Саймон указал на дверь.

– Тогда, пожалуйста, проводите меня туда.

Послышалось шлепанье туфель Лили по половицам – странное дитя убегало дальше по коридору, скрываясь из вида.

Подобрав юбки, мисс Траффорд первой начала подниматься по лестнице. Она женственно покачивала бедрами, что привлекло его взгляд.

На четвертом этаже они вошли в темную комнату, где резко пахло краской и скипидаром. Мисс Траффорд отдернула тяжелые шторы на обоих окнах, выходивших на улицу. Сквозь чистые стекла заструился солнечный свет. Стали видны французская кушетка с зелеными подушками, изысканный шкафчик орехового дерева, два стула, обитые полинявшим коричневым бархатом, и дубовая табуретка. Перед одним высоким окном стоял закрытый тканью мольберт с холстом, а рядом с ним – большой круглый стол, заляпанный краской самых разных цветов. На столе стояли банки и лаки, лежали тряпки и деревянная палитра. Кроме того, в комнате находились еще три небольших стола с газовыми лампами на них.

На стенах висело несколько портретов ее сестры и мальчика, похожего на них обеих. Брат? Она рисовала обоих детишек в разном возрасте. На самых недавних портретах мальчику было лет семнадцать. Он очень походил на мисс Траффорд и Лили – такая же светлая кожа и белокурые волосы.

– Мой брат, – сказала она, словно прочитав его мысли.

– Да, я вижу сходство.

Никаких портретов других мужчин тут не было.

Зато висели несколько пейзажей, и пейзажи эти очень отличались от портретов. Никаких резких линий. Они словно привлекали к себе солнечный свет, отражавшийся затем от объектов на холсте. Хотя цвета на этих картинах были ярче, пейзажи создавали ощущение безмятежного покоя.

Его внимание привлекла картина, изображавшая семью в парке, и Саймон остановился перед ней. Женщина, толкая коляску, шла рядом с мужчиной, а около них шагала маленькая девочка. Ярко-синее небо над головой, трава и листва насыщенно зеленого цвета. Ему в голову сразу пришел Уэстфилд со своей семьей. Спокойствие, которое его друг наконец-то обрел.

Саймон оглянулся.

– Это вы рисовали?

– Да, несколько месяцев назад.

Он поднял руку, потрогал краску, толстым слоем лежавшую на холсте. Он вполне мог представить Эмму Траффорд с кистью в руке, накладывающую на холст краску.

– Я бы хотел ее купить.

Она моргнула.

– Что?

– Я сказал, что хочу купить эту картину, – повторил Саймон.

– Если вы желаете купить пейзаж, я позволю себе посоветовать вам обратиться к Мадлен Смит. Ее работы по стилю напоминают кисть Джона Констебля. Она очень талантлива.

– Мисс Траффорд, я предложил купить у вас картину, а вы пытаетесь меня отговорить. Она продается или нет? – В его голосе послышалось необычное возбуждение.

– Просто…

– Достаточно простого «да» или «нет».

– Да.

– Я пришлю за ней своего слугу. Когда он придет, назначьте цену.

– Вы покупаете картину, не узнав, сколько она стоит?

– Но вы же честная женщина, разве нет?

От ее лица отхлынули все краски.

– Вы слегка побледнели, мисс Траффорд. – Саймон широко повел рукой, указывая на один из стульев. – Вам следует присесть. Если не возражаете, я тут немного осмотрюсь.

– Конечно, – отозвалась она, оставшись на месте.

Он начал осматривать комнату. Если у нее есть любовник, она хранит его портрет в личных покоях, возможно, в спальне. Саймон подошел к мольберту и приподнял угол ткани, накинутой на холст. Мисс Траффорд открыла рот, словно желая его остановить, но не произнесла ни слова.

Может быть, это как раз то, что он ищет? Саймон снял ткань. На него с портрета смотрела женщина с густо-синими глазами и белокурыми волосами, собранными в мягкий пучок. Автопортрет? Нет, вокруг глаз женщины и в уголках ее губ виднелись тонкие морщинки. Кроме того, в ее улыбке ощущалась беспечность, веселость, явно не свойственная мисс Траффорд.

– Моя мать, – сказала она. – Когда у меня нет заказов, я работаю над ее портретом. – Она открыла небольшую шкатулку, стоявшую на столе возле мольберта, и вытащила дагерротип женщины лет тридцати пяти. – Это ее единственная фотография, которая у меня есть. Думаю, наши волосы одинакового оттенка, но сказать по правде, я не помню, какого они цвета. Печально, как наши воспоминания нас иногда подводят, даже если речь идет о самых любимых людях.

Саймон взглянул на фотографию. Сходство между матерью и дочерью было несомненным, только лицо у Эммы было чуть полнее, мягче, а губы – более чувственными. Сильнее поражало то, что картина зеркально отражала дагерротип, с той разницей, что лицо на картине благодаря ярким телесным тонам будто оживало. Портрет словно говорил о неумирающей любви.

– Где вы учились, мисс Траффорд?

– Я не получала формального образования.

– Эта картина только подтверждает мою уверенность в том, что вы талантливы.

