— Тоже хочешь Мансурова поцеловать? Ренат, на тебя сегодня спрос.

По классу прокатились смешки.

— Ренат, ты отсядь от Лужи подальше, — подхватил волну Кирилл Ладейщиков. — А то кто его знает.

— Да вы совсем уже… — возмутился Никита, но его прервал учитель физики.

Между собой одноклассники называли его Горой, и Алена поначалу думала, что это из-за его внушительных размеров и вширь и ввысь, но, оказалось, у него просто фамилия Горский.

— По местам, — прогрохотал он басом. — Разговоры прекратили!


На большой перемене Алену вдруг подхватил под руку Ренат и потянул ее, недоумевающую, за собой следом.

— Вместе пойдем в столовую, — сообщил он. — Я прослежу, чтобы некоторые личности тебя не тронули. И чтоб аппетит тебе не портили.

Стас вдруг разозлился.

— Вообще-то, мы с ней уже договорились…

— Это так?

В черных глазах Алена заметила напряжение.

— Не помню такого. — Она оглянулась, виновато посмотрев на Стаса. — Мы же только про воскресенье договаривались, разве нет?

Шилов, помедлив, улыбнулся:

— Конечно.

И снова то же злое раздражение и в голосе, и во взгляде. Но отчего он злится? Это ведь правда.

А в столовой Ренат вдруг устроил ей целый допрос: куда, когда, зачем ей идти с Шиловым? Правда, ловко завуалировал это нездоровое любопытство под шуточки.

— Я должен знать, куда вы с ним пойдете, раз уж взял на себя роль твоего телохранителя. Шило — темная личность. Кто знает, чем он развлекается за пределами школы. Вдруг он маньячина. Видела, какой у него взгляд?

Ренат одновременно нахмурился и свел глаза к самой переносице. Алена не выдержала и расхохоталась.

— Тебе ведь он не нравится, верно? — просмеявшись, спросила она.

— Ну как такие могут нравиться? — Ренат повторил гримасу. — Ну так где и когда у вас встреча? Пароли, явки?

— В воскресенье, в три, в «Карамели». В кино пойдем.

— О’кей, значит, я туда подъеду к пяти и заберу тебя.

— Куда заберешь? — удивилась Алена.

— По ходу придумаем.

В общем-то, Алена была не против, даже наоборот, хотя такая напористость, да еще сразу с двух сторон, ее бесконечно изумляла. Но если уж честно, то Ренат ей нравился куда больше Шилова. Хотя бы потому, что с ним, оказывается, легко и весело, и к тому же он ее спас от мерзких одноклассников. А еще… Он самый близкий друг Максима. Это обстоятельство само по себе не должно, конечно, делать его привлекательнее в ее глазах. Однако делало.

— Ну что? Договорились? Точно? Не сбежишь?

— Нет, — улыбнулась она, почувствовав вдруг на себе чей-то взгляд. Обернулась — и точно: Максим смотрел ей в спину тяжело и недобро. Ела бы — поперхнулась. Правда, он тут же отвел глаза, но улыбаться ей все равно сразу расхотелось.

12

«Это же надо — дожил, — думал Максим, — домой возвращаться не хочется».

Строго говоря, домой его вообще никогда не тянуло. Как было совсем в детстве, он не помнил, но вряд ли радужно. Отец никогда не стеснялся показывать, насколько в тягость ему присутствие Максима. Если бы не мать, а точнее, если бы не всемогущий дед, который, к сожалению, уже не всемогущ, отец давно отослал бы его в какое-нибудь закрытое заведение. Он и порывался, но мать сразу впадала в истерику.

Порой Максиму казалось, что отец ненавидит мать даже больше, чем его. Дурой называет через раз, а стоит той рот открыть, лицо у него делается такое, будто вот-вот инсульт разобьет. Хотя мать и вправду в половине случаев лучше бы молчала. Но дурой называть… Раньше Макс пытался осадить отца, но получал по шапке от обоих.

Сначала орал отец: «Я тебя содержу, а ты, щенок, будешь мне еще указывать, что говорить?!» Однако это лишь подстегивало азарт, и в итоге перепалка перерастала в скандал. Потом уже, дождавшись, когда страсти улягутся, Максима ругала мать. Точнее, нудила, что так нельзя, что, если с отцом спорить, всем только хуже будет. И вот это у него просто почву выбивало из-под ног. Он спорил, доказывал, что только так и нужно, а нельзя как раз допускать, чтобы ноги об тебя вытирали. Потом плюнул: ну хочет терпеть такое отношение, что он может поделать? А поводов поскандалить с отцом и без того всегда хватало.

Теперь же, с появлением этой Алены, дома стало совсем невыносимо. Самое скверное, что он чувствовал себя одураченным, что ли. Ведь сразу понимал, что девчонка решила устроиться получше, для того и позвала журналистов. И момент подобрала самый подходящий. Знала же, что те не пропустят такую новость накануне выборов, поднимут шум, а папаша постарается всячески этот шум замять. Если и не удочерит, думала она наверняка, так отстегнет солидный куш, что тоже неплохо. В общем, рассчитала все с ювелирной точностью. А какая она актриса! Как гениально сыграла непосредственность и искренность! МХАТ отдыхает! Ведь даже он, Максим, ей поверил. Поддался этому непривычному безыскусному очарованию, точно гипнозу. В какой-то момент даже чуть голову не потерял. И можно, конечно, упрямо сваливать все на то, что он просто в ту пятницу напился, вот и воспылал спьяну. Бывает.

