Она будила во мне самые грязные желания, запретные, мерзкие пол своей сути. Я ведь ее хотел. Ничто не останавливало. Хотел, как ненормальный, больной на голову извращенец. По животному сильно. После того как на колени ко мне уселась сорвало все планки, а когда губами в губы мне ткнулась меня током передернуло, как от самой откровенной и пошлой ласки. Я потом в душе закатив глаза самоудовлетворялся… вспоминая касание ее губ. ГУБ!

С любой даже самой красивой сучкой мог держать себя в руках и полностью контролировать свое тело… а с ней нет.

Мучился эрекцией, как у школьника. Смотрю. Как завтракает, как сидит на подоконнике и в профиль одежда обрисовывает ее тело, а меня колотить начинало, сердце в желудок опускалось и скулы сводило. Она ведь маленькая… Я по девкам сбрасывать наваждение.

Не тронул бы ее никогда. В тот вечер осчастливил одну молодую самочку, готовую на что угодно лишь бы залезть ко мне в постель уже давно. Иногда я брал ее ублажить меня в машине или в поездке. А на вечеринке увидел и понадеялся, что сейчас спущу весь свой адреналин в силиконовый ротик на все готовой шлюшки, чей отец был моим партнером и мечтал о равном положении в одном предприятии, а потом можно спокойно смотреть как на Лису мужики пялятся и не сатанеть от похоти.

И не сработало. Меня что-то дернуло бросить сочную брюнеточку посреди ее умопомрачительного оргазма и пойти искать рыжую дрянь. И я нашел.

Нашел, чтобы ощутить, как от ревности теряется контроль, как чернеет перед глазами и их застилает пеленой, как в груди нарастает рев, и я понимаю, что могу убить. Голыми руками. И убью. Сейчас сверну голову молокососу, а потом ей.

Это была боль в чистом виде. Адская и зверская боль увидеть ее в чужих руках, увидеть, как кто-то лапает ее тело, целует ее губы, за чистоту которых я мог бы выстелить трупами этот город. И выстелю… потом я выстелю им любой уголок этой планеты. А тогда все только начиналось.

Ей хотелось причинить страдания. Ни капли жалости. Одно дикое желание разорвать на куски. Увидеть ее кровь в полном смысле этого слова. И я ударил… я впервые в жизни ударил женщину, девушку, девочку. Черт, да какая разница! Я смог это сделать и адреналин вспорол мне вены. Я смотрел на вздувшийся рубец, дурел от каменной эрекции, причиняющей боль и едва справлялся с желанием … с желанием подмять под себя и… рвать ее нежную плоть изнутри.

Я принял решение убрать подальше… и я убрал. Я даже два года тешил себя иллюзией, что наваждение окончено, оно прошло и я совершенно нормальный человек. У меня все, как и прежде и нет никакого диссонанса с самим собой. Я даже держался и не смотрел видеозаписи, которые делали для меня. Не вникал чем она занимается. Хоть и знал о каждом шаге. Я пытался относиться к ней как к ребенку. Гордился ее успехами, гордился тем, что она меня не разочаровала. Умная рыжая бестия поняла, чего от нее хотят и пользуется шансом. И я гордился собой… иллюзия. Сладкая иллюзия. И дремлющий во мне кровожадный монстр, уснувший почти на долгие два года.

Ровно до того момента пока вдруг не увидел, как один из моих людей просматривает видео, привезенное мне. И не просто рассматривает он весь подался вперед и впился в столешницу пальцами. Я подошел сзади и остановился за его спиной, а потом, когда увидел, что именно он смотрит озверел.

Пока его везли в скорой с окровавленной повязкой на глазах в больницу с прикормленным мной персоналом и чеком на бешеную сумму денег за то, что остался без глаз — я яростно двигал ладонью по своему вздыбленному и ноющему члену пока моя маленькая рыжая дрянь, раздвинув стройные ноги, водила тонкими пальцами и душем у себя между ног. И по ее голой груди скатывались капли воды, били по вытянувшимся и твердым соскам. Она так и не кончила… а я не просто кончил я рычал и извергался себе в ладонь представляя свои руки там, представляя какая она на вкус и как я ее… С тех пор я сам просматривал все видео, что мне приходили оттуда.

Про белобрысого ублюдка, который начал увиваться вокруг моей Лисички, я узнал почти сразу. Еще до созерцания взросления и собственного взрыва голодной мерзкой похоти. И я понимал, что это неизбежно. Парни в ее жизни. Рано или поздно я не смогу это контролировать.

Я даже пытался убедить себя, что должен дать ей возможность выбирать, любить, жить своей жизнью.

Меня хватило ровно до первого снимка, увиденного мной в словацкой газете. И меня переклинило до такой степени, что я позволил себе выпить лишнего. Да что там… я напился как в зеленой молодости и уснул в одежде на диване в своем номере в гостинице. Убитый ревностью и отчаянием старый больной на голову идиот. Утром я захотел знать о пацане все.

Когда передо мной положили фото девушек, с которыми подонок забавлялся в свободное от школы время у меня потемнело перед глазами от злости. Ублюдок трахал школьниц победнее с простых районов пачками, кидал, делился ими с друзьями, передавал из рук в руки. Последний скандал был замят его папашей он откупился от родителей беременной тринадцатилетней школьницы, которой по-тихому сделали аборт, а потом увезли в другой город.

