— Нет, она не знает, — ответил он немного недовольно. — Просто… я не хочу вызывать у нее никаких подозрений раньше времени.

* * *

Начался февраль.

Все было по-старому, без изменений. С одной стороны, это говорило о некоей стабильности, а с другой…

«Это зима во всем виновата, — думала Катя, вертя в руках уже готовую деревянную фигурку. Получилось дивное создание — то ли животное, то ли мечта… От того, что Катя на сей раз не слишком следовала лошадиной анатомии, новая скульптурка напоминала какой-то сказочный персонаж. — Нет ничего скучнее и неприятней московской зимы!»

Она кинула взгляд на календарь, стоявший рядом, и вдруг вспомнила — сегодня у Лаэртова день рождения! Она сто лет об этом не вспоминала, а тут вспомнила…

Катя набрала его номер, моля бога, чтобы трубку взяла не Вера Петровна.

— Слушаю вас… — сонным голосом отозвался бывший муж.

— Толик, привет! Ты что такой скучный? — засмеялась Катя. — Я тебя поздравляю…

— Катюша, как мило! — растрогался тот. — Приходи. У меня, можно сказать, юбилей.

— Да, сорок лет — это не шутка! Но сорокалетие, кажется, не принято отмечать…

— А я и не отмечаю, — вздохнул тот. — Сижу вот, пишу монографию… Приходи.

— Но… но как же Вера Петровна? — осторожно спросила Катя.

— Мама в отъезде. Она сейчас в Петербурге, у своей старой подруги.

Катя вмиг отмякла.

— Хорошо, приду! — обрадовалась она. — Я даже знаю, что тебе подарить…

Она посмотрела на лошадку-мечту, которая стояла перед ней. Лаэртов когда-то давно, когда они еще были вместе, выпрашивал для себя хотя бы один образец ее творчества…

— Сама не знаю, отчего это я сегодня такая добрая! — продолжила она, смеясь. — Ладно, через час буду — только Мику отведу к бабушке…

— Я не хочу! — завопил из другой комнаты Мика, который, оказывается, не пропустил ни одного слова из ее разговора. — Я не маленький, я вполне могу остаться дома один!

— Можешь взять его с собой, — предложил Лаэртов любезно. — Я буду только рад повидаться с Мишенькой…

— Нет, он не даст нам поговорить, — отмахнулась Катя. — В общем, жди меня через полчаса…

Она и в самом деле очень быстро добралась до его дома.

— Катенька… — с распростертыми объятиями встретил ее Лаэртов. — Господи, как я счастлив! Честно говоря, не надеялся, что нам еще когда-нибудь удастся встретиться…

— Ну-ка, дай на тебя посмотреть, — Катя довольно бесцеремонно вертела бывшего мужа в разные стороны. — Кажется, не изменился…

Но она покривила душой — Толик постарел, и залысины надо лбом угрожающе увеличились. Огромные очки в пол-лица, мешковатые брюки, безобразный жилет с вышивкой…

— Мама подарила, — улыбнулся Толик, заметив Катин взгляд. — Она ведь замечательная рукодельница…

— Ну да… — неопределенно хмыкнула Катя. — А вот тебе мой подарок.

Она достала из свертка лошадку.

— Боже мой… — Лаэртов едва успел поймать свалившиеся с носа очки и дрожащими руками водрузил их обратно на нос. — Какая прелесть! Катя… у меня просто нет слов!

Он так искренне, простодушно радовался, что она не выдержала и чмокнула его прямо в лоб.

— Надеюсь, Вера Петровна не выбросит мой подарок.

— Катенька, ну что ты такое говоришь…

— Шучу, Лаэртов, шучу!

— Да, ты помнишь «Песнь о вещем Олеге» — бессмертное творение Пушкина? — вдруг с интересом спросил он.

— Конечно, Толик. Не так давно Мика учил его наизусть — как же мне не помнить! А ты это к чему?

— Дело в том, Катенька, что Пушкин написал свое стихотворение по «Повести временных лет» — древнерусскому литературному памятнику. И есть сведения, что легенда о полководце и его коне восходит к исландским сагам!

Они прошли в комнату.

В этом доме Катя с Микой жили несколько лет, и он был ей почти родным. Почтенная мебель красного дерева, заваленный бумагами письменный стол, тяжелые темные гардины на окнах — Вера Петровна не терпела яркого света… «Моя разлюбезная свекровь, похоже, вампир», — не раз в разговоре с подругами иронично замечала Катя.

Тускло светил торшер с абажуром из желтого шелка.

— Настоящая профессорская квартира… — пробормотала Катя. — Чем будешь угощать, Лаэртов?..

— Минуточку… — тот поставил на журнальный столик бутылку кагора и блюдце с докторской колбасой. — Я, знаешь ли, ничего особого не успел приготовить…

— И правильно! — серьезно произнесла Катя. — Ни к чему нам объедаться.

— Ну да, — сконфузился Толик. — Мало ли что…

Катя, поджав ноги, сидела на мягком кожаном диване. Толик подал ей стакан с кагором, и они чокнулись.

— Все, как в старые времена… — вздохнул он, деликатно присев на свободный краешек. — Я, знаешь ли, до сих пор тебя вспоминаю. Тебя и Мишеньку. Зря ты его не привезла…

— Послушай, Лаэртов, ты ведь мог бы своих детей давно завести! — рассердилась Катя. — Почему ты не женишься?

