Вышел из меня, перекатился на спину и встал с постели. И я вдруг вмиг осиротела. Ощущение волшебства и счастья тут же сменилось холодом.

— Я в ванну и мне пора домой. А ты можешь сегодня остаться до утра.


К этому невозможно буде привыкнуть. С этим просто надо научиться мириться. С его холодом… словно несколько минут назад мы не горели оба от страсти, и он не двигался во мне и на мне, не смотрел на меня с таким голодом. Я лежала на спине пока в ванной лилась вода… эйфория улетучилась с его первыми словами после секса. Словно на меня высыпали ушат льда. Расплакаться уже не было сил… да и унизительно было теперь реветь. Я бы перестала себя уважать.

Одним предложением разодрал все мои иллюзии в хлам. Когда вышел обмотанный полотенцем. Закрученным на бедрах я посмотрела на него и приподнялась на локтях.

— Можно я не поеду туда? Я не хочу там жить… пожалуйста.

Посмотрел на меня чуть прищурившись и распахнул шкаф, выбирая одежду.

— Нет. Одного скандала с журналистами мне хватило. Жить будешь у меня. Для всех ты моя родственница пусть так и остается.

— А что если… что если кто-то заметит и…

— Не заметят. Если будешь себя нормально вести. — вскинул взгляд на меня, — а не будешь шкуру спущу. Я улетаю по делам завтра, а ты поедешь в университет к одному моему знакомому отдашь документы.

Он даже не спросил моего мнения и не спросил на кого я хочу учиться. Оделся и повернулся ко мне.

— Я отдал приказ Косте он привезет тебе специальные таблетки. Примешь по инструкции. Поняла? И иди хорошо помойся.

Я ничего не ответила, а он завязал привычным движением галстук, поправил воротник.

— На неделе сходишь к гинекологу начнешь предохраняться.

Прихватил сотовый и пошел к двери… а мне не просто зарыдать хочется, а завыть. Какая же он сволочь… как же я его ненавижу. Ненавижууууу! Провернул ручку двери и вдруг обернулся.

— И запомни — ты моя! Выучи это как мантру.

Он вышел, и я чуть не разрыдалась уже в который раз после его ухода. Но вдруг ручка снова повернулась и Барский быстрым шагом вернулся обратно. Навис надо мной скалой.

— Скажи это, — скомандовал он.

Обхватил мое горло ладонью. Глаза сверкают и верхняя узкая губа подрагивает, словно он нервничает.

— Скажи, что ты моя девочка. — жадным поцелуем укусом в губы и снова смотрит в глаза. И я выдохнула, сама от себя не ожидая.

— Твоя…

— Моя девочка?

— Твоя девочка.

И воскресил. Всего три слова… а его ничья девочка ожила.

Ожила, чтобы умирать с ним постоянно и бесконечно. Осталась одна и ужасно не хотела идти в душ. Я хотела, чтоб на мне остался его запах, а во мне его семя. Какая-то глупая и чокнутая часть меня была все еще счастлива.

ГЛАВА 20

Я вернулась в тот дом, как он и велел. Вернулась уже в ином статусе для себя самой. И оказалось это не так уж и страшно смотреть на Светлану и понимать, что вчера ночью меня лишил девственности ее муж. Они снова стали как разные полюса она в своем мире, а он… Он теперь в моем. И нет этим мирам никакого пересечения. А его отпрыски вообще меня не волновали. Игнат избегал или мне это казалось, а Лариса не выходила из своей комнаты под видом очередной депрессии. Ее мамочка бегала к ней с чашками чая и сладостями, но судя по всему ее выдворяли прочь. И это добавляло мне презрения к ним… Если бы моя мама была жива я бы не посмела ей и слова плохого сказать.

Но они какие-то другие. Они словно жадные трутни, которые только жрут не принося никакой пользы. Иногда мне становилось до дикости странно, что Барский их отец.

В университет меня отвез Константин. Когда я увидела название не сразу поняла где я, а где да педагогика, но когда мне дали заполнять документы и я увидела факультет краска прилила к лицу и сердцебиение начало набирать скорость. Он подумал обо мне. Он знал, чего я хочу без того, чтобы я просила об этом. Это было первейшее открытие для меня, первейший ценный подарок от Барского. Я поступала на факультет хореографии. Ни разу не озвучив ему этого желания, зная, что он ненавидел мои танцы и сделал это ради меня.

И я была благодарна ему за то, что это не стало легко и просто. Барский лишь замолвил свое слово, но при этом мне нужно было сдать вступительные экзамены наравне со всеми. И это тоже было важно — своими силами. Доказать себе, что я могу и ему заодно. Я доказала и испытывала невыносимую гордость и чувство триумфа.

Когда приехала домой, набралась смелости впервые ему позвонить. У меня даже руки дрожали, когда секретарь переключала на Барского. Я ожидала, что сейчас мне скажут, что он занят или отключат звонок, но он взял трубку.

— Добрый вечер, Есения.

И сердце оглушительно взорвалось бешеным стуком. Я соскучилась по нему. За эти несколько недель так сильно соскучилась, что сил нет.

— Что-то случилось? — его голос такой красивый по телефону, такой бархатный, поставленный как у кинозвезд.

— Нет… то есть да. Я поступила.

— Я знаю.

— Я хотела сказать вам… тебе… спасибо.

