— Конечно не хочешь. Туда никто не хочет. Ты ж не идиотка хотеть себе плохого, верно, Лисичка?

— Не называйте меня так! Бесит!

— А мне нравится.

Он дол стал из пакетов остальные коробочки, а я уставилась на его руки с толстым кольцом на безымянном пальце и красивыми блестящими часами на запястье. Вены возле костяшек чуть выступают, но не так уродливо, как у грузчиков, а красиво, по-мужски. Мне вдруг стало интересно какие они его руки. Теплые? Холодные? Шершавые или мягкие? Да хоть ледяные, как его глаза проклятущие, бледные. И мне какое дело до его граблей?!

— А поэтому мы с тобой, Есения, будем заключать договор.

Он разложил на тарелки содержимое коробочек и мой желудок уже привычно и отвратительно спалился этим дурацким урчанием. Вечно голодный… блин, вечно меня выставляет бомжихой. Барский сел на стул и кивнул мне на тот, что стоял напротив. Я взобралась на него и твердо решила не есть пока этот гад не скажет, чего от меня хочет. Но руки чуть ли не сами тянулись к вилке. Но слово «договор» внушал ужас и какие-то совсем жутко-плохие и постыдные мысли.

— И что за договор? Спать с вами, да? В этой квартирке? Я так и знала. Что вы извращенец и педофил!

А он расхохотался. Раскатисто, оскорбительно и настолько мерзко, что мне захотелось разбить тарелку о его голову. Он продолжал смеяться, как будто я сказала что-то такое нелепое и несуразное… и мне стало стыдно, захотелось превратиться в точку и испариться.

— Ну ты и дура, Есения. Ничего более нелепого я в своей жизни не слышал, — посмотрел на меня и захохотал снова. И я не выдержала, схватила вилку и изо всех сил хотела вонзить ему в руку, но вместо этого вонзила в стол, так как руку он молниеносно убрал. Жаль не попала! Но хоть ржать перестал. Ледяные глаза сузились, и он вдруг схватил меня за запястье и выкрутил с такой силой, что я, взвыв чуть не клюнула носом в тарелку, в свое тушеное мясо от которого так умопомрачительно пахло.

— Еще раз поднимешь на меня руку — сломаю.

И тут же отпустил.

— Попробуй. Это мясо по-мексикански. Твой отец его любил и меня на него подсадил.

У меня от удивления перестало болеть запястье и я, округлив глаза, уставилась на Барского. Он заговорил со мной о моем отце?

— Да, Сергей любил мясо по-мексикански и лучше, чем твоя мать никто не умел его готовить. Попробуй. Может вкусовые предпочтения передаются по наследству.

И смотрит прямо мне в глаза, очень внимательно, словно душу сканирует, прощупывает, обыскивает. Он страшный человек, он точно психопат. Вот так вот переключаться может только маньяк какой-то. Я попробовала мясо и от наслаждения чуть не застонала это и правда было безумно вкусно.

— Ты ешь-ешь, а я буду говорить. Я так понимаю, что тюрьма тебе не подходит, а значит остается вариант с нормальной жизнью. Но ее надо заслужить. И поэтому ты будешь учиться, ты будешь меняться ровно до тех пор, пока я не решу, что тебя можно показывать людям.

Я с полным ртом опять посмотрела на него и ощутила, что горло сдавило спазмом. Проглотить я точно ничего не смогу. Но я все же проглотила и нагло спросила:

— А нормальная жизнь — это означает, что вы отдадите мне деньги моего отца и отпустите?

И снова этот хохот, который пробуждает во мне желание убивать.

— Нет. Это означает, что я потрачу их на то чтоб сделать из тебя человека, Есения.

— И что это за фигня?

— Ты останешься здесь, в этой квартире и пока я не решу, что ты достаточно изменилась, ты отсюда не выйдешь… — он красиво надкусил кусочек хлеба и так же красиво прожевал мелко нарезанное мясо.

Боже! Он точно сумасшедший!

— Не выйдет! Меня искать будут! Вы не имеете никакого права удерживать меня здесь насильно! Меня будут искать… это похищение… это…

Барский сунул руку за полу пиджака и достал какую-то бумажку, сложенную вчетверо. Кинул мне очень небрежно, чтоб, наверное, не дай Бог ко мне не прикоснуться.

— Копия официально оформленного опекунства над Назаровой Есенией Сергеевной. Опекун — конечно же я. С этого дня я имею на тебя все права и начну воспитывать так, как я считаю нужным и воспитаю… либо отправлю туда, где по тебе давно нары плачут. Кстати, можно не тянуть время и сделать это именно сейчас. Выбор за тобой.

Я подавилась мясом, закашлялась, но он даже не подал мне воды, я сама нащупала стакан, запила, пытаясь отдышаться и все это под его ненавистным взглядом, полным злорадного триумфа.

— Вы… вы хитрый и подлый сукин сын! Вы это нарочно сделали, чтоб … чтоб ничего мне не давать.

Я не успела даже отшатнуться, как ощутила очень болезненный удар по губам. Так что кровью рот наполнился и засаднило разбитую губу. Тронула языком и поморщилась.

— Урок первый — никакого мата при мне и на меня! Соус возьми томатный, чесночный будет теперь печь.