— Да все как-то некогда…

— У меня гениальная мысль! Помнишь Зою? Ну, Зою Личутину… Она как раз развелась и теперь совершенно одна.

Но Толик не проявил никакого энтузиазма.

— А ты-то почему одна? — тихо спросил он. — Ты же… ты такая красивая, такая яркая… Ты — как солнце!

— О, Лаэртов, ты мне льстишь… — растроганно сказала Катя. — Но я вовсе не одна. У меня есть… есть человек, которого я очень люблю.

Толик быстро-быстро заморгал.

— Кто же он? — спросил еще тише.

— Он? Он тоже как солнце… Для меня, во всяком случае.

— Я желаю тебе счастья, — неожиданно заявил Лаэртов и пожал ей руку. — Значит, скоро свадьба?

— При чем тут свадьба? — недовольно произнесла Катя. — Господи, я и забыла, какой ты старомодный… Хотя да, свадьба будет — но еще очень не скоро.

— Надо проверить свои чувства?

— Нет, в своих чувствах мы не сомневаемся, — уверенно произнесла Катя. — Тут дело в другом. Алексей… его, кстати, зовут Алексей… так вот, он женат.

— Женат? — растерянно повторил Лаэртов.

— Да — и это препятствие. У него есть дочь… Ох, я уже устала всем повторять эту историю! Но ладно, тебе тоже расскажу… Так вот, Алексей собирается уйти из семьи, когда дочери исполнится восемнадцать. И тогда мы с ним…

— Катя! — с ужасом перебил ее бывший муж. — Опомнись!

— Что? — испугалась Катя. — Ты о чем? Послушай, я не понимаю…

— Катя, милая, я не могу поверить… Неужели ты способна на такое?!

— Лаэртов! — мгновенно завелась она, едва не пролив кагор. Толик поспешно взял у нее стакан из рук, чтобы не пострадал кожаный диван (Вера Петровна не пережила бы этого). — Ты что, на Луне живешь? Ты не слышал о таких вещах? Я уверена, в твоих исландских сагах тоже упоминаются эти… как их… адюльтеры.

Катя специально постаралась подобрать книжное слово — кажется, Лаэртову так будет проще понять ее.

— Что? — переспросил он. — А, ну да… Кстати, авторов исландских саг не интересовали переживания, обусловленные сексуальными отношениями, то есть романтические переживания… — Толик вдруг смущенно улыбнулся и поправил на носу очки. Когда дело касалось его работы, он мгновенно отвлекался от всего. — По-видимому, они не вызывали того сентиментального сочувствия, на которое рассчитывает автор всякого романа. И вообще — вокруг них не было никакого романтического ореола! Возьмем, например, известную «Сагу о Ньяле»: Гуннар был влюблен в Халльгерд, но его брак с ней древний автор назвал — «безрассудный брак по страсти», или, если более точно перевести источник, — брак «из похоти».

— Разве плохо быть влюбленным? — недоуменно спросила Катя.

Лаэртов засмеялся.

— Это как сказать! Вообще, Катенька, людям того времени брак по любви казался страшным безрассудством и глупостью.

— Дикие люди! — тоже засмеялась она.

— Э, нет… «Любовью» они называли те отношения, которые устанавливались между супругами спустя некоторое, иногда очень долгое время.

— А как они относились к изменам? — снова спросила Катя.

— Если это любовная связь мужчины с чужой женой, то обычно говорилось, что мужчина «одурачил», «обманул» женщину.

— А если…

— А если же речь шла о любовной связи женатого мужчины с одинокой женщиной, то о ней говорилось как о «побочной» жене. Дети их тоже считались «побочными».

— Вечная дискриминация! — сердито произнесла Катя.

Лаэртов поцеловал ей руку.

— Милая моя… В те времена люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали… Я повторяю — другой была оценка этих переживаний: не было их романтизации и идеализации. Но сейчас все иначе, — прошептал Толик, нахмурившись. — Катя, так нельзя… Нет, я, конечно, не знаю твоей истории в целом, да и вообще — не мое дело судить, но… Нельзя строить свое счастье на чужом горе!

«Моя душа умерла…» — мгновенно вспомнила Катя, и прежние сомнения вновь всплыли на поверхность.

— Может… Может, и не будет никакого горя, — пробормотала она. — Лаэртов, это же самая обычная жизненная ситуация…

— Я бы с тобой никогда так не поступил, — проникновенно сказал он. — Мне и в голову не приходило завести роман на стороне… Твой Алексей — он…

— Ты просто ревнуешь! — закричала она. — Я поняла — ты ревнуешь!

— Я не ревную! — неожиданно и он стал кричать, очки с его носа свалились, и он опять едва успел подхватить их. — Я просто не узнаю тебя! Моя Катя не была такой! Моя Катя не разрушала чужие семьи!

— Да там давным-давно все разрушено!

— Откуда ты знаешь?

— Знаю! А ты… Ты, Лаэртов, старомодное чучело!

Толик молчал, тяжело дыша. Катя тоже замолчала. Сердце у нее билось, словно сумасшедшее, и все та же тоска, которая, оказывается, никуда не исчезла, снова заползала в ее душу.