Игорь смерил Артура Леонидовича оценивающим взглядом. Бросил взгляд на часы. Смертельно хотелось уже оказаться в клинике, а этот разговор — вместе с попыткой его избежать мог занять время. Да и с чего бы Игорю от этого разговора бежать?

— Поехали…

Некоторое время в машине Артур Леонидович молчал, терпеливо дожидаясь, пока Игорь даст собственному водителю отбой.

— Не хочешь знать, как Аля? — наконец негромко произнес он, когда в салоне повисло молчание.

— Она замечательно. Наверняка уже в самолете, взлетает, планирует: какие магазины посетит в Сиднее, — пожал плечами Игорь. Он не самообманывался. Скорей всего, Вяземский уже вывез свою дочь из страны. Пока в полицию было не подано заявление, подписанное рукой Даши. Нет, сама-то Вяземская наверняка отмажется, ее вину хорошие адвокаты переложат на плечи исполнителей — того амбала и Тихонова, тоже сейчас валяющегося в больнице с черепно-мозговой, но отец Аллы наверняка перестраховался.

— Отнюдь, — к удивлению Игоря Вяземский качнул головой. — Аля сейчас дома, под домашним арестом.

— Вы хотите, чтобы Даша не подавала на нее заявления? — резко выдохнул Игорь. — Хотите, чтобы ваша дочь осталась здесь, где всегда есть риск, что ее опять сорвет, и она решит Даше мстить? Мне уже можно нанимать своей женщине охрану? Или может, поискать киллера для вашей чокнутой дочери.

— Не кипятись, Игорек, — Артур Леонидович нахмурился. — Ты сейчас себе на два компромата наговоришь.

— Идите к черту, — от души заявил Игорь и уставился в окно, взвешивая варианты дальнейших действий.

— Я не хочу, чтобы твоя Даша не подавала заявления, — негромко, но очень четко произнес Вяземский, и его слова прозвучали странно. — Я, напротив — очень хочу, чтобы она его подала.

Игорь медленно повернулся к Артуру Леонидовичу.

— То есть?

— Я хочу, чтобы моя дочь побывала в тюрьме, — прямо и без обиняков заявил Вяземский. Только сейчас Игорь скользнул взглядом на кисть руки собеседника. Ту самую, что сжимала трость. На узловатых морщинистых пальцах были наколки. Когда-то Вяземский сидел. После этого, как говорил отец, — он играл только законными методами бизнеса.

— Вам-то это зачем? — тихо поинтересовался Игорь.

— Я надеюсь, что так она поймет истинную цену того, что она имеет, — спокойно откликнулся Артур Леонидович. — В конце концов, у нее действительно есть все, и она могла себе позволить хоть даже вообще никогда не выходить замуж, вести очень свободную и роскошную жизнь. Но если уж я, как отец, не смог ей объяснить, что хорошо, что плохо — пусть ей объясняют последствия ее поступков. Нет, полный срок она, конечно, не отсидит — год-два, а потом я проплачу ее условно-досрочное. Этого должно хватит.

Сказать, что Игорь был в шоке — ничего не сказать. Вот честно, он ни за что не ожидал услышать от Вяземского ничего такого. Укоры в измене, в том, как некрасиво он с Аллой обошелся на приеме, и даже разбирательство за то, что Игорь Аллу едва не задушил, добиваясь ответа — что она сделала с Дашей, но не этого.

— Что, думаешь, что я излишне жесток? — усмехнулся Вяземский, глядя на Игоря.

— Я думаю, что вы охренительно справедливы, Артур Леонидович, — тихо откликнулся Венецкий. Как-то желание лезть в бутылку пропало по умолчанию.

— Твоему отцу я передал, что буду очень рад, если он тебя выдерет, — Вяземский криво усмехнулся. — Хотя честно, если бы меня попыталась так поиметь женщина — наврав про беременность, я был бы очень зол. Наверняка.

— Ну, я все-таки завел любовницу, — задумчиво произнес Игорь, напоминая об основном своем косяке.

— Кто из нас их не заводил? — фыркнул Вяземский. — Нет, будь ты каким прощелыгой с улицы, охмурившим мою дочь, чтобы за мой счет выбраться из дерьма — я бы с тебя за верность спрашивал. А так…

Машина остановилась у клиники. Игорь сжал пальцами ручку двери и глянул в глаза Вяземского. Нет, разумеется, он мог врать. Мог втираться в доверие. Но разумных тому причин у него не было.

— Извините, что так вышло, — медленно произнес Игорь. — Против вас я совершенно ничего не имел, Артур Леонидович.

Отец Аллы пожал плечами.

— Я на тебя зла не держу, Игорек, — спокойно отозвался он. — Насильно мил не будешь, это я понимаю прекрасно. В конце концов, просчеты Алькиного воспитания — мои просчеты.

Вообще-то Вяземский всегда производил на Игоря очень большое впечатление. И в конечном счете, хоть сегодня Венецкий и ожидал от этого разговора чего-то неприятного, но сейчас интуиция была спокойна. Кажется, с Игорем Вяземский говорил очень искренно.

— Игорь… — тихо произнес Артур Леонидович, и Венецкий удивленно взглянул на отца Аллы. Он-то думал, что все уже сказано.

— Я ни в коем случае не вмешиваюсь, — медленно заговорил Вяземский, глядя вперед, на снующих рядом с клиникой людей, — и вообще, к этой ситуации я довольно терпим, просто потому, что ты — Славин сын, и вообще рос у меня на глазах. Поэтому, честно — я за тебя волнуюсь немногим меньше, чем за Аллу. И этой свадьбы я хотел во многом для того, чтобы считать тебя своим сыном уже обоснованно. Но раз уж так вышло… Твоя любовница… Ты в ней уверен?

