Элен почувствовала, что где-то внутри у неё начинают оживать эмоции: отчаяние, злость, чувство бессилия – всё, что спало в ней, а сейчас рушило стену отчуждения, за которой она спряталась.

– Вы не раскаивайтесь в том разговоре?

– Я должен был с вами поговорить. Вы не представляете, чего мне стоили те дни, когда я видел вас рядом, жил в одном доме, сидел за одним столом, где достаточно лишь протянуть руку, чтобы дотронуться до вас, но делал вид, что равнодушен к вам.

– И теперь, после смерти Маргарет, вы думаете, что что-то изменится? – пристально смотрела на него девушка.

Эдвард на секунду опустил глаза, но тут же снова их поднял.

– Я знаю, что ещё слишком рано говорить об этом, но я прошу вашей ру…

– Не смейте, – помотала головой Элен. – Не смейте, нет! Неужели вы не понимаете? – с отчаянием смотрела она на него. – Мы никогда не будем счастливы! Её смерть всегда будет стоять между нами!

Элен не заметила, как рыдания, так долго сдерживаемые внутри, стали вырываться наружу.

– Я буду смотреть на вас и думать, что вы со мной благодаря её гибели. Вы будете касаться меня и в глубине души радоваться, что Маргарет больше нет. А я буду это чувствовать. Я не смогу, понимаете? Я никогда не смогу простить ни вас ни себя за наше счастье и её смерть!

Эдвард смотрел, как она рыдает, и его глаза темнели от боли. Он попытался дотронуться до неё, чтобы успокоить, но она отдернула руку.

– Не надо, не трогайте меня! Зачем вы появились в нашей жизни? Господи, я бы всё отдала, чтобы никогда вас не узнать! Вы погубили Маргарет, вы разбили мою жизнь!

– Элен…

– Уезжайте! Я не хочу вас больше видеть! Никогда! Слышите?! Проваливайте! – кричала она, чуть не срывая связки, всё дальше пятясь от мужчины, без которого не представляла своей жизни.

Эдвард стоял, бессильно опустив руки, смотрел на неё безнадежно и отчаянно. А потом молча повернулся и пошёл прочь.

…

Когда граф Кинберг покидал поместье, Элен даже не вышла взглянуть на него в последний раз. Он оттягивал момент, когда сядет в карету и прикажет кучеру трогаться. Эдвард тепло попрощался с Джонатаном Роуз, Оливье, расплакавшейся Кэти и другими слугами, которые успели привыкнуть к графу. Но та, которую он желал увидеть больше всего, так и не вышла. Когда дальше тянуть не имело смысла, Эдвард сел в карету, и она не торопясь покатилась прочь от дома Роуз.

А в это время Элен лежала в своей комнате, уткнувшись в подушки, и надеялась, что успокоительные таблетки подействуют быстрее, чем в дверь кто-нибудь постучится.


ПРОШЛО 8 МЕСЯЦЕВ


– В этом году лето будет хорошим, мисс Роуз.

Элен вдохнула полной грудью воздух, наполненный ароматами цветущих садов, и улыбнулась.

– Мне тоже так кажется, Оливье.

Девушка полюбовалась нежными розовыми цветками дерева растущего у дома.

– Знаешь, существует легенда, что сад из шиповника окружал храм Афродиты, – заметив непонимающий взгляд слуги, она рассмеялась. – Это богиня любви и красоты в Древней Греции.

Оливье улыбнулся. Ему было всё равно до какой-то там богини, он просто был очень рад видеть воспитанницу в хорошем настроении.

– Осенью надо будет собрать шиповник, его плоды очень полезны. В прошлом году мы этого не делали…

Элен мигом погрустнела.

– Прошлой осенью нам всем было не до этого. Смерть Маргарет… и если бы не ты, я сейчас тоже бы не наслаждалась этим летом и цветами.

Элен видела, что Оливье смутился, и знала от чего. День, когда она выпила целый пузырек таблеток, был единственным в жизни, когда старый слуга кричал на неё. Тогда он зашёл в комнату Элен, чтобы сообщить, что граф Кинберг покинул поместье, но заметил странное состояние хозяйки. Увидев пустой пузырек, он понял, что произошло и, не мешкая, позвал других слуг, приказав нести воду. Оливье вливал жидкость в почти бессознательную Элен, криками и пощечинами пытался привести её в чувство и придерживал девушку за голову, когда ту рвало над тазиком, подставленным Кэти. А потом в комнату пришёл еле передвигающийся на больных ногах отец, долго плакал, обнимая дочь, и упрекал, как она могла задумать такое – оставить его одного.

Следующие дни были самыми тяжелыми в доме Роуз. Все они учились жить после постигшего их горя. Домашние двигались словно тени и, казалось, что уже никогда радость не переступит порог этой обители скорби. Но постепенно Элен приходила в себя, снова стала замечать вкус еды, свежесть морозного утра, радость от чтения книг у камина зимними вечерами и слушать птичьи трели наступившей весны. Вместе с ней оживало и поместье. Дом перестал походить на склеп, где слуги боялись даже громко говорить, чтобы не нарушить давящий тишины. К Роуз стали заходить в гости соседи, Элен иногда в сопровождении отца или Оливье ездила по делам или развеяться. И боль постепенно, медленно, мучительно, но стала отпускать её. Девушка понимала, что пройдут годы, прежде, чем слезы перестанут душить её при воспоминаниях о кузине, но жизнь уже не казалось тем серым маревым, из которого она не могла выбраться, потому что не видела выхода. Элен встряхнула головой, она больше не хотела возвращаться в кошмар тех дней.

