Под адское ощущение проникновения его пальца внутрь и я сжимаю его плотью так сильно, так невыносимо туго, чувствуя раскаленными и чувствительными стенками как толкается не грубо и в тоже время очень ощутимо, продлевая волны удовольствия, все еще перекатывающиеся по моему телу.

Собирает мое дыхание, перехватывает губами губы и снова отпускает. Пока я не затихаю в его руках со слезами на щеках и почти не чувствуя своего тела. Слышу его шепот у самого уха.

— Теперь ты знаешь… Ты моя девочка, ты принадлежишь мне.

Да, теперь я знаю. Я его. Все он верно сказал…

Барский отнес меня на диван, а сам уселся у изголовья и гладил мои волосы, перебирал их, наматывая на пальцы, пока я смотрела в темноту и не понимала, что между нами происходит, и боялась спросить. Я знала, что это еще не секс. Да… он меня пометил своими руками и губами, но не взял и сам ничего не получил. Я боялась спросить почему и не смогла бы этого сделать. Я была слишком потрясена, и моя наивная душа рисовала розовые картинки того что будет завтра, перемен, рисовала любовь Барского ко мне … как в кино, как в книгах, которые я собиралась писать.

Надо было представлять себе кошмары… потому что любовь Барского не имеет ничего общего с девичьими грезами. Его нежность мимолетна, как и вспышка молнии. Он ушел в ванну, потом вышел оттуда уже с сотовым в руках. Пока говорил застегивал штаны, ремень, набросил пиджак и поправил у зеркала воротник рубашки. Когда вышел из номера я думала, что он вернется. Ждала… долго. Час. Два. Три. И под утро уже рыдала в ванной, понимая, что он уехал, не сказав мне ни слова и даже не попрощавшись. Я как была для него никем. Так никем и осталась. Он лишь показал мне какую власть имеет над моим телом и мое место в его жизни. Захочет приласкает, а захочет исполосует ремнем. Но ни на что больше я рассчитывать не могу.

Ненавижу его! Проклятый равнодушный монстр! Как же я его ненавижу!

Утром за мной пришли и отвезли обратно в школу. Барский даже не позвонил… но. Да, проклятый и ненавистный монстр был прав. Теперь я знаю, что он может мне дать… но еще совершенно не знаю, как много он может у меня отнять.

ГЛАВА 17

Конец года прошел как во сне. В окружении сплошного молчания и отдаления всех тех, кто раньше прыгали вокруг меня, как клоуны, а теперь сговорились игнорировать дрянь из-за которой погиб Барат. Что ж я их не осуждала я сама себя ненавидела за его смерть. Но я так же и слишком себя любила, чтобы зациклиться на этом и на их никчемной ненависти. Они мне никто и мне с ними детей не крестить. Я все равно уеду отсюда и никогда их не увижу. Обидно было только из-за Агнешки, которая отдалилась вместе с остальными, но и черт с ней. Каждый делает свой выбор и если она выбрала не меня, то ценности для меня с этой секунды уже не представляет. Я привыкла к внутреннему одиночеству. Люди не представляют для меня смысла жизни и мне срать на их мнение.

Школу я заключила прекрасно. Барский мог бы мною гордиться… Мог бы если бы хотел. Но с той ночи я больше его не видела и ничего от него не слышала, как и раньше. Словно ничего между нами не произошло. Да и вряд ли для него имело хоть какое-то значение то что он со мной делал. Так перекусом даже назвать нельзя. Это для меня значение было более чем огромным… и я буквально каждой клеточкой своего тела ощущала принадлежность ему. Его слова обрели для меня объем и имели четкие грани… моего личного помешательства на том, кому я была совершенно не нужна. Я каждый день вспоминала его губы на моих губах и руки на моем теле и казалось, что на коже остались невидимые следы пальцев и они по-прежнему продолжают ее обжигать. И это странное послевкусие, не отпускающее месяцами, осевшее горько-сладким осадком. Все мом сны о нем, мечты о нем и вся моя адская ненависть тоже о нем. Я больна этим человеком и самое ужасное, что он мною не просто не болен, а даже не думает обо мне.

Боже! Как иногда надо мало для счастья. У меня воспоминания… словно я за одну ночь прожила десять жизней. И в тот же момент эти же десять жизней и причина моего несчастья. Но я осознала одну неоспоримую вещь — Барский меня хочет. Как женщину. Это уже осознается на уровне инстинктов. Он набросился на меня голодным волком терзающим свою добычу с рыком и особой алчностью, и я этого никогда не забуду…, пожалуй, это единственное что заставляло меня ликовать. С каким бешеным рвением он дал мне это ощущение бешеного наслаждения, подсадил на себя, заставил почувствовать то, что никогда и ни с кем уже никогда не испытаю. И это не просто пафосные слова девчонки малолетки. Я точно знаю, что не испытаю. Невозможно чувствовать острою потребность в человеке, а потом испытывать такую же в другом… А для меня Барский стал смыслом жизни при всем моем эгоизме это было чем-то непостижимым. Он был для меня важнее меня самой, он был кем-то, кто и являлся мною, частью меня. С ним я всегда настоящая.