От обиды на глаза навернулись слезы, но урок был доходчивым. И вполне подходящим, для такой, как я. Я поняла — он сильнее и намного, а еще поняла, что церемониться со мной не будут. У меня пока что нет никакого выбора.

— Вот так. Правильное решение, Лиса. Умные и хитрые зверьки умеют приспосабливаться к обстоятельствам.

— Я не зверек!

— Верно. Пока что ты даже не зверек, ты глупое насекомое, которое постоянно заползает в то место, где его непременно раздавят. Завтра Павел Григорьевич отвезет тебя на мед осмотр. После этого пройдешь тесты, чтоб понять уровень твоих знаний и развития.

Он промокнул свои идеальные, красивые полные губы салфеткой и отпил минеральной воды из стакана. А я все еще трогала языком рваную ранку изнутри и смотрела него исподлобья.

— Я здорова.

— Очень в этом сомневаюсь. Может у тебя вши или какие-то паразиты. Так что это не обсуждается. Пройдешь полный медосмотр.

Он набрал кого-то по сотовому.

— Паша, завтра возьмешь Есению в клинику. Нет, она будет хорошо себя вести. Пройдете офтальмолога, лора, инфекциониста, терапевта, гинеколога и стоматолога.

— Гинеколога? — вскрикнула я, — А это еще зачем? Не пойду! Не дам чтоб у меня там ковырялись!

Глаза Барского и без того огромные стали еще больше. Видимо он не ожидал такой реакции. А еще, что я ляпну подобное в его присутствии. Наверное. Его бровь опять вздернулась вверх. Прикрыл трубку ладонью и теперь заставил меня залиться краской.

— Может все же лучше в тюрьму? Там будут желающие поковыряться в тебе насильно и не один раз! И не только там, где гинекологи. М?

Сволочь! Какой же он моральный урод! Ненавижу его! Я к себе хочу, в детдом, в привычную среду. Боже! Зачем я только пришла к нему тогда?

— Вот и правильно. Мой долг перед другом заботиться о здоровье его дочери.

ГЛАВА 8

— Андрей Васильевич, я о делах на отдыхе не говорю. Но для тебя сделаю исключение. Присаживайся. В ногах правды нет.

Я посмотрел на лысоватого депутата с толстым брюшком и бегающими серыми глазками. Нервничает. Конечно нервничает. Они всегда нервничают, когда приближаются настолько близко. Боятся. А как говорил мой отец:

«Боятся — значит уважают. Ты людей не любить тебя заставляй и не восхищаться. Нееет. Все это ерунда. Бояться они должны. Так чтоб поджилки дрожали и во рту сохло. Тогда и уважение появится».

И прав был на все сто процентов. Нет ничего вкуснее и плодотворнее страха. Но труднее всего заставить себя бояться и при этом действительно испытывать желание подчиняться. Это вам не девяностые. Косить направо и налево тех, кто неугоден уже не выйдет. Точнее, выйдет, но уже иными методами. Боровской благодаря мне пролез в верха и теперь зубами держался за свое место, но люди так устроены, что им всегда и всего мало. Они хотят большего. Например, больше денег. Вот и он хотел… и я даже знал, чего именно он хочет.

— Захар Аркадьевич, я не хотел мешать… я тут узнал, что вы коллекционируете виски… И приготовил вам презент в знак моего глубочайшего уважения. Иван, — кивнул своему охраннику, который телепался сзади и маячил совершенно лысой головой, подпирая ею косяк двери. Тот куда-то назад обернулся и поманил кого-то пальцем. Через секунду в помещение сауны вошла девица в купальнике и с подносом в руках. Я даже приподнял бровь — а паршивец неплохо осведомлен. Надо узнать откуда просачивается информация. На подносе стоит Макаллан 1945 и поблескивает медово-золотистым содержимым на фоне деревянной коллекционной коробки. Крутой презент стоимостью почти в два миллиона рублей и… рыжая девка, которая полоснула мне нервы своим ядовитым цветом волос.

— Ты присаживайся, Андрей Васильевич. За презент спасибо, уважил, порадовал.

На физиономии депутата появилась довольная улыбка и он уже более уверенно уселся на скамейку. Ему явно было жарко внутри и на лбу выступили бисеринки пота. Он ослабил узел галстука. Но предлагать ему присоединиться ко мне я не собирался. Более того, я дал ему двадцать минут на изложение его проблемы. Хотя и так знал, о чем пойдет речь.

— Я… я тут пришел за вашим разрешением и узнать мнение…

Я отхлебнул ледяное баварское пиво и чуть прищурившись склонил голову на бок.

— Тридцать процентов, Андрюша.

Его лицо тут же вытянулось и даже пот высох.

— Захар Аркадьевич. это же… там и менты и…

— Ты кончай блеять, как овца, Андрюша. Я сам знаю кому и за что ты отсчитываешь, но казино в моем городе еще никто не открывал, а ты там не соками торговать будешь и не кока-колой, помимо рулетки, м? И все это под видом ночного клуба.

Бросил взгляд на рыжую все еще стоит с подносом и бутылкой, а я на волосы ее смотрю почему то, закрученные на концах и явно крашенные.

— Захар Аркадьевич, помилуйте, тридцать процентов на первых порах это…

— Это по-Божески, Андрейка. Поверь. Другие отказ получали. А тебе вот симпатизирую и готов взять на себя такой риск.