Тогда директора вежливо попросили убрать его озабоченного отпрыска подальше от Есении. Но я так понимаю авторитета родитель там не имел совершенно, а великовозрастный мудак творил все что хотел за спиной своего отца. И мне было на это совершенно плевать, если бы он не крутился возле нее. Если бы не смотрел на нее так… и, если бы она на него не смотрела своими бирюзовыми глазами и не прижималась в этих проклятых долбаных танцах, которые какого-то черта стали ей нравиться. Я представал что этот урод будет трогать ее, похотливо сопеть в ее маленькие ушки, целовать ее губы… я был способен взять в руки тесак и рубить на части их обоих. Именно так и сходят с ума. И я сходил. Из-за восемнадцатилетней пигалицы с огненно-рыжей копной волос и порочными глазами. Выбирал ей подарок и представлял, как будут сверкать изумруды в ее ушах и на пальце. Ее первое кольцо и серьги. От меня.

А потом мне сообщили, что они сбежали в город. Сбежали из-под моего контроля. В школьном общежитии подонку бы не дали к ней приблизиться настолько, насколько он мог это сделать вне ее. И я поймал ту самую волну адской ярости как тогда… меня ослепило и вывернуло наизнанку от животной ревности, от черной и дикой злобы. Я приказал им сломать ему пару ребер при ней и отдать рыжей дряни мой подарок. Пусть запомнит этот день и знает, что я не дам ей стать шлюхой. Когда-то пообещал, что скорее убью.

Мои парни перестарались, и блондинистый подонок умер от травм. Но меня совершенно не волновала его жизнь. Сдох себе и сдох. Родители испорченных школьниц скажут мне спасибо. Меня волновала ОНА. Волновало, что теперь будет происходить с ней. До конца учебы оставалось всего ничего. Я набрал своего человека в Словакии.

— Убирай Томаша с должности. Обнародуй, как он покрывал грязные кобелиные выходки своего отпрыска и пусть в директорское кресло сядет твой человек. Она должна доучиться до конца. Позаботься о журналистах и том, чтобы все это дело замяли. Не сможешь — я постараюсь чтоб замяли тебя. И… я завтра приеду. Забронируй мне номер.

Пора напомнить маленькой дряни где ее место.

ГЛАВА 16

Меня привезли к гостинице… То, что я испытывала в этот момент походило на предболезненное состояние, когда трясет все тело и не хватает дыхания. Когда меня позвали из комнаты общежития и сообщили, что ко мне приехали стало страшно и в тот же момент сердце забилось тревожно и быстро. Все эти дни после смерти Барата прошли для меня как в посткошмарном синдроме. Первым что я узнала уже на следующее утро — это то, что нашего директора больше нет в школе и на его место пришел совсем другой человек — женщина. А потом я поняла, что всего за одну ночь превратилась из королевы в самого настоящего изгоя. Меня сторонились все те, кто раньше готов был на все ради общения со мной. Я чувствовала это осуждение кожей. Они все меня осуждали. Словно считали виноватой в смерти Барата… и в какой-то мере именно так и было. Я виновата.

Когда собиралась на похороны парня Агнешка зашла в комнату и прикрыла дверь.

— Тебе лучше не идти.

— Почему?

От бессонной ночи, проведенной в слезах я чувствовала, что в глаза и в горло мне словно насыпали песок.

— Потому что тебе там рады не будут….Они считают, что ты виновата в его смерти. Уволили директора… кто-то свыше позвонил и… Сенька, не иди. Зачем тебе скандал у могилы Барата? Он бы точно этого не хотел.

На глаза навернулись слезы.

— Но я не виновата! Я его не убивала! Я ничего не сделала!

Агнешка обняла меня и прижала к себе.

— Люди быстро выносят приговор. Они самые жестокие судьи. Останься здесь и попрощайся с ним мысленно. Я уверена его душа услышит тебя.

И я не пошла… Нет, не из трусости. Я никогда и никого не боялась, а если и боялась — это был для меня вызов, и я делала все наперекор своему страху. Я не пошла потому что я и правда считала, что Барат не заслужил скандала, а спорить и доказывать что-то… если я сама ощущала свою безмерную вину, я не могла.

Я запомню эту смерть очень хорошо… она была первая. Смерть из-за меня.

* * *

Передо мной распахнули дверь номера и впустили в помещение, в котором царил полумрак и у меня мурашки пошли по коже, когда я увидела Барского. Он стоял у окна, облокотившись о подоконник и смотрел прямо на меня. Позади него открыто окно и летний ветер сквозняком вздувает шторы как паруса на гребне чудовищной волны. Позади меня закрылась дверь и по всему моему телу прошли сполохи электрических искр. Как же долго я его не видела. Целых два года… и оказывается это настолько долго, что сейчас из моей головы выветрилось все… все что не касалось Захара Барского и моей чудовищной тоски по нему все это время. Я физически ощутила, как бледнею. А потом краснею и мое лицо начинает пылать под пристальным мужским взглядом. Барский молчал. И его молчание настолько оглушительно пульсировало у меня в висках, что мне хотелось зажать их руками. Какая же мощная у него энергетика, аура невероятной силы и могущества. И я рядом словно превращаюсь в крошечную точку. Барский кажется мне слегка бледным и похудевшим. Но ему идет. Он подтянутый, сильный и такой… у меня нет слов, чтобы охарактеризовать его внешность и то воздействие которое на меня оказывал этот человек. Он словно зарос, но я видела его ухоженное лицо и понимала, что мэр … просто сменил имидж и теперь выглядел и старше, и представительней одновременно.