Я понимала, что вообще-то там, в зале ресторана меня ждет Игорь. Но сейчас показаться ему на глаза было страшно. Как ему сказать? И как НЕ сказать? Свой путь до аптеки и обратно в ресторан я помню хреново. В голове был жуткий туман, голос которым я просила тест на беременность, дрожал как у первоклашки читающей стих, в виски ломило нервной болью. Господи, как же я надеялась, что это просто гормональное. Что никакая беременность не при чем, я просто перенервничала, перепутала сроки, забыла что да — были (хотя как такое вообще можно забыть?). В общем, я успела понадеяться на любой авось, даже самый невероятный, пока… Пока за первые же пять секунд мои надежды не растерла в пыль вторая красная полоска. Вот тогда я и заревела, как сопливая малолетка. Потому что…

Иногда мне казалось, что кармически я в прошлой жизни очень провинилась. Может была каким-то Джеком-Потрошителем и убила много ни в чем не повинных людей, потому что ну вот за что? За что мне вот это? Вот сейчас, после того, как Венецкий, мужчина всей моей жизни, признался мне в любви. После того, как я чувствовала себя настолько охренительно счастливой, что впервые в жизни давая право на жизнь всем тем мечтам о наивном женском счастье, паря мыслями где-то под потолком, как зефирное розовое облачко. А тут…

И… Что делать? Как сказать Игорю? Как сказать ему, что вообще-то я жутко грязная, что мало того что изнасилованная, так и забеременевшая от насильника?

Он ревновал меня даже к своему другу. Даже при том, что у него даже не было фактов. А сейчас — факт есть. Меня трахал другой мужчина. И я — залетела. Даже если… Даже если пойти на аборт — сам факт секса уже никто не отменит, не говоря уже, что после первого аборта есть большой риск кучи осложнений и на кому нужна проблемная, поиметая левым мудилой баба, когда по улице ходят красивые, здоровые — а некоторые даже не тронутые. У него — всегда есть выбор. А я — мне же нужен только он, и ему я не буду нужна вот в таком виде.

И ничего в моем мире тогда не было, лишь слезы.

А потом — была Ленка. И Игорь. И необходимость этого разговора, этого признания с каждой секундой становилась все отчетливее. Игорь смотрел на меня и ждал объяснений. Он не собирался просто взять и дать мне уйти. Хотя лучше бы дал мне на это право — исчезнуть, без лишних слов, чтобы не заставлять его испытывать боль, чтобы не видеть в его взгляде, направленном на меня отвращения. Того, что я сама сейчас в свой адрес испытывала.

И мне… Мне пришлось дать объяснения. Выложить это все ему — своим пустым, надтреснутым голосом, ловя непрошенные, так и льющиеся из глаз слезы уголком тканой салфетки. Да что там, я в эту салфетку даже высморкалась пару раз. И в душе было темно, холодно и пусто.

Игорь слушал меня, и лицо его пустело с каждой фразой. В какой-то момент он даже отпустил мои пальцы, и от этого стало особенно горько. Все, как я и думала. Он не хочет ко мне прикасаться. Скоро не захочет и смотреть.

А потом, у меня, наконец, кончились слова. И я уткнулась лицом в салфетку, и плечи снова предательски затряслись.

Вот, скрипнули ножки отодвигаемого стула. Я даже лица поднимать не стала, чтобы не смотреть, как Игорь уходит. Ну… Может хоть вещи с водителем пришлет. Потому что я ему на глаза теперь точно не покажусь. И на работу не явлюсь. Пусть хоть по статье увольняют — не выйду. Не смогу. Слишком больно…

Мне на плечи опускаются две чуть шершавых ладони, а потом и вовсе две крепких сильных руки обвивают меня, затапливая теплом. Я знаю эти руки. Его руки. И от того что я сейчас ощущаю, меня трясет еще сильнее. И еще надсаднее рвутся из груди рыдания. Эмоции будто сносят во мне все живое, все твердое. Я сейчас не сильная. Я сейчас — ничтожество.

— Ох, Дашка. — Тихо шепчет Игорь, — маленькая моя дурочка…

Разворачивает меня к себе, заставляет уткнуться в его плечо. И я цепляюсь в него, отчаянно, бездумно, как в последний раз, потому что точно знаю — потом придется разжимать пальцы. Может, что-то случилось. Может — он до конца не понял, что я ему сказала?

Не знаю, что он понял, но Игорь гладит меня по спине и тихо дышит, прижимая к себе. Ему, наверное, неудобно, ведь стоит он — наклонившись ко мне, но почему-то ему плевать и он стоит в этой неудобной позе, обнимая меня. Меня!!!

— Успокоилась? — Тихо спрашивает он, и я понимаю, что вообще-то да. Я успокоилась. Я больше не давлюсь глухими, рваными рыданиями. Я просто лихорадочно жадно дышу Игорем, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха, пропитанного запахом кожи Венецкого, его охренительного парфюма, его волос.

— Д-да. — Тихо выдавливаю я.

— Тогда давай уже поговорим и подумаем спокойно. — Мягко произносит Игорь.

Глава 38

Игорь не возвращается на свое место напротив меня, он садится рядом, так, что нас не разделяет стол. Садится, и придвигается ко мне, опуская руку на спинку моего стула, будто накрывая меня своим спокойствием, своей уверенностью.