— Слова — пустой звук. Поблагодаришь завтра лично.

— Ты… вы возвращаешься?

— Нет. Ты едешь ко мне благодарить и показывать, как ты соскучилась. Ты ведь соскучилась, девочка?

Он застал меня врасплох, я так разнервничалась от этих слов, что у меня задрожали руки.

— Очень…

— Вот и хорошо. Собирайся. Через час за тобой приедет машина.

— А… а что сказать, если Светлана спросит куда?

— Не спросит.

Сказал, как отрезал. И выключил звонок. Он всегда оставлял вот этот болезненный осадок недопонимания и недосказанности, решал, когда прекратить разговор, оборвать, не дав договорить. Ему не важно, что вы думаете, что вы еще не все выразили. Он закончил. Ему дальше не интересно.

И это очень сильно злило… но сейчас я предвкушала нашу встречу и с остервенением собирала сумку. Уже сидя в машине я смотрела на окна, отъезжая от дома. Светлана и правда не спросила куда мы едем. Она лишь смотрела вслед отъезжающей машине и в этот момент мне стало ужасно ее жаль, но лишь на мгновения. Потому что, если все так плохо она могла бы уйти от Барского. Освободить его от себя. Ведь надо быть совершенно слепой, чтобы не понимать — он уже давно не любит ее. Все кончено. Где гордость и где самоуважение?

Как легко говорить об этом, будучи восемнадцатилетней девочкой, у которой вся жизнь впереди и которая ни черта в ней еще не понимает. Я прилетела в другой город на самолете, потом меня снова забрала машина.

Пока ехала рассматривала улицы и дома, гадая куда именно меня везут. Вначале представила себе гостиничный номер, потом отмела его и представила дом. Как Барский выходит на порог чтобы встретить меня. Но вместо этого «Лексус» с затемненными окнами несся по центру города мимо высотных зданий и затормозил у одного из них. Меня завели с заднего входа, сопроводили на лифте наверх. Тяжело дыша я вошла в один из кабинетов, уверенная, что там меня ждут, но… вместо этого меня ждала коробка конфет, бокал вина и… совершенно пустое помещение с включенным телевизором, где на экране я увидела Захара. Н что-то говорил в полной зале людей, с направленными на него микрофонами. Видимо это какая-то пресс-конференция. От политики я была более чем далека. И я не вникала, что именно он говорит… не вникала в те вопросы, что ему задают. Я смотрела только на его лицо. И мне кажется, что его глаза способны завораживать собеседнике своей силой и мощью, создавая ощущение его непреодолимой власти и затаенной опасности. Строгие черты лица, твердый подбородок, бешеная харизма при каждом слове и взмахе руки и его глаза… самым главным рычагом манипуляции вашим сознанием были его ледяные, светлые до невозможности голубые глаза.

Такой далекий там, на экране, в неизменном костюме, элегантный, шикарный, недосягаемый. Кажется, мне до него никогда было не дотянуться. Девчонке с улицы… до мэра города, который имел так много влияния, что мне иногда казалось он намного больше, чем видят другие.

Потянулась к конфетам на столе, стащила несколько и с упоением съела. Судя по всему, там начался перерыв, и я увидела, как Барский выходит из залы в сопровождении охраны. Значит скоро приедет ко мне.

Но это было слишком скоро. Всего лишь через пару минут распахнулась дверь, и он вошел в кабинет, закрыл ее за собой и посмотрел на меня своим тяжелым взглядом. Я вскочила с кресла и бросилась навстречу, но он удержал на вытянутой руке. Несколько секунд рассматривал меня своим обжигающе страшным взглядом, горящим то ли похотью, то ли безумием, опаляющим мне самой нервы, а потом надавил мне на плечи, заставляя опустится на колени.

— Я научу тебя благодарить меня и показывать, как ты скучала.

Прежде чем я успела что-то сказать всю меня обуял страх и дикий трепет. Пальцы Барского расстегнули пряжку ремня, дернули молнию вниз.

Это было нечто вводящее в ступор. Я невольно зажмурилась и тут же заставила себя открыть глаза. Я ведь хочу быть для него сексуальной, желанной и лучше всех тех… его девок. И оказалось, что все мои представления о сексе были розовыми мечтами и радужными рисунками юной девственницы.

Вот он настоящий и взрослый секс, когда мужской член увитый толстыми жгутами вен покачивается у моего лица с блестящей влажной головкой и… таких размеров. что мне вдруг стало страшно, что вот ЭТО поместилось внутри меня.

Вспомнились романтическо-откровенные книжки и эротические фильмы, просмотренные украдкой, но это не имело с ними ничего общего. Я не знала, как и что с этим делать. Но от меня ничего и не ждали, сильная рука Барского обхватила ствол члена, а вторая легла мне на затылок.

— Открой рот, Есения.

Я послушно приоткрыла и вздрогнула, когда его плоть скользнула вглубь. Я обхватила на голых инстинктах руками его плоть, но Барский отбросил мою ладонь и закатив глаза толкнулся вперед. Не то чтобы мне было неприятно, но и ничего приятного я не испытывала… кроме триумфа, что я с ним и ублажаю ЕГО. Эйфория нескольких секунд. Иллюзия власти, попытки что-то сделать. Лизнуть, обвести языком, причмокнуть губами. Но меня быстро этой иллюзии лишили.