Проклятье, что он такое делает? Он пришел сюда, чтобы выяснить, кто пытался раскроить ему череп, а вместо этого покупает ее картину и льстит ей, причем совсем не для того, чтобы вытянуть нужную информацию. Саймон резко повернулся на каблуках и отошел подальше от аромата роз, исходившего от ее теплой кожи. Нужно заняться основной задачей – убедиться, что Эмма Траффорд та самая женщина, которую он ищет, и выяснить личность ее пособника.

– Могу я увидеть какие-нибудь ваши эскизы?


Эмма прижала ладони к животу, пытаясь унять трепыхание. Мысль о том, что она оказалась в студии наедине с мистером Редклиффом, привлекала не слишком. Или, наоборот, слишком.

Большое помещение внезапно стало маленьким, словно стены постепенно смыкались. Эмма посмотрела на картину, которую он пожелал купить. Денег, что она за нее попросит, должно хватить, чтобы продержаться еще пару месяцев, пока не найдется новый клиент, такой, от присутствия которого у нее не будет сжиматься все в животе. Человек, которого Лили не ударит ни за что ни про что по голове, и уж точно не тот, кто может отправить их всех в тюрьму, если обнаружит кольцо, спрятанное в ее спальне в шкатулке с драгоценностями.

Нужно найти способ вернуть ему кольцо. Если бы она смогла тайком пробраться в дом, то бросила бы его под кровать в комнате, где он ее поцеловал. От внезапного воспоминания о том, как жадно его теплые губы прижимались к ее рту, кончики пальцев ног Эммы подогнулись.

– Мисс Траффорд? – позвал он, вырвав ее из жарких мыслей. – Ваши эскизы.

– Да, конечно. У меня есть несколько.

Нужно отговорить мистера Редклиффа от заказа портрета. Жаль, что он увидел внизу отцовский портрет и снял ткань с маминого. Почему она так глупо показала ему мамин дагерротип?

Может, получится убедить его, что она рисует довольно неравномерно? Что она при этом потеряет? Эмма открыла шкафчик. Кожаная папка с последними работами лежала на верхней полке. Эмма вытащила несколько листов с эскизами с нижней полки шкафа. Она нарисовала их в юности, до того, как овладела умением выверять пропорции. Эти работы выглядели в лучшем случае любительскими.

Эмма повернулась и ахнула, едва не уткнувшись в грудь мистера Редклиффа. Когда он успел подойти к ней сзади? Она отпрянула и наткнулась на дверцы шкафа. Те задребезжали.

– Осторожней!

Он протянул руки, его длинные пальцы сомкнулись на предплечьях девушки, не давая ей упасть. От его ладоней в ее кожу хлынула энергия, смешавшаяся с жаром, словно она сидела у ревущего в камине огня. Его темные глаза удерживали ее взгляд. Несколько долгих мгновений Эмма не могла отвести глаз. Знает ли он, что лишает ее самообладания? Еще одна причина, по которой он должен уйти.

Он отступил, нарушив чары.

– Вот. – Эмма протянула ему листы с эскизами.

Он повернул рисунки к солнечному свету, струившемуся в окна. Глянул на первый – лошадь с ушами, непропорциональными по отношению к голове.

Мистер Редклифф наморщил лоб.

– Интересно, – пробормотал он.

– Иногда у меня получается лучше, чем в другие дни, – сказала Эмма, стараясь принять сокрушенный вид.

Следующим оказался младенец, судя по пожелтевшим краям бумаги – Лили. Голова сестренки выглядела деформированной, вытянутой, как яйцо. Эмма уже и забыла, до чего ужасны эти эскизы. Она прикусила изнутри щеку, чтобы сдержать улыбку.

Мистер Редклифф склонил голову набок и взялся за подбородок.

– Очень лестно.

Что? Этот человек ослеп?

Последним оказался рисунок отца, сидящего за письменным столом. Здесь была видна каждая деталь, вплоть до нескольких волосков, торчавших из носа. Да, это должно сработать.

– Как я уже говорила, сэр, мои работы не всегда одинаково хороши.

– Это впечатляет, мисс Траффорд. Ваши эскизы только подкрепили мою уверенность в том, что вы идеальная художница для создания моего портрета. Заказ ваш.

Эмма едва не проглотила язык. Эти рисунки – настоящая мерзость!

– Они почти так же хороши, как портрет вашего отца в утренней гостиной. – В глазах мистера Редклиффа плясали смешинки. – Или те, что висят здесь.

«Ах!» Он явно ее раскусил, и отговорить его не удастся. В желудке опять затрепыхалось.

– Когда мы начнем? – осведомился он.

– Ну, я…

– Завтра? – Он протянул ей эскизы.

– Не уверена, что смогу найти для вас время.

– У меня сложилось впечатление, что вы ищете клиентов. Есть какая-то причина, по которой вы не хотите рисовать меня?

«Да. Слишком много причин».

– Нет, разумеется, нет, сэр. Завтра после обеда вполне подойдет. В два часа вас устраивает?

– Очень даже.

Эмма показала на пейзаж.

– Двадцать пять фунтов кажутся вам разумной ценой?

– Двадцать пять фунтов? – Между темными бровями появилась складка.

Он считает цену непомерной? Эмма положила эскизы на стол.

– Если вам кажется слишком дорого…

– Нет. Вовсе нет. Я с нетерпением жду начала нашего предприятия, мисс Траффорд. Это будет… интересно.

Он широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.