Максим чуть не поперхнулся. Вот же!.. С другой стороны, сам виноват. Какого черта вообще приволок ее сюда? Но на этот вопрос он и сам ответить не мог.

События прошлой ночи всплывали лишь фрагментами. Отчетливо помнилось лишь, что его вышвырнули из кафе, а Алена осталась с Мансуровым. Помнил, что куда-то несся, как безумный, не разбирая дороги и пугая прохожих. Помнил безлюдный сквер, причем как там оказался — не помнил. Затем он, это совершенно точно, забрел в супермаркет и купил там бутылку водки и банку колы. Свернул в какой-то двор, где к нему вскоре подтянулись два каких-то ханурика. Выпросили налить. Даже тару при себе имели. В благодарность стали восхвалять его человечность, «такую редкую на фоне сплошного жлобства».

Но Максима замутило еще больше от этих излияний. Оставив им недопитую бутылку, рванул в клуб. И вот тогда все завертелось в каком-то сумасшедшем угаре. Все смешалось: чужие тела, переплетения рук и ног, неоновые вспышки, грохот музыки…

В какой-то момент они, видимо, созвонились с Крис и в клубе потом проторчали почти всю ночь. Сколько он влил в себя алкоголя — даже представить страшно. Как еще домой добрались. Крис ведь наверняка тоже не минералкой обходилась. Неудобно перед ней, конечно. И наверняка она про Алену теперь растреплет всем. Впрочем, плевать. Все это мелочи по сравнению… Максим даже про себя произнести не мог — от одной мысли в груди нестерпимо жгло.

Но все-таки было или не было? Какого черта он вчера психанул и умчался? Почему не дождался ее? Почему вообще довел до такого? Неделя была, целая неделя! Он мог за это время сделать хоть что-то, а не беситься впустую. Мог бы, в конце концов, рассказать ей про этот спор. И плевать уже, кто и что про него после этого подумал бы. На все плевать: на дружбу многолетнюю, на авторитет и положение, — лишь бы «не было». Это «не было» нужно ему сейчас, как воздух, потому что если «было», то как потом жить — неизвестно.

«Не должно быть», — уговаривал себя, вспоминая, как она смущалась даже от одних лишь скользких шуточек. Как трогательно краснела и опускала взгляд. И тут же зудело противное: «Много ты про нее знаешь? Забыл, какую святую простоту из себя строила, а на деле оказалась вероломной приспособленкой?».

От всего этого голова шла кругом и сердце рвалось на части. Хотелось немедленно выяснить, но и не хотелось в то же время. Точнее, было попросту страшно. Максим метался, места себе не находил. И сам не понимал: почему так плохого? Да, спор — гнусный, это мерзко, стыдно. Но ему явно не просто стыдно. Он аж звереет, глядя, как эти двое вьются вокруг нее. Почему так?

Ну кто она ему? Никто. Тысячу раз себе он это повторял. Она его предала, напоминал. А все равно хоть на стену лезь.

Крис вот сказала — запал. Он об этом не задумывался, но, может, оно и так. Иначе как объяснить это невыносимое состояние? Разве что это умопомешательство, амок?

Вообще, ему и раньше нравились какие-то девчонки. Но вот такого, чтобы аж с ума сходить, чтобы дойти до точки, когда все, абсолютно все становится безразличным, даже то, что казалось недавно крайне важным, — такого нет, не бывало… Все прежние отношения всегда развивались по отлаженному сценарию: знакомство, свидания, секс, потом все постепенно сходило на нет. Иногда эти романчики оставляли приятное послевкусие, иногда — тягомотное. Но никогда прежде так не раздирало изнутри. Однако и в подобные обстоятельства он тоже никогда не попадал.

Максим еле дотерпел до семи и сразу набрал Мансурова. Тот долго-долго не отвечал. Пришлось раз за разом перезванивать. Наконец монотонную череду гудков разорвало сонное: «Да?»

— Выиграл спор? — спросил в лоб Максим — на экивоки и обходные маневры сил и терпения уже не осталось.

— Нет, — услышал он короткое и сухое, и словно гора с плеч свалилась.

Ренат явно дулся, ну и черт с ним. Главное, не случилось страшного.

* * *

Сегодня же он расскажет Алене про спор. Наверное, по отношению к Ренату, к их многолетней дружбе это будет предательством. Но сейчас это уже не волновало. Наоборот, казалось, чудовищной глупостью то, что он практически целую неделю заморачивался из-за пресловутого пацанского слова. Шли они лесом, эти пацанские понятия!

Приняв такое решение, Максим почувствовал, что стало вдруг почти легко, словно до этого момента грудь сжимали оковы, не давая толком дышать, и теперь они если и не исчезли совсем, то значительно ослабли. Надо только подобрать подходящий момент, подобные откровения ведь не будешь вываливать походя, в лоб. И слова найти нужные, чтобы ранить не так сильно.

Наверное, подумал, лучше поговорить с ней после школы. Сейчас и не уединиться толком, и впопыхах нормально сказать вряд ли получится. А вот потом… Как раз и родителей не будет дома: отец вечно в своем штабе теперь торчит, у матери в дневное время или салоны, или подружки, или шопинг.

Расслабленный, Максим незаметно задремал, да так крепко, что его ни Артем, ни затем Жанна Валерьевна не смогли добудиться.

