Ульяна Соболева - Ничья его девочка

Мне принесли еду и от восторга я заерзала на стуле, живот издал несколько ужасных звуков от которых всю физиономию залило краской. Но я видела только мясо и кружочки картошки рядом. Набросилась жадно, глотая большими кусками, давясь и не зная, что первым откусить и отправить в рот.

— Откуда узнала про Сергея и Людмилу? В интернете прочла?

Я шумно выдохнула.

— Нет. Не в интернете! Они мои родители… ясно?! Я не лгу! Даже больше я знаю, что вы были друзьями! И мои родители были очень богатыми людьми, вы вместе вели бизнес… а теперь он стал только вашим!

Приподнял одну бровь и откинулся на спинку стула, чуть склонил голову в бок. Какой же он холодный, страшный, равнодушный. И в то же время каждое движение завораживает, все в нем какое-то идеальное, мощное, сильное до сумасшествия, и я эту силу ощущаю вибрацией в воздухе. Официант тут же появился с чашкой и дымящимся чайничком, под рукой газета. Убрал тарелку, поставил чайник и положил газету перед Барским. Поставил пепельницу.

— Допустим ты не лжешь. И как ты это докажешь? Документы, свидетельство о рождении, фотографии.

Ничего этого у меня не было. Более того, я даже не знала, как выглядели мои родители.

— Надо будет покажу и документы, и фотографии.

Солгала я и с наслаждением проглотила картошку. Божеее, я такое никогда не ела. Или ела, но очень давно.

— И откуда ты взялась? Живешь где?

Вот прям щас я тебе все и рассказала. Потом ты меня выследишь и прибьешь.

— У тетки живу. — ответила с полным ртом, потянулась за стаканом с соком, — На окраине города. В школу хочу и буду в институт поступать на дизайнера.

Взгляд Барского стал вдруг злым и очень колючим я даже невольно поежилась.

— И чего же ты хочешь, Есения Назарова?

— Денег, — заявила я и посмотрела, сунула в рот картошку, кусок хлеба, — а не то я всем расскажу про вас и моих родителей, как вы их…

В эту секунду моя тарелка была отнята, он швырнул ее на соседний стол.

— Встала и пошла отсюда!

Очень спокойно, но взгляд полосует по нервам так, что у меня дух захватило и стало настолько жутко, что я удавилась едой.

— Что? …

— Вон пошла я сказал, пока тебе ноги не переломали и язык за вранье не отрезали.

Но я с места сдвинуться не могла. Его реакция была неожиданной настолько что меня опять начало трясти от страха. Тут же появились его охранники.

— Увези ее отсюда. На площади выбросишь, где взял.

— Как на площади?… Почему?

Он больше на меня не смотрел, взял газету. Официант тут же налил из чайника чай.

— Я все расскажу… ясно? Что вы меня выкрали и приставали, денег предлагали.

— Я передумал. — отпил чай, аккуратно поставил чашечку на блюдце, — Вези ее в лес, отрежь ей язык и брось ее там.

У меня глаза от ужаса расширились и в горле пересохло.

— Нет-нет… я пошутила. Не надо. Никому ничего не скажу. Правда. Ой, не надо. Вы же не звери?

Охранник схватил за шиворот опять и потащил к выходу.

— Не надооо. Я пошутила. Пожалуйста… вы же добрый, вы же детям помогаете. За чтооо? Я всего лишь пошутила.

Но меня никто не слушал. Барский погрузился в чтение, а боров тащил меня, как мешок к машине. Я начала пинаться, орать, как резаная, пытаясь вырваться.

— Угомонись, не то пришибу! — рыкнул красномордый и запихал меня в машину. Уже в другую. С затемненными стеклами.

Там я просидела довольно долго, пока Барский не вышел из шашлычной и не направился к нашей машине. Сел на переднее сидение и махнул рукой. Джип сорвался с места, заиграла музыка. Очень спокойная. Старая какая-то. Эпохи динозавров.

Черт, ну вот почему со мной всегда именно так, а? Всегда через задницу. Я же только что ела самое вкуснейшее блюдо в своей жизни и кажется контролировала ситуацию, а потом вдруг он как маньяк на меня вытрещился и вышвырнул… а вдруг и правда язык отрежут? Пока ехали я ерзала туда-сюда, в окно выглядывала, то умоляюще на красномордого смотрела.

— Отпустите меня, я правда молчать буду. Ну пожалуйстааа. Нет у меня никакой тетки, с детдома я. Такую оборванку слушать никто не станет, тем более воровку. Я всего лишь пожрать хотела. И ничего больше. Божеее, неужели за это вы меня убьете?

На меня не обращали внимание и от этого игнора мне хотелось орать и биться в истерике. Потом увидела, как машина остановилась на площади и шумно выдохнула. Меня вышвырнули возле обочины, и я больно ударилась задом об асфальт.

— Язык отрезал, как же! Кишка тонка! Трусливая тварь! Урод жадный! Сволочь! Убийца!

Окно приоткрылось и я как всегда дернулась от этого невыносимо-ледяного взгляда.

— Увижу тебя еще раз — останешься без языка точно, усекла?

Красномордый осклабился и провел большим пальцем по шее, а Барский уже говорил по сотовому, совершенно забыв обо мне.

Я плюнула им вдогонку несколько раз, хотела встать с асфальта, как почувствовала на затылке чью-то лапу. Меня рывком приподняли и пару раз тряхнули.