Но была ведь еще суббота… И тут уж ничем не прикроешься, не оправдаешься — повелся на нее, как лох, как доверчивый идиот, хотя сам-то всегда считал себя отъявленным циником. Уверен был: это он мог вскружить голову, мог склеить практически любую, мог заставить страдать или позволить быть рядом, вот как Кристинке, а самому при этом оставаться абсолютно безучастным. Секс не в счет — это простая физиология: отстрелялся, и готово. Душу, сердце, мысли мало задевает. Всегда так было. А тут вдруг тронуло и… такой сокрушительный удар по самолюбию. И, что еще страшнее, не только по самолюбию.

И свою самую неприятную тайну разболтал, идиот. Никому никогда не говорил. Никому никогда не доверял и не открывался, а ей — пожалуйста. Впустил, можно сказать, в душу, туда, куда вообще дорога заказана кому бы то ни было.

Вот же дурак! Что он там про нее думал? Какая она настоящая, нежеманная, какая светлая, точно свежего воздуха глоток. Фу, самому от себя противно! А на деле эта Алена в своем амплуа кроткой овечки переплюнула ту же Кристинку, которая хотя бы никого из себя не строит. И, что совсем возмутительно, Алена даже теперь продолжает изображать невинность. Бесит! Аж до зубовного скрежета.

Вот из-за нее, из-за этой чертовой Алены, домой-то идти и не хотелось. И если в воскресенье и понедельник он еще перекантовался у Мансуровых, то во вторник у Рената после школы образовались какие-то сверхсрочные дела.

Домой Максим добирался на такси — не хотел с ней даже ехать в одной машине. Ну а дома… Дома его ждал концерт.

Мать, увидев переломанные пальцы, пришла в неописуемую ажитацию. Квохтала, причитала, заламывала руки — словом, действовала в своей обычной манере. Сто раз спросила, как так получилось. Сто раз ему пришлось соврать, что просто упал.

— Как так упал? — не верила мать.

— Ну вот с этой лестницы и упал, — устало повторял Максим.

— Ты что, пьяный был? — догадалась она.

— В хлам.

— Максим!

А потом пришла Алена, и он сразу же поднялся к себе. Не видеть ее! Даже голоса ее не слышать!

Правда, ужинать все равно пришлось с ней за одним столом. Он бы, может, и не спустился, но голод не тетка. Да и отцу хотелось на нервах поиграть. Столько не виделись… А на нее Максим не смотрел, как будто нет ее. Настроился и почти не замечал.

Однако чуть позже они все равно встретились, столкнулись нос к носу. Максим отправился принять душ и чуть не налетел на нее. Алена какого-то черта топталась прямо у него под дверью. Зачем? Подслушивала? Просто она так явно смутилась и растерялась, когда он появился. Вообще-то он и сам растерялся, но только от неожиданности и лишь на мгновение. На языке уже вертелась грубость, но потом он решил, что равнодушие, пусть и показное, все же лучше, и просто прошел мимо. То есть хотел пройти — эта ненормальная зачем-то окликнула его. Он аж опешил от такой запредельной наглости. И конечно, послал в итоге — сама же напросилась. Правда, ее слова Максима зацепили. Что значит — они ее поймали? Кто они? Где поймали? Поэтому сразу после душа написал Ренату:

Что сегодня произошло после уроков?

Ты про что?

Не про что, а про кого.

А, ясно. Ты про Алену… Да ничего страшного. А что она тебе рассказала?

Нет уж. Ты давай рассказывай, что это за «ничего страшного». Это вот оно — твое срочное дело было?

Говорю же, ничего такого. Завтра, короче, расскажу, сейчас меня батя грузит.

Может, и правда ничего такого, но в душе засело смутное беспокойство. Еще и спор этот идиотский. Как подумает про него — так сразу тошно, даже гадливо. А думается об этом почти постоянно. Почему он не отговорил Рената сразу? Ведь чувствовал — добром вся эта затея не кончится. Вот в прошлом году два пацана из одиннадцатого поспорили на новенькую — кто первым ее уломает. Потом ей в школе проходу не давали, изводили. Она едва ли неделю продержалась после злополучного дня икс и выбыла.

Тогда тот случай Максима мало волновал. Перетерли с пацанами новость, посмеялись и забыли. А тут все не так. Сам по себе спор с каждой минутой казался все более чудовищной низостью. И главное, от мысли, что у кого-то из них двоих это дело вдруг выгорит, в груди пекло нестерпимо. И неважно, как она с ним поступила. Какая бы она ни была, пусть подлая, глупая, корыстная, пусть приспособленка и притворщица… Но стоило лишь подумать, просто предположить, что она будет с кем-то из этих двоих… Его буквально разрывало.

В голове неотвязно стучало: что делать? Что, черт возьми, делать?! Как все это прекратить так, чтоб не подставить Рената?