— Не пойду никуда, спать хочу.

Лишь около полудня его выдернул из сна опенинг к Cruel Intentions, поставленный на Лужина — фаната Placebo. Не разлепляя век, Максим нашарил орущий телефон, буркнул недовольное:

— Чего тебе?

— Макс, ты как? В порядке? Чего в школу не пошел? Просто тут такие дела творятся, — затараторил Ник. — Крис на пару с Мансуровым народ против тебя баламутят. Говорят, слился ты. На доя… на Алену запал, бегаешь за ней, как собачка. И вообще… Крис орет, что раз ты снюхался с чмошницей — это не я так говорю, это ее слова, — то и сам зачморился. Ренат заявил, что ты его подставил… Короче, вообще назвал тебя… крысой.

— Ничего себе, — хмыкнул Максим. — У Ренатика, гляжу, совсем колпак съехал.

— А что у вас там произошло?

— А что, Мансуров не рассказал?

— Ну так, в общих чертах. Сказал, что у него все вчера на мази было, а ты вмешался и обломал его. Правда?

— Правда.

— Так, значит, и Крис не гонит?.. Ты правда с ней, с Аленой?..

— А это уже не твое дело. Она там как? Крис ее не задирает?

— Да нет. Молчит. Она и про тебя-то при ней ничего не говорит. Но лучше б ты, Макс, пришел сегодня, — помолчав, пробубнил Ник. — Они вдвоем всех против тебя настроили. Бойкот объявили. Типа общаться с тобой и даже здороваться — западло. Никто не знает, что я тебе звоню. Так что ты, Макс, меня не пали.

— А зачем тогда звонишь? — резонно спросил Максим.

Ник замялся, затем выдавил неуверенно:

— Ну… Я ж накосячил тогда… Рука вон у тебя… И вообще…

Вот именно, и вообще. Максим давно не верил в благородные порывы. И в раскаяние Ника не верил тем более. Просто тот наверняка понимал, что Ренат сдуется, как только появится Макс. Ну а истерику Крис и вовсе принимать всерьез не стоило. Да и отец Лужина вечно ему напевал (Ник сам, смеясь, выболтал), чтоб держался семейства Явницких.

Хотелось съязвить, мол, прогиб засчитан, да и спать себе дальше, но Ник вдруг обронил:

— Может, тебе интересно будет, но Ренат тут кое-что задумал… Ну как Алену прикатать на это дело…

Сон тотчас как рукой сняло.

— Только он велел тебе не говорить, так что ты, Макс, сам понимаешь, про меня ни слова.

— Что он задумал? — потребовал ответа Максим.

— Ну они типа договорились, что она к нему в гости сегодня придет. Проект вроде какой-то совместный по литературе им Аллочка поручила сделать, вот они решили, что у него будут. Шилов тоже хотел с ней, конечно же, но обломался. Короче, Ренат там что-то надумал с колесами намутить. То ли экстази, то ли еще что, я в этом не секу, ей в сок подкинуть, ну чтоб она… Ну ты сам понимаешь. Ну и транслировать все это по скайпу. Сказал, примерно в четыре покажет нам кино, так что вот…

Минут десять Максим безостановочно и поочередно звонил то Алене, то Ренату. Она сначала упорно сбрасывала звонки, а потом и вовсе отключила телефон. Ну а номер Мансурова был перманентно занят — очевидно, занес в черный список.

Максим прикинул по времени: ехать в гимназию смысла уже никакого не было. Пока доберется по пробкам, они, скорее всего, разъедутся. «На худой конец, — говорил он себе, — можно вломиться к Мансуровым». Правда, Ренат в свете последних событий, очень возможно, велит охраннику Явницкого не впускать, но разве ж это преграда?

Но никуда вламываться, к счастью, не пришлось: вскоре во двор плавно въехал отцовский «Кадиллак», из которого вышли сначала Артем, потом — Алена. Осталось только дождаться, когда она поднимется к себе…

17

Когда-то в детстве Артем выпросил у родителей щенка. Не нужен был ему щенок, в отличие от большинства семилетних мальчишек, он никогда не мечтал о собаке. А вот брат его, прекрасный старший брат, мечтал. Максу было девять, всего-то два года разницы, а каким взрослым он тогда казался Артему. Взрослым, сильным, смелым и независимым.

Сколько себя помнил, Артем всегда хотел быть похожим на брата, восхищался им, тянулся к нему. Но тот неизменно отталкивал, осыпал насмешками или попросту грубо посылал. Порой доводил до слез.

Мать обещала, что с возрастом все это пройдет, ведь два года — это сущий пустяк. И они подружатся. Но Максим продолжал не замечать младшего брата.

Вот тогда-то Артем подслушал, как отец сухо и бескомпромиссно заявил в ответ на просьбу Макса, что никаких собак в своем доме не потерпит. А Макс любил собак. Он всегда их тормошил, подкармливал. Даже уличные бродяжки его запомнили и всегда семенили за ним свитой. Но он хотел свою. Потому-то Артем и выпросил. Хотел подарить брату, от чистого сердца. Но тот… даже вспомнить обидно. Не принял подарка, психанул, крикнул что-то грубое в запале и в итоге отдалился еще больше.

Щенка потом забрал себе отцовский водитель.