— А вот и рыжая сучка! Ну что попалась?

Твою ж мать. А он здесь откуда взялся колобок этот в форме и в жилетке? Только его мне сейчас и не хватало.

— Попалась-попалась!

И пнула его ногой по сахарной косточке, потом укусила за щеку и едва он с воплем разжал свои грабли дала деру, что есть мочи. Сегодня я в ментовку не поеду, меня и так выдерут за то, что смылась. Ну зато хоть вкусно перекусила. А с Барским я еще разберусь. Немного подрасту и все узнаю про него и родителей. Ему ведь стало интересно… я это видела. Не просто так меня в ту шашлычную приволок. Далеко я все же не убежала у Колобка была машина с мигалками и два напарника, и они быстро меня догнали. Пока били ногами по лицу, я голову прикрывала и тихо поскуливала.

— Дрянь проклятая, выбл***к малолетний, я ж тебе все почки отобью, сука ты ободранная!

— Тихо-тихо, Палыч, зашибешь ее!

— Так она мне пол щеки чуть не откусила. Псина дикая. В машину ее. И кроме кошелька сумку с вокзала на нее повесь и барсетку с рынка. Дело заводи. Она у меня еще попляшет прошмандовка, вонючая!

Я прикусила губу и зажмурилась. Ну вот и все. Мне конец. Либо в колонию отправят, либо Степановна потом живого места на мне не оставит. Наверное, лучше все же второе… я потерпела бы. В колонию нельзя. Никак нельзя. Оттуда людьми уже не возвращаются.

Захар

— Захар Аркадьевич, там Болотников приехал, привез новые чертежи, говорит это срочно.

Я поднял руку, и мой секретарь тут же удалился. Да, я не держал у себя секретарш. Мне нужен был работник. Не стюардесса, не фотомодель и не старая дева, которая отпугивает посетителей и партнеров, а именно работник-мужчина с аналитическим складом ума, целеустремленный, преданный, который не раздвинет ноги перед конкурентами, не попытается их раздвинуть передо мной, а будет всецело занят своей работой и карьерным ростом. Прошли те времена, когда мне таскали кофе девочки в обтягивающих юбочках с призывным блеском в глазах. Если мне потребуются услуги такого рода я знаю куда позвонить и у меня будет и секретарша, и стюардесса, и кошка, и мышка, да кто угодно. Впрочем, это тоже мало интересовало, да и статус особо не позволял. У меня было две-три женщины, которые рады меня видеть в любое время суток по предварительному звонку. Нет. Не любовницы, а именно женщины. Свободные в своих решениях, самодостаточные и не нуждающиеся в спонсорах. Продажная любовь меня не привлекала с тех пор, как у меня появился первый авиазавод, и все женские особи начали мечтать оказаться в моих объятиях и подо мной в надежде на перспективные отношения несмотря на то что я был глубоко женат. Меня же мимолетные связи уже не возбуждали. Я вырос.

Поднес сигару к лицу, втянул запах табака и положил ее обратно на стол. Черт… Не могу сосредоточиться на работе. Захлопнул крышку ноутбука и встал из-за стола, подошел к окну, отодвинул горизонтальные жалюзи и посмотрел на желто-багряные деревья и смерчи из листьев кружащиеся по парку. Окно было закрыто, но я ощутил запах осени и сожженных листьев, настолько отчетливо, что у меня запершило в горло, хотя внизу не было ни одного костра. Но запахи не обязательно нужно чувствовать они живут у нас в голове. Примерно так же пахло, когда я увидел Милу в первый раз. У нее были длинные каштановые волосы, тонкие черты лица и пронзительные глаза медового цвета, а я уже был глубоко женат.

* * *

Отец был еще жив и помирать не собирался. Никто и не думал, что ему осталось всего ничего. Так как он умудрился жениться перед самой смертью на девчонке моложе его лет на пятьдесят и при этом даже не скрывал, как часто ее трахает. Мне было плевать лишь бы не во вред здоровью. А он выглядел здоровым, как бык, в свои шестьдесят с небольшим и вел бизнес так, что конкуренты оставались далеко позади него и я считал его самым умным, хитрым и подлым засранцем. Мать умерла почти сразу после моего рождения поэтому каких-то ревностей и проблем по поводу его личной жизни у меня не возникало. После его смерти моя молодая мачеха прихватила себе все что нашла в доме и укатила в неизвестном направлении.

Всю юность я учился и учился неплохо, потому что хотел понимать, чем занимается отец и учился неплохо, потому что хотел понимать, чем занимается отец, а он таскал меня с собой на завод, когда тот еще почти не приносил прибыли и я знал о самолетах все что вообще может знать маленький ребенок. Он мной гордился… до поры до времени пока у меня не взбесились гормоны и длинные ножки, попы и груди на какое-то время не затмили крылья, фюзеляжи, вертикальное оперение, грузоподъемность и я не ушел в долгие загулы с выпивкой, ночевками не дома и транжирство его денег вместо со своим другом Сергеем. Дружили мы еще со школы. У него не было отца, а мать изо всех сил тянула его одного пока в один прекрасный день сама не протянула ноги. Назарова хотели отправить в интернат, но я заплатил денег одной очень ушлой тетеньке, и она оформила опекунство. У меня уже тогда мозги прекрасно работали и всегда добивался всего чего хотел. Мы сняли квартиру и творили там полный беспредел.