Она чувствовала себя как студентка на одном из его семинаров. Разумеется, она знала ответ, всегда знала, хотя и не отдавала себе в этом отчета.

– Кейси не знает, смогла бы она добиться успеха, если бы не имела такой мощной поддержки в лице отца. Ее раздражает, что другая девушка добилась его самостоятельно, даже вопреки многим обстоятельствам.

– Правильно, – похвалил ее Тим.

Фэй захотелось немедленно поговорить с дочерью, но Кейси сейчас была где-то в Мексике.

Когда они вышли на улицу, то увидели, что идет снег. Крошечные снежинки, размером не больше пузырьков шампанского, блестели в свете множества лампочек. Она взяла Тима под руку. Как она могла не понимать таких простых вещей, не видеть той картины, которую он только что нарисовал?

– Когда Кейси была маленькой, она хотела стать балериной. Однажды мы взяли ее на «Щелкунчика» – обычное рождественское развлечение, – и он не произвел на нее ни малейшего впечатления. – Она подняла глаза на Тима и увидела, что он внимательно слушает. – Но потом как-то раз я застала ее перед телевизором всю в слезах – она смотрела «Лебединое озеро». «Мама, это так красиво, – сказала она. – Вот что я хочу делать».

У Фэй защемило сердце, когда перед ее мысленным взором возникло потрясенное лицо дочери.

– Я записала ее в балетный класс в Беверли-Хиллз, но скоро стало ясно, что это не для нее. В девять лет начинать поздно, и Кейси не могла догнать сверстниц, ведь почти все они занимались с четырех.

И тут за дело взялся Кэл. Прежде чем я поняла, что он делает, он превратил одну из наших комнат в балетную студию – зеркальная стена, станок – и нанял русскую эмигрантку по имени Наталья. Мадам Наталья была одним из тех удивительных созданий, у которых волосы вечно стянуты в тугой пучок и которые не имеют возраста. Она утверждала, что танцевала в русской труппе в Монте-Карло, и поклялась сделать из Кейси танцовщицу любой ценой. Когда она не терпящим возражений тоном заявила, что «девочке придется как следует потрудиться», у меня кровь застыла в жилах.

Кейси старалась изо всех сил. Даже сверх сил. Кэл купил огромный концертный рояль, и по всему дому разносились глухие аккорды, под которые Кейси делала свои упражнения. Она стала худой, нервной и раздражительной, но каждый раз, когда я говорила, что ее увлечение – это не вопрос жизни или смерти, она оскорблялась до глубины души.

Они шли вдоль одной из аллей Центрального парка. Этим праздничным вечером на улицах почти никого не было. Фэй ощущала холодок снежинок, падавших на лицо, и тепло, исходящее от Тима.

– Ну? – поторопил ее Тим. – И что же дальше? Нельзя прерывать историю на середине, мэм.

– Дальше? Дальше все было довольно обычно. Кейси не была создана для того, чтобы стать балериной или хотя бы танцевать в кордебалете. И мадам Наталья ясно дала мне это понять. «У девочки нет таланта, – сказала она в один прекрасный день после того, как прозанималась с Кейси несколько месяцев. – У нее есть воля и трудолюбие, но без дара, который дается только Богом, у нее ничего не получится. Кассандра никогда не будет танцевать».

– Кейси – это уменьшительное от Кассандры? – удивился Тим.

– Нет, ее окрестили Кейси, но мадам Наталье нравилось звать ее Кассандрой. В общем, у меня сердце разрывалось из-за Кейси, но в то же время я испытывала облегчение. Вы должны понять, что никто и никогда не говорил ей, что у нее нет таланта. Мы находили всяческие объяснения случившемуся, ссылались на то, что она слишком поздно начала, но она все понимала. Надо сказать, что держалась она молодцом и не позволяла себя утешать. Мадам Наталья удалилась с чеком на кругленькую сумму, и с тех пор мы о ней не слышали. Насколько мне известно, Кейси никогда не ходит на балет.

– А танцкласс? А рояль?

– Кэл устроил в той комнате видеозал с кучей этих жутких игрушек, которые булькают, скрипят и светятся. Подарок из ада. Кейси все это нравилось, когда она была подростком, или она говорила, что нравилось. Рояль продали на благотворительном аукционе, и теперь он стоит в доме для престарелых актеров.

Тим засмеялся.

– Как я люблю голливудские сказки.

– Но мы реальные люди, – возразила Фэй, чувствуя легкое раздражение.

– Я знаю, – сказал он и, наклонившись, чмокнул ее в нос. – Не думайте, что я этого не знаю.

На Шестьдесят седьмой улице они зашли в артистическое кафе. В мягком свете знаменитые фрески начала века казались одновременно наивными и эротическими. Ей было тепло, уютно и немного хотелось спать. Все шло именно так, как она надеялась. Тим не пытался проводить ее до дверей номера и не приглашал к себе. Он был «настоящим джентльменом», которые теперь существовали только в легендах, но между ними уже возникло что-то гораздо большее, чем взаимное расположение.