— К чему такие вопросы, Артур Леонидович? — хмуро поинтересовался Венецкий, всем своим видом давая понять, что о личных делах распространяться не намерен.

— У тебя уже есть печальный опыт, Игорек, — Артур Леонидович многозначительно поиграл бровями, — ты уже связывался с женщинами не нашего круга. И помнишь, чем это закончилось?

— Никто не сказал, что с Дашей все будет так же, — в груди зашевелилось раздражение.

— Никто, да, — задумчиво кивнул Вяземский, явно думая о чем-то своем, — но все равно будь осторожен, Игорек. Девушка-карьеристка — неважная жена. Я-то знаю как никто.

— В смысле?

— В том смысле, что вообще-то я Алле биологическим отцом не являюсь, — недовольно процедил Вяземский. — И да. Со своей женой, ее матерью, я тоже познакомился на работе, она у нас была топ-менеджером очень долгое время. Хотя тогда эта должность называлась не так… Но неважно. И тоже все было — с сумасшедшей страстью, медовым месяцем на Мальдивах, так красиво — что Голливуд бы сдох от зависти, потому что они в десять своих фильмов столько романтики не напихают, сколько было у нас. А потом — Альке четырнадцать, она лежит в больнице, а врач сравнивает нашу кровь и сообщает мне, что у меня ну вообще никак не мог родиться ребенок с четвертой группой. ДНК-анализ я сделал на всякий, врач оказался прав. От Альки я не отказался, в конце концов, не тот уже был возраст, чтобы девчонке ломать психику, да и четырнадцать лет она меня называла папой, а тут вдруг ей пришлось бы перестать… Но с матерью ее развелся, они уехали в Париж. Собственно, Альку я потом вызвал в Россию просто потому, что соскучился. Жаль что так с ней вышло… Но не думай, то, что я для нее делаю — это не из-за того, что она мне не родная. Это просто потому, что мои же деньги ее и избаловали. И плохо, если она не изменится.

У Игоря не хватало слов, потому что вот таких откровений он точно не ожидал.

— Я не думаю, что Даша такая, — наконец осторожно выговорил он.

— А я и не говорю, что она такая, — мягко возразил Вяземский. — Я тебе как своему несостоявшемуся сыну говорю, будь осторожен с карьеристками, Игорек. И только-то.

Глава 29

Я бы решила, что я-таки утопла насмерть — если бы не знала, что в рай мне попасть не светит по объективным причинам в виде очень длинного списка грехов (мелких, конечно, но это тот случай, когда количество имеет большее значение, чем качество). На ад комнатка, в которой я проснулась, не тянула, а значит я все-таки не мертвенькая. Можно порадоваться и, может быть, слегка выдохнуть.

Сначала я съежилась в клубок, обняла колени, прикрыла глаза, пытаясь осознать произошедшее. Мозг, спасаясь, пытался затереть гадкие и страшные воспоминания в какой-нибудь темный уголок, чтобы потом тишком от них избавиться, но это было слабостью. Нужно было осознавать произошедшее. Вот это все дерьмо имело место быть. Меня били, запугивали, лапали — в конце концов, топили. И что в корне всех этих проблем? Желание спрятать голову в трусы от имеющейся в наличии сильной проблемы. Нимфомания.

Которая есть, и сколько бы я ни считала эту хрень придумкой Ника, сколько бы ни считала, что моя озабоченность не проблема, — правдой мои убеждения не становились. Без нее всего этого наверняка не случилось, и не пришлось бы думать — а не трахал ли меня Тихонов, пока я валялась без сознания, и не лазил ли он мне своими грязными пальцами куда не надо. От этих мыслей подташнивало. Все-таки начбеза я практически ненавидела, хоть в конечном итоге он мне жизнь и спас. Так, ладно. Отставить рефлексию. Надо будет найти психотерапевта и вот это вот все ему. И вопросом нимфомании озадачиться обязательно.

Я усилием воли заставила себя сесть и открыть глаза. Нацепила на нос взятые с тумбочки очки. Огляделась. Вообще, охренеть можно было от этого местечка.

Это точно была больница, хотя это гениальный сыщик вроде меня мог понять по присобаченной к тыльной стороне ладони капельнице. А так бы можно было принять эту комнатку за номер в крутой гостинице, тем более что ни в коем случае на государственную обшарпанную больничку это место не походило. Кровать была широченная, на которой я могла и поперек улечься, и даже пятки бы не свисали. Прибавьте к этому темный дубовый паркет, цветовое зонирование стен, выполненное на контрасте цвета слоновой кости и гранатового, огромные окна от потолка до пола, сейчас закрытые плотными жалюзи, и обстановочку, в которой чувствовалось участие дизайнера интерьеров, до того продуманно все стояло. Светло, стильно, благородно. В трех вазах — на маленьком столике для гостей, на тумбочке возле кровати и на угловом для еды и, возможно, работы — букеты свежих цветов. Два букета были маленькие, а тот, что на ближайшем к кровати круглом столике, — большой, с моими любимыми пионами. На кресло с велюровой обивкой винного цвета рядом с тем столиком я, честно говоря, аж залипла. Оно было, откровенно говоря, модерновым. Этот антикварный плюш, бежевая кожа и черная ткань… Явно современная, лишенная вычурности, простота линий… Дизайнер много курил и хорошо зарабатывал, явно.