— Ты по себе не суди! — выдавила она с усилием. Во рту вдруг пересохло, и язык отказывался слушаться.

Он удивленно взметнул брови, затем нахмурился.

— Ты про что?

— Про все!

Черт, опять вырвалось с явными нотками истерики. Но как тут успокоиться, когда он всего в нескольких сантиметрах, когда его дыхание опаляет кожу, когда глаза так близко, что голова кругом идет?

— Про что «про все»? — Похоже, он и впрямь искренне недоумевал. — Я тебя даже не трогал, даже не думал с тобой… Или ты про то, что мы тогда с тобой в коридоре целовались?

Его взгляд сместился к губам и почти тотчас потемнел, налился странной тяжестью, пугающей и волнующей одновременно.

— При чем тут… Я совсем не про себя, — пролепетала Алена, чувствуя, как горят губы от этого взгляда, как жар наполняет ее изнутри.

— А про кого? А, ты про Крис, что ли? — догадался он и тут же пренебрежительно фыркнул: — Пфф.

— Я слышала, как вы сегодня ночью…

— Ну да, было… кажется. Но что с того? Это вообще неважно. Для меня это никакого значения не имеет.

Его ответ обескуражил ее настолько, что непроизвольно вырвалось:

— Зато для меня имеет!

Алена спохватилась, но поздно. Все он понял и посмотрел так, будто знает теперь все ее мысли, даже самые потаенные. Как же стыдно!

— Это был просто секс, к тому же спьяну, я и не помню почти ничего, — произнес он хриплым полушепотом, снова мучая взглядом губы. — Этого бы даже не случилось, если бы ты вчера ушла со мной. И если тебе это неприятно, больше такого и не случится. Ни с Крис, ни с кем. Слово даю. Только не ходи к Мансурову.

Словно в ответ на его слова телефон вновь зазвонил. И морок, сковавший ее по рукам и ногам, рассеялся. Снова Ренат. Как же вовремя этот его звонок! Она ведь почти сдалась, почти подчинилась этому странному, точно гипнотическому, влиянию.

— Пропусти меня! — потребовала Алена. Но Максим, наоборот, уперся ладонями в подоконник, заключив ее в плен. Она с силой рванулась вбок, забыв о его сломанных пальцах. — Пропусти немедленно!

Он коротко взвыл, сморщился, но отстранился лишь на мгновение и тут же грубо схватил ее здоровой рукой, рывком прижал к себе, зашептал горячо:

— Да не будь ты такой дурой! Почему ты не слышишь меня? Почему не поймешь никак? Я же сказал, что ему от тебя нужно…

Алена попыталась оттолкнуть его.

— Я тебе не дура! — зашипела она, выворачиваясь. Но он притиснул ее к себе еще крепче. — Пусти!

— Не дура, не дура, — прошептал в самые губы, отчего новая волна мурашек осыпала ее кожу, и, рвано выдохнув, впился поцелуем.

Целовал он с таким неистовым отчаянием, с таким пылом и нетерпением, будто погибал и искал спасения в этом поцелуе.

Телефон продолжал назойливо пиликать, но она едва ли различала его трели. Все, что она слышала, — это срывающиеся вздохи, все, что чувствовала — это жар его тела, мягкие, нетерпеливые губы, незнакомое томление. Голова шла кругом, сердце колотилось где-то у самого горла, и все внутри скручивалось в сладостном спазме.

Внезапно поцелуй их прервался, пылкие объятия разомкнулись, притом так резко, что казалось, будто она парила в теплом воздухе и вдруг упала на холодную твердь.

Алена непонимающе распахнула глаза и отшатнулась.

Отец, белый как полотно, держал за грудки Максима.

— Как ты… Как ты посмел? Подонок! — цедил он сквозь зубы. — Как ты посмел тронуть ее?

Алена, онемев от потрясения, наблюдала, как отец припечатал Максима спиной к стене. Тот не сопротивлялся, не пытался освободиться, ничего не говорил и даже не смотрел на отца. Он продолжал смотреть на Алену, неотрывно, все с той же страстью, как будто до сих пор целовал ее, как будто они были только вдвоем.

Отец негодовал, бесновался, выкрикивал страшные слова, угрозы, ругательства, а потом вдруг с размаху ударил Максима кулаком. Голова его откинулась, с глухим стуком ударившись о стену. На губах тотчас выступила кровь. Алена вскрикнула, зажмурившись, а в следующий миг закричала:

— Папа! Не надо! Оставь его!

Отец, как ни странно, послушался. Убрал руки, повернулся к Алене, посмотрел с такой горечью, что стало просто невыносимо, затем решительно шагнул к ней и, взяв под руку, вывел из комнаты. На пороге она обернулась на кратчайшее мгновение, но успела поймать отчаянный взгляд Максима, взгляд, который, наверное, забыть уже не сможет.

* * *

Алена напряженно вслушивалась в крики за стеной. Там, в своем кабинете, отец ругался с Жанной Валерьевной.

— Это хорошо еще, что я вернулся домой рано, хотя не должен был. Даже подумать боюсь, что стало бы, задержись я чуть дольше. Твой поганый сын чуть не изнасиловал мою дочь! Ты это понимаешь? И теперь можешь хоть реветь с утра до ночи, хоть отцу своему жаловаться, но ноги этого мерзавца в моем доме не будет! Ты спасибо скажи, что я его просто отошлю. Таким, как он, место в колонии.