– Что за письмо у тебя в руках, Оливье?

Слуга опомнился.

– Это вам, мисс Роуз. От миссис Бланш.

Элен обрадовалась.

– Как замечательно! Я так люблю её письма!

Со старой графиней они переписывались не часто, но регулярно. Первое письмо Элен получила в ноябре, где миссис Бланш соболезновала её потере и писала слова поддержки. Графиня умела утешать и после прочтения её письма, Элен впервые почувствовала себя лучше. Собравшись с силами, она написала ответ с благодарностями. С тех пор у них завязалась переписка. Элен нравились энергичность и образный язык миссис Бланш, которым она остроумно комментировала события. Письма графини всегда поднимали девушке настроение. Первое время Элен с опаской читала послания миссис Бланш, думая, что та будет писать об Эдварде, но каждый раз, пробегая строчки по диагонали, она видела, что любящая тетя даже не упоминала его имени. Девушка поняла, что графиня намеренно избегает этой темы и успокоилась, больше не ожидая (или не надеясь?) узнать о Кинберге хоть что-то. «Может так оно и лучше», – решила про себя Элен и запретила себе думать об этом.

Оливье ушёл. Элен, оставшись одна, удобно расположилась в плетеном кресле, которое слуги по её просьбе поставили прямо во дворе, открыла письмо и углубилась в чтение.

«Дорогая Элен, наконец, я отвязалась от постоянного присутствия герцога Аддингтона, чтобы иметь возможность написать вам письмо. Как вы уже поняли, Аддингтон снова прибыл из столицы, чтобы в очередной раз позвать меня замуж. Я ему заявила, что ещё слишком молода, чтобы совершить такую глупость. Но он лишь посмеивается и говорит, что готов ждать моего созревания.

Кстати о свадьбах. Думаю, вы будете весьма удивлены моей новостью. Буквально несколько дней назад, в начале мая, состоялась брачная церемония барона Алана Николса и Луизы Марли. Как вы знаете я терпеть не могу ни того ни другую: барона за его безупречность, а Луизу за страсть к сплетням, поэтому сказалась больной разыгравшейся подагрой (тут Элен не удержалась и весело рассмеялась) и пропустила свадьбу. Но как бы эта парочка не демонстрировала окружающим неземную любовь, я в неё не верю, хотя должна признать, они весьма друг другу подходят. Я это поняла, когда увидела их в театре на премьере концерта Сандерсов. Ах да! Я же вам не писала, что маркиз тоже запел вслед за своей женой. Боже мой, Элен! Какое счастье, что вы этого не слышали! Если у Бетани недурной голос, то у её мужа совершенно невообразимый фальцет. Тоже мне Фаринелли-кастрат… Когда он попытался взять верхнюю ноту, маркиз Блумфилд выронил слуховую трубку. Хорошо ещё, что его жена помогла ему её найти, а то с его зрением, я подозреваю, это превратилось бы в интереснейшее приключение. Кстати, не помню, писала ли я вам, что женой Блумфилда стала мисс Кроун, это та дама с, так скажем, интересной внешностью, которую вы, возможно, видели на моём званом ужине. В общем, концерт произвел на всех незабываемое впечатление. Правда, Шарлотта Анжуа шепнула мне, что такие звуки могут спровоцировать у неё ранние схватки. Угораздило же мне сидеть рядом с этой дамой, я крайне устала от её нескончаемой болтовни о детях. Вы же знаете, что она ожидает двойню? Раньше мне Шарлотта представлялась несколько легкомысленной особой, но вы бы видели, Элен, как она изменилась! Теперь она не сводит влюбленного взгляда со своего мужа, а уж полковник Анжуа горд собой так, словно он прародитель всех людей на земле.

Дом, который вы снимали в городе, домовладелец выставил на продажу и герцог Аддингтон собирается его купить. Говорит, хорошее вложение денег. Так что когда вы надумаете снова пожить в городе, дом всегда будет в вашем распоряжении, герцог мне это обещал.

На этом письмо заканчиваю. А то уже приходил слуга, сообщил, что герцог ожидает меня для прогулки. Знаете, Элен, несмотря на всё моё показное безразличие, я очень рада, что у меня есть такой поклонник как герцог. Человеку нельзя оставаться одиноким. Если в сердце теплится любовь – не прячьте её. Она единственное, ради чего стоит жить женщине. Запомните это.

Целую, миссис Бланш.


P.S. Чуть не забыла… Герцог зовёт меня путешествовать по Европе. Соблазняет Россией и Санкт-Петербургом, говорят, там невероятно красиво. Я, пожалуй, соглашусь, вот только дождусь свадьбы Эдварда».


Листы выпали из рук Элен. Сердце замерло, а через несколько секунд зашлось с такой силой, что девушка чувствовала, как к голове приливает кровь. Свадьба Эдварда… Кинберг полюбил другую! Так вот почему миссис Бланш так упорно избегала темы о нём.

Элен прижала руку к груди и попыталась глубоко дышать, ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Роем вились в голове мысли. На что она рассчитывала? Что он простит её, что будет ждать до конца жизни? Она сама оттолкнула Эдварда, сказала, что не хочет больше его видеть никогда. Элен стало невыносимо жарко, ей казалось, что беспощадный огонь сжигает её изнутри и если она запустит руку в декольте, обнаружит выжженную дыру в груди на месте сердца. Она теряет всех, кого любит: мать, сестру, Эдварда… Неужели она никогда не будет счастлива?