И у меня до сих пор стоят в ушах собственные стоны наслаждения и его хриплые команды от которых натягивается струной все тело. Я пыталась воспроизвести и не могла. Сама не могла. Мне были нужны его пальцы, его голос и взгляд.

С ужасом ожидала окончания года. Стало страшно, что все его слова были пустым звуком и он вышвырнет меня на улицу. Но я тогда еще плохо знала Барского. Нееет, он никогда не вышвырнет то, что считает своим. Свое он бережет пока оно ему не надоест, а потом он его безжалостно ломает на такие осколки, чтобы никому не досталось даже самого мелкого. То, что принадлежит Барскому уже никогда не будет принадлежать никому.

И мне это показали сразу же после окончания. На выпускной бал меня не допустили. Барский посчитал, что это слишком для его вещи выплясывать не под его присмотром. Мне так и сказали, что кордебалета не будет. Захар Аркадьевич велел собирать вещи. За мной приехали его люди и повезли в аэропорт. Они у него немногословные истуканы и добиться ответов куда именно меня везут я так и не смогла.

Но предвкушение встречи жгло мне легкие и наполняло невесомостью самого глупого и оглушительного детского счастья. Я ужасно хотела его увидеть. Это оставалось неизменным. Мне было нужно, необходимо насытить свою потребность в его присутствии… а еще я надеялась, что именно при встрече я пойму, что он скучал по мне и что у нас связь. Да, я думала о том, что мы любовники, что у нас есть своя тайна. Но тайна оказалась только у меня, а Барский… Барский сделал вид, что я пустое место.

Меня привезли в их логово. Обратно. Даже устроили вечеринку в честь возвращения. Приемчик с домашней выпечкой, над которой так пыхтела Светлана и с гордым видом улыбалась, когда гости нахваливали ее стряпню в честь приезда племянницы или кем они меня там всем представляли. Чуть ли не приемной дочерью. Журналисты расписывали какой милый и благородный Барский и как заботится о сиротке, а я смотрела на это сборище лицемеров и чувствовала, как мне нечем дышать от понимания — а ведь ничерта не изменилось. Все те же лица и все та же я… только уже другая. Барский начал меня менять и эти перемены выжигали на мне клейма принадлежности этому страшному человеку. Я ощущала, как ни выбиваются под моей кожей и ничего не могла сделать. Даже сбежать.

— Сенечка, как прошли эти два года? Тебе не было грустно там одной?

Спросила Светлана, подкладывая мне кусок торта в тарелку. Он осветлила волосы сделала новую прическу. Холенная. Пахнущая дорогими духами, ухоженная до оскомины на зубах. Я бы даже назвала ее красивой несмотря на лишний вес, но я не была объективной, и Светочка мне не нравилась.

— Нет, мне не было грустно, — улыбаясь ответила я, — у меня был парень.

— Как интересно, — всплеснула полными руками Света и отпила из бокала вино, — парень? И где он сейчас? Мы ведь можем с ним познакомиться?

Отчего-то подумалось, что она совершенно некрасивая, старая и у нее наверняка есть целлюлит на бедрах и груди ее обвисли. Он ведь не спит с ней. Они просто друзья. Я читала, что так бывает в семьях олигархов. Мне от чего-то так хотелось в это верить. Как и многим наивным дурочкам у которых молодость и внешняя красота стоит на первом месте. Я еще не была его любовницей… но я мыслила я именно так, как и все они, которые на что-то надеются и тешат себя глупыми иллюзиями, связавшись с женатым мужчиной.

— Конечно вы можете познакомиться на городском кладбище. — улыбаясь ответила я и с наслаждением улыбнулась еще шире, когда Светлана уронила вилку, — Он погиб. Его забили до смерти на одной из вечеринок.

— Какой ужас. Бедный мальчик!

— Да, бедный мальчик. Я долго не могла прийти в себя после его смерти. Он был мне очень дорог.

Посмотрела на Барского, но тот с невозмутимым видом поглощал свой кусок пирога. С момента моего возвращения он ни разу на меня не взглянул. Так, мимолетно скользнул своими волчьим глазами, когда я приехала с чемоданом, а он как раз спускался по лестнице в офис. В черном костюме, светло-голубой рубашке. Властный, недоступный и до сумасшествия красивый этим своим невероятным истинно мужским шармом, в котором чувствуется влияние, большие деньги и такие же огромные возможности.

— С возвращением, — бросил сухо и не глядя последовал быстрым шагом к двери, за ним скакали два его помощника едва успевая. У Барского быстрая и очень энергичная походка. Он всегда так ходит, обгоняя всех и вынуждая пыхтеть и плестись сзади. Потом я пойму, что и это продуманная манипуляция, потому что Барский прекрасный знаток психологии. Глядя на этого холодного, ледяного деспота с трудом можно себе представить, что он разорвал на мне блузку и стонал мне в губы чтобы я кончала для него. И именно от этого контраста бросало в дрожь.

— А пусть Сенька нам станцует. Не даром же батя вываливал за нее такое деньги на учебы заграницей и на ее кардебалет.

Голос Игната заставил вздернуть подбородок и найти это слизняка взглядом. Значит все по-прежнему и за это время он не изменился. Ни он, ни его сестрица, которая приподняла одну бровь и уставилась на меня взглядом полным презрения: