Кате он отвел одну из комнат. Но заснуть она никак не могла — все лежала и в темноте прокручивала события сегодняшнего дня.

Она была страшно напряжена, нервы — как натянутая струна. «Это чудо. Да, это чудо, что все закончилось так хорошо… Мой мальчик жив! Если бы с ним что-то случилось, то я бы… — Катя всхлипнула и вытерла слезы, тут же брызнувшие из глаз. — Нет, нет, лучше не думать об этом! Все же хорошо… — Она попыталась сменить направление мыслей. — А Ганин был так добр ко мне! Он очень старался… Ну да, еще бы он не старался — это ведь и его ребенок пропал! Только непонятно, зачем он меня поцеловал… Хотя, в общем, понятно — от избытка чувств. От избытка чувств… А зачем я ответила ему — «потом»? Ужасно глупо!»

Она повернулась на другой бок.

По темному ночному небу плыла полная луна.

Катя встала, задернула штору. Снова легла.

Дверь тихонько скрипнула.

— Катя… — сказал Ганин.

— Что? Все в порядке? — Она тут же села, кутаясь в одеяло.

— Да. Чего ты испугалась? — Он подошел, сел рядом, провел ладонью по волосам.

— Ты хотел поговорить?

— Нет.

Он через голову стянул с себя рубашку.

— Ганин! — яростно прошептала она. Вот оно, это дурацкое «потом»! Вот оно чем обернулось!

— Тише, тише… — Он скользнул к ней под одеяло, обхватил плечи. Его ладони были — как огонь.

— Ганин, я тебя ненавижу… — сквозь стиснутые зубы пробормотала она. Но сопротивляться не могла. И не хотела.

— Катя, — едва слышно выдохнул он. Тепло от его дыхания щекотало ей шею. — Ка-тя…

Он снова поцеловал ее. Только теперь поцелуй длился очень долго. Он как будто хотел выпить из нее душу. И она ответила ему тем же. Она впилась в него, вцепилась в него — и Ганин для нее тоже стал источником. Источником сил. Все те муки и переживания, которые пришлось пережить им сегодня вдвоем, могли компенсироваться только одним — этим объятием.

Больше они не произнесли ни слова, боясь разрушить призрачную ночную тишину.

Они столь нетерпеливо прижимались друг к другу, что почти теряли сознание. Только кровь ритмичным прибоем звенела у каждого в ушах.

Если бы кто-то за день до того сказал Кате, что она будет заниматься любовью с Григорием Ганиным, она бы рассмеялась этому человеку в лицо.

Но вот оно случилось — то самое, невозможное. Ее ладони скользили по его спине. И он прикасался к ней.

Наверное, именно потому, что происходящее казалось таким невероятным, невозможным, немыслимым (фантазия, сон, выдумка!), — ощущения были столь остры. Тяжесть его тела, тепло дыхания…

Она хотела оттолкнуть его, но вместо этого обняла его еще крепче.

Только во сне можно ощутить столь жгучее наслаждение — на грани боли. Их двоих несло стремительным водоворотом в бездонную, черную, звенящую пропасть. Все глубже, все дальше. А потом, когда, казалось, можно было дотянуться рукой до центра Земли, темнота вдруг взорвалась мириадами радужных искр…

Потом — после, не сразу — Катя пришла в себя. Постепенно к ней вернулось ощущение реальности. Она вновь обрела способность видеть, слушать, говорить…

— Что это было? — с тоской произнесла она. Риторический вопрос, вовсе не требующий ответа. На самом деле Катя удивлялась другому — что же заставило ее заняться любовью с человеком, которого она терпеть не могла?

Но Ганин не нашел ничего лучше, как ответить следующее:

— La petite morte.

— Что?

— Маленькая смерть — в переводе. Так говорят французы. Наивысший момент…

— Уж лучше бы я и вправду умерла! — с досадой произнесла Катя.

— Тебе что-то не понравилось? — с беспокойством спросил он, целуя ее плечо.

— Ненавижу мужчин, которые после секса спрашивают женщину, понравилось ли ей… — Она оттолкнула его лицо. — Да, мне было хорошо! Но от такого «хорошо» потом только хуже становится… Это все равно что съесть килограмм конфет, а потом покрыться диатезной коркой!

— Боже, какие сравнения… — язвительно протянул он.

— Да, а твоя «петит морт» — жуткая пошлость!

— Узнаю свою Катю… Ты ничуть не изменилась! — сердито сказал он.

— Убирайся! — она оттолкнула его. — Ты мне больше не нужен.

Он вскочил и принялся быстро одеваться, но запутался в одежде. Потом, скомкав, со злостью отбросил от себя рубашку, которая не желала его слушаться.

— Катя… — вздохнул он, сидя на краю кровати. — Ну что ты за человек такой… Разве обязательно каждый раз оскорблять меня?

Она некоторое время молчала, уставившись в темноту.

— Я не знаю, почему ты на меня так действуешь… — наконец произнесла она. — Возможно, я не права. Но я ничего не могу с собой поделать!

На фоне зашторенного окна, подсвеченного со стороны улицы фонарями, был виден его четкий профиль, линия плеч. Ганин был не толстый, не худой, а какой-то поджарый, с юношеским рельефом мускулов… Кате почему-то стало больно смотреть на него. Она вдруг почувствовала, что ей снова хочется обнять его, но сейчас ей показалось невозможным сделать это.

— Я вот что должна тебе сказать… — Она села, обхватив руками колени. — Ты только не перебивай меня, пожалуйста! Мы ужасно переживали из-за Мики. Мы чуть с ума не сошли. Поэтому нам так нужна была эта… Мм… разрядка. В общем, то, что произошло, — некая физиологическая необходимость. Да ты и сам об этом знаешь!

— Прекрасно — ты теперь и думать за меня начала… — невесело засмеялся он.

— Ганин, у нас общий сын… Наверное, так или иначе нам придется время от времени сталкиваться друг с другом. Я тебя очень прошу — никогда не напоминай мне о сегодняшней ночи. Это была просто случайность!

— Ты кого пытаешься убедить — меня или себя?

— Ганин, мне совестно перед Ритой… — сурово произнесла Катя. — И что я за человек такой — все время наступаю на одни и те же грабли!

— Рита… — пробормотал он. — Ну да, Рига!

— Я больше никому не хочу доставлять неприятности, — заключила Катя. — Все, Ганин, а теперь уходи…

Некоторое время он медлил, неподвижно сидя рядом с ней, а потом ушел. И те мгновения, что он медлил, показались для Кати самым жгучим испытанием. Она боялась себе признаться, что хочет еще раз испытать ту самую «маленькую смерть»…

Но утром все уже было по-другому.

Надо было решать, с кем оставить Мику.

Как сообщил Ганин, Нелли с Германом задержали, и, по сути, теперь мальчику больше ничто не угрожало. То есть Катя вполне могла забрать сына с собой. Но Мика решительно хотел остаться с отцом. Ему здесь было так интересно!

— Ма, может, ты останешься с нами? — умоляюще воскликнул он, а потом повернулся к Ганину: — Па, пусть она останется! Будем жить все вместе… И тогда никаких проблем не будет!

— Не говори чепухи! — испугалась Катя.

— Ма, но почему? Это же так просто…

— А Рита? — напомнила Катя. — Ты думаешь, ей понравится, что в доме поселилась какая-то незнакомая женщина? Да и я не хочу оставаться тут! Мика, мальчик, мы с папой очень любим тебя, но… — она замолчала.

— Но вы не любите друг друга, — мрачно закончил за нее сын. — Я понял.

— Я буду навещать тебя, — сказала Катя. — Ты ведь позволишь мне это делать, Ганин?

— Ну конечно! — со злостью произнес он. — Ты, Катя, опять из меня делаешь какого-то фашиста… Все будет, как ты хочешь! Еще бы я не позволил матери видеться с родным сыном… Я не ты, я не стану прятать от тебя ребенка, как ты это делала одиннадцать лет!

— Не надо! — нетерпеливо взмолился Мика, закрывая уши ладонями. — Пожалуйста, не ругайтесь!

— Все-все-все… — поднял руки Ганин. — Я молчу.

— Если тебе надоест тут, возвращайся ко мне, — Катя обняла сына.

— Хорошо, — серьезно ответил тот.

…Ганин вызвал Кате такси, а потом вышел ее проводить.

— Ганин, голубчик, ты уж, пожалуйста, следи, чтобы ребенок не забывал про уроки! — строго сказала Катя.

— Конечно… — кивнул он.

Лицо у него было бледным, утомленным, измученным и одновременно счастливым.

Подъехало такси.

— Да, как-нибудь выбери время, забеги ко мне и возьми Микины вещи, — спохватилась Катя. — Ему могут пригодиться… Я буду звонить.

— Разумеется…

Он вдруг обнял ее, прижал ее голову к своей груди.

— Ганин, не надо…

— Ты хорошая, — с нежностью произнес он.

— И ты! — не выдержала, подняла она к нему лицо. — Ты тоже очень, очень хороший! Я была не права. Ты замечательный человек. И ты прекрасный отец. Именно поэтому наш мальчик должен жить с тобой…

Она махнула рукой и села в такси.

Слезы буквально душили ее — но она каким-то невероятным усилием сдержала их. И, лишь оказавшись дома, она позволила себе расплакаться.

У нее было такое чувство, будто она потеряла своего сына навсегда. Она жертвовала собой — для того, чтобы ее мальчику было лучше.

«Я никудышная мать, — сказала она себе. — Из-за меня он чуть не погиб. Да, именно из-за меня! И еще Мике со мной скучно. Ну о чем я могу с ним поговорить, на какую интересную для него тему?.. С Ганиным ему лучше. Мике нужен отец».

Она уговаривала себя не плакать, но слезы продолжали литься из глаз.

«Проклятие Нелли сбылось, — неожиданно осознала она. — Она хотела лишить меня сына — и у нее это получилось!»

* * *

Прошло две недели. Давным-давно кончились майские праздники.

А Григорий Ганин все не мог прийти в себя.

Он вспоминал ту ночь. Как они с Катей…

Нет — стоп, стоп! Об этом нельзя думать, а то очередной день пойдет насмарку…

Григорий Ганин устроил сына в гимназию и теперь значительную часть времени посвящал работе. Около четырех Серафима Евгеньевна приводила Мику домой и кормила обедом. Затем сын делал уроки, а вечером они с Ганиным играли. Достраивали макет железной дороги, сражались в виртуальном пространстве, смотрели телевизор… Словом, дел было очень много.