамского кота.

— Ты ж кажется сбежать хотела, свободы. Или уже передумала? Сытая жизнь лучше, чем бомжевать, а, Лиса? Умнеешь. Репетиторы идут на пользу, мозги включились.

— Они всегда нормально функционировали.

— Тебе так кажется. Тебе их явно недовесили.

И продолжает улыбаться, а у меня от осознания, что этот человек только что отдал приказ жестоко замучить другого человека. А теперь спокойно ведет машину и улыбается, по коже мороз пошел. Кто ты такой, Захар Барский? Я ведь тебя не просто не знаю — я даже на десятую долю из миллионного целого не приблизилась к разгадке.

— Зачем мне знакомиться с вашей семьей? — спросила и откинула голову на мягкое сидение, с удовлетворением ощущая, как постепенно отпускает боль в переносице.

— Затем, что ты устроила представление, которое может стоить мне карьеры. В лучшем случае.

— А что такое? Меня приняли за вашу любовницу? Вы с ними обычно по магазинам не ходите?

Повернулся ко мне и на секунду его глаза вспыхнули. Какие же они красивые, такие светлые и невозможно холодные, а от этого холода внутри все дрожать начинает, я провела кончиком языка по пересохшей нижней губе. И эти глаза, он резко перевел взгляд на мои губы и тут же отвел его на дорогу. Как же мне хотелось, чтобы он хоть раз посмотрел на меня не как на презренное насекомое.

— Ты слишком много себе позволяешь.

— И что? Думаете я вас боюсь? И буду молчать?

— А стоило бы бояться. Но с недовесом это пооблематично.

Констатировал он совершенно спокойно и чуть приоткрыл окно, рассмеялся, вытаскивая руку наружу с растопыренными пальцами, ловя воздух. Ветер откинул его волосы назад с высокого, даже чуть великоватого лба и мне подумалось, что именно так могли выглядеть цари, не знаю там графы или князья. Вот так аристократично, как он.

— Вы мне язык отрежете как тому Хряку или нос?

Продолжает смеяться и играть рукой с волнами воздуха, вызывая завистливое желание сделать тоже самое.

— Живьем закопаю и никто не узнает, что ты вообще когда-то существовала… Но это если выведешь окончательно, а так задницу выдеру до мяса и мозолей.

Я судорожно глотнула воздух, когда представила его сильную ладонь, опускающуюся мне на ягодицы… при этом я лежу животом у него на коленях с задранным платьем и от чего-то низ живота обожгло кипятком от этой картинки. Стало горячо между ног и от чего-то захотелось ощутить именно там его пальцы. Стало очень душно. Я совершенно забыла про свой нос.

— Вы их тоже бьете? — хрипло спросила я.

— Кого?

— Своих женщин.

Быстро посмотрел на меня так, что у меня в горле пересохло.

— Значит так, Лиса. Определимся прямо здесь и сейчас. Ты никогда не лезешь в мою личную жизнь, никогда не задаешь мне вопросов на темы, которые тебя не касаются. Любая насмешка, тупой сарказм, попытка сунуть свою маленький нос куда не следует окончится для тебя трепкой. И если я тебя выпорю, то в отличии от моих женщин, тебе это не понравится.

И стало не просто жарко, а так жарко, что у меня капельки пота выступили над верхней губой, но в ту же секунду едко обожгло под ребрами — а ведь он даже не отрицает, что у него есть другие женщины.

— Скажите… зачем вам все это нужно?

— Что именно?

— Я! Зачем я вам нужна?

— Я сам еще не решил, но мне так хочется и этого достаточно.

И опять усмехнулся, красивые у него зубы ослепительно белые, сильные, ровные. Он везде идеальный, без единого изъяна. Таких ведь не бывает на самом деле… Почему-то подумалось о том, что эти его женщины, наверняка, с ума по нему сходят. И его жена… она ведь точно влюблена в него, как кошка. Ухватила себе самого лучшего… И вдруг такая отчаянная ярость захлестнула от мысли о ней. Я ведь раньше даже не задумывалась о том, что она существует, а сейчас стало вдруг до саднящей боли неприятно, что она вообще существует… И его дети. Как доказательство того, что он ее постоянно и качественно трахает.