Завтра они посмотрят пьесу, а потом пойдут в его любимый ресторан на Третьей авеню. «Это произойдет в субботу», – думала она. Он хотел продемонстрировать ей свое кулинарное искусство, а это означало, что Фэй Макбейн окажется в квартире Тимоти Брэди, человека, который младше ее на десять лет, и отважится на первое любовное приключение за долгие годы. – Кажется, вы где-то далеко-далеко, – произнес Тим, и от звука его голоса она вздрогнула. Фэй стала придумывать, что бы сказать, и вдруг вспомнила его странную реакцию на имя Карен.

– У вас было такое странное выражение лица, когда я произнесла «Карен». Я уверена, в вашем прошлом была женщина с этим именем.

Тим вдруг закрыл лицо руками и испустил глухой стон.

– О-о, Карен… Она причинила мне столько страданий, сколько не причиняла ни одна другая женщина. Я не могу спокойно слышать ее имени. Даже сейчас.

Фэй меньше всего на свете ожидала, что призрак из его прошлого появится в ресторане, чтобы омрачить роман, еще даже не начавшийся.

– Вы не хотите рассказать мне о ней? – вежливо спросила она, надеясь, что он не захочет, но он опустил руки и с жаром заговорил:

– Что я могу рассказать о Карен? Она была так великолепна, так прекрасна и неповторима. Когда она исчезла, она унесла с собой часть моей жизни. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о ней. Она ушла, но боль осталась навеки.

Фэй не верила своим ушам. Монолог из дешевой мелодрамы! Ее теплое чувство к Тиму стремительно пошло на убыль, но она попыталась изобразить сочувствие и ждала продолжения. Он медленно выпрямился, его губы сложились в горькую улыбку, потом он расширил глаза, будто заклиная демона, и снова наклонился к Фэй.

– «Карен», – сообщил он шепотом, – это название моего романа. Первого и единственного. Я был совершенно уверен, что создаю величайшее произведение современной американской литературы. Я собирался стать романистом, который скромно преподает историю и раз в год или два поражает читающую публику новым откровением. Я засиживался за полночь, воображая рецензии в «Нью-Йорк таймс» и свои остроумные ответы на ток-шоу.

Фэй закусила губу, чтобы подавить приступ смеха.

– И что же случилось? – мягко спросила она. – Что случилось с «Карен»?

– Ничего особенного, – весело ответил Тим. – Она была никому не нужна, ее отвергли двадцать издателей.

Она просунула руки в рукава пиджака Тима и обхватила его запястья.

– Все знают, что издатели в первую очередь интересуются прибылью, – сказала она с искренним сочувствием. – Может быть, они не взялись за «Карен», потому что роман казался им не коммерческим?

– Очень мило с вашей стороны так говорить, но истина заключалась в том, что роман был просто плохим – типичным примером юношеской графомании. Издатели были абсолютно правы.

– Можно мне его почитать?

– Слава Богу, нет, – сказал Тим. – Я сжег «Карен» много лет назад. Я больше не хочу быть писателем, но и не жалею о том, что попробовал.


Его квартира находилась на Перри-стрит, в самом центре Вест-Виллидж. Тим сказал, что не хочет менять ее, потому что может ходить на работу пешком. В этом объяснении она уловила оттенок извинения за недостаток комфорта.

Но Фэй была очарована четырьмя комнатами, ей казалось, что она перенеслась в прошлое. Никаких саун, джакузи, суперсовременной техники. Гостиная показалась ей маленькой даже по ее новым меркам, но в ней была хорошая мебель и настоящий камин. Старый паркетный пол блестел как зеркало по краям большого перуанского ковра.

В кабинете он сам построил книжные полки от пола до потолка, они были набиты книгами, и Фэй знала, что он читает эти книги. В спальню она не стала заходить, но издала восторженное восклицание при виде кухни – просторной, с огромным разделочным столом и замечательным старинным буфетом.

Он развел огонь в камине, квартира наполнилась восхитительным ароматом горящих сосновых поленьев, а Тим улыбнулся ее восторгу и сказал, что она выглядит как принцесса, которая восхищается крестьянским домом.

– Похоже на Боннара. – Фэй кивком головы указала на небольшую картину, висевшую над камином.

– Это Бине, – усмехнулся Тим. – Боннара на преподавательское жалованье не купишь. – Он протянул ей бокал вина и, не отрываясь, смотрел, как она садится в кресло, подбирает под себя ноги. – Никак не могу поверить, что вы здесь.

– А вы поверьте, – сказала она. – Я ведь не Элизабет Тэйлор.

– Что вы, Фэй, – воскликнул он. – Вы в тысячу раз лучше.

– Я вообще удивляюсь, что вы собираетесь меня кормить обедом после подобного конфуза. – Они оба рассмеялись, потому что пьеса оказалась ужасным, вульгарным фарсом. В довершение всего листок, вложенный в программу, уведомлял, что роль Магды будет играть дублерша. По всей вероятности, Тигрица подхватила грипп. Они хотели уйти в антракте, но профессиональная солидарность заставила Фэй досидеть до конца.

Фэй еще нигде не чувствовала себя так далеко от дома, как в этой скромной квартирке – ни в Италии, ни во Франции. Куда бы они с Кэлом ни ездили – везде она оказывалась в одной и той же атмосфере роскоши: все было первоклассным, пятизвездочным и потому одинаковым.