— Дима, прошу, не надо! — рыдала мачеха. — Почему ты думаешь, что он… Что он силой ее?..

— Да потому что я все видел собственными глазами! — орал отец. — Я еще во дворе был, только вышел из машины, посмотрел в ее окно, а там такое… Она отбивалась, а он… Он хватал ее, девочку мою…

— Но ведь они просто целовались! Ты же сам сказал.

— Просто? Просто?! Да ты совсем рехнулась? Он ее схватил, целовал насильно, и дальше дело не зашло только потому, что я вовремя вмешался!

Они спорили и ругались не час и не два. Самого Максима в доме не было, его увез к себе дед.

Несмотря на решительность отца, Алена до последнего надеялась, что ярость у него схлынет и он сможет выслушать ее спокойно. Однако поговорить получилось только утром. Да и то не получилось. Он не слышал ее. Был убежден, что она Максима просто покрывает по наивности своей или же, возможно, «подонок запугал девочку».

— Не проси за него. Он тут не останется. Это решено, и это не обсуждается. Я жалею только об одном — что не отослал его раньше.

Отец убеждал ее, что так будет для всех лучше, для нее — в первую очередь. И возможно, он прав, потому что рядом с ним она бы никогда не успокоилась, продолжала мучиться, томиться, разрываться между долгом и чувствами, которыми управлять, оказывается, совершенно не умела. Но до чего же не хотелось с ним вот так расставаться! До чего же больно становилось от одной лишь мысли, что он уедет так далеко, так надолго, что никогда она больше не увидит его за завтраком или ужином, не услышит его голоса… Возникло ощущение, будто от сердца оторвали часть и теперь там кровоточащая рана.

Отец предпринял все возможное, чтобы они больше не встретились, не попрощались. Отключил Интернет и телефон у нее отнял.

«Потом верну, — сказал, — когда этот уедет, чтоб не названивал».

И даже в школу ее не пускал. Велел, чтоб из дома ни ногой.

Неужели боялся, что Максим ради нее вырвется от деда и примчится к гимназии? Глупо, конечно. Зря отец так перестраховывался. Максим бы никогда так не сделал, к сожалению. Да и писать-звонить не стал бы наверняка…

* * *

Дома без Максима было пусто, но в классе отчего-то его отсутствие ощущалось еще острее.

Когда она вошла в аудиторию после трехдневных «каникул», все, буквально все, уставились на нее. Кто с интересом, кто с напряжением, кто в замешательстве.

Алена едва успела сесть за свою парту, когда увидела в дверях Кристину. Та выглядела вроде и обычно, но что-то в ней неуловимо изменилось. Может, не накрасилась? Да в общем-то, ей все равно, приди Фадеева хоть лысой.

Алена отвела взгляд, но в следующую же секунду услышала визгливое:

— Это все из-за тебя!

Даже не догадываясь, о чем речь, она сразу интуитивно поняла: Кристина обращалась к ней.

— Из-за тебя его отослали! — Кристина и начала-то возбужденно, а с каждой секундой, с каждым словом входила во все больший раж. Глаза ее блестели гневно, почти безумно. Бледное лицо пошло алыми пятнами. — Если бы не ты… если бы не свалилась на нашу голову… ничего бы этого не было. И Макс был бы здесь, с нами! Знала бы ты, как я тебя ненавижу! Как ты мне противна этим своим овечьим взглядом, этой своей притворной кротостью! Зачем ты вообще сюда приехала? Кому ты тут нужна? Сидела бы в своей деревне!

У Кристины началась форменная истерика. Ее заметно потряхивало, даже Ренат встревожился:

— Крис, Крис, успокойся… Макс ведь не умер. Ну уехал, вернется через год.

Но она уже рыдала вслух, уронив голову на парту. Все озадаченно переглядывались. Мансуров присел рядом с ней, положил ей на плечо ладонь.

— Не обращай внимания, — промолвил под боком Стас.

Кристина вдруг вскинула голову, повернулась к Мансурову.

— Прости, Ренатик, но отсядь, без обид. Это место Макса.

Затем, шмыгнув носом, обвела взглядом класс, вновь остановилась на Алене, прищурилась:

— Что смотришь? Довольна? Думаешь, всех сделала? — Кристина криво улыбнулась. — Думаешь, ты такая офигенная, что за тобой аж двое ухлестывали? Как бы не так! А ты знаешь, что эти двое…

— Фадеева, заглохни! — рявкнул Стас.

— Крис! Крис! Прекрати! — засуетился Ренат.

— … эти двое поспорили, кто из них первым тебя трахнет. Да-да, что вылупилась? Не веришь? — Кристина рассмеялась. — Именно так. Мы всем классом наблюдали, делали ставки… У-у-у, а что это у нас такое лицо? Ты и правда думала, что они оба такие вдруг ослепли, сошли с ума и влюбились в замухрышку, да? Ха! Ну ты и дура…

Алене казалось, что все вокруг стало вдруг нереальным, сплошной сюр. Потому что… Ну не может же быть так на самом деле? Не могут ведь вот так разыгрывать живого человека? Она привстала, потрясенная, оглянулась…

— Стас?

— Да слушай ты ее, — буркнул он, сам красный и злой, и в глаза не смотрит.