И пока я вовсю шмыгаю носом и стираю с лица прорывающиеся, но сейчас хотя бы не льющиеся рекой, слезы, Игорь молчит и смотрит на меня. И в его лице нет ни капли брезгливости. То что есть — я никак трактовать не могу, не получается. Игорь будто смотрит не на меня, а на что-то хрупкое и безумно дорогое, бесценное. И осознавать, что он может так смотреть на меня после всего того, что я ему сказала — в голове уложить никак не получается.

— Ну что, готова говорить? — Тихо спрашивает Игорь и я качаю головой. Не то чтобы я была готова говорить, но я могу слушать, и «да», и «нет» говорить — тоже. Хватит.

— Для начала, давай определим, что делает тебе хуже всего. — Игорь говорит медленно, взвешивая каждое слово. — Сам факт… инцидента? Или предположение о его последствиях.

Все. Меня трясло от всего. Я даже не знала, от чего меня трясло больше всего. От всего. И ни про что нельзя было сказать, что это мол — не так важно как предыдущее.

— Хорошо. — Верно трактовав мой ступор произнес Игорь. Официант принес нам чай, разлил его по чашкам, и я вцепилась ледяными ладонями в нагревающийся фаянс. Венецкий, кажется, понял, что от нервного напряжения я смертельно мерзну, поэтому накрыл мои пальцы своими, заставив меня нервно вздрогнуть.

— Мне сложно понять, что ты чувствуешь по самому факту — Его голос будто обладал каким-то гипнотическим эффектом, заставлял меня отстраниться и слушать. — Вот только почему ты думаешь, что для меня это будет поводом от тебя отказаться?

Как тут объяснить? Я уверена — моя мать, или Ник, или еще какой-то другой человек непременно бы мне вывез, что в произошедшем с Тихоновым — я виновата сама. Я сама носила на работу слишком облегающие юбки, переодевалась в кабинете под камерами, сама пила с Ленкой, сама вышла к Тихонову… В конце концов, если бы я была «правильной», следовала бы нормам этики и воспитания — может и действительно никакой ублюдок бы на меня не взглянул.

— Ты ревновал меня… — Сказала я совсем не то, что думала, но Игорь тут же качнул головой, отвергая этот довод.

— Есть принципиальная разница. Ты же понимаешь, ты же у меня умная девочка. Не можешь же ты не понимать, что есть разница между «ты крутишь роман с моим лучшим другом», и «тебя — без сознания… поимели».

Я нервно всхлипнула, Игорь виновато поморщился.

— Извини, просто сейчас это особо и не обсудишь иначе. Но если ты хочешь — можем в принципе эту тему сейчас отложить. Если ты не в форме.

Господи, нет, я наверное обкурилась. Венецкий в принципе всякий день дома мне рвал шаблон, а сейчас было ощущение, что он на меня лишний раз дохнуть боится. Была ли я в форме? Ну, не в той, в которой могла говорить о подобных вещах спокойно. Но в принципе — отстраненность помогала. Хотя бы держать себя в руках.

— Да какая разница. — Устало произнесла я, прикрывая глаза. — Что так, что так — чужой член в меня кончал, мать его. Хотя не должен был.

К горлу снова подкатила тошнота. Да уж. Кажется, собственной саркастичности нужно дать отпуск. Сейчас я совсем не в форме, чтобы быть безжалостной к самой себе.

— И? — Уточнил Игорь. — Факт неприятный, отвратительный — бесспорно. Мне больно за тебя, крошка, ужасно больно — но я подчеркиваю, что сам факт этого меня от тебя не отвернет.

— А чужой ребенок? — Сипло поинтересовалась я, напоминая ему о второй проблеме. — Ты настолько благороден, что станешь папой чужому ребенку?

— Давай озадачимся тем, что вообще — с чего ты взяла, что ребенок не мой? — Чуть насмешливо уточнил Венецкий, глядя на меня. Вот же… Как будто не сам презервативы пачками переводил.

— Мы предохранялись. — Произнесла я, притягивая к губам чашку с чаем. Сделать глоток даже не сразу получилось — губы тряслись.

— Ой, не всегда. — Игорь смешливо поморщил нос, пряча взгляд и улыбку. — Далеко-далеко не всегда. Даже в наш с тобой первый марафон — помнишь его?

— Помню. — Прошелестели мои губы. Я врезала в память каждую секунду с ним, а тот день вообще хранила в памяти как бриллиант. Но… Я не обращала внимания на то, предохраняется ли Игорь в каждый конкретный раз. В конце концов, мы реально часто трахались, как будто только-только распробовали всю прелесть секса и наверстывали упущенное время. Иногда, я, конечно, замечала, как Игорь отвлекается, чтобы надеть презерватив. Но чаще всего — я задыхалась, изнемогая от нетерпеливого желания ощутить, наконец, его член внутри себя.

— В общем-то, даже тогда минимум раза три было без резины. — Игорь виновато улыбнулся. — И потом было. Я искушал судьбу. Честно говорил себе, что если выйдет — значит так и надо. Знаю, это так-то по-свински, делать это без обсуждения с тобой, но все-таки.

Вообще, будь я мало-мальски в форме, это откровение бы, пожалуй, стало поводом для первого скандала с Венецким. Потому что да — приличные люди о таких «искушениях судьбы» вообще-то предпреждают. В конце концов, мы же оба знаем, сколько места в моей жизни занимает карьера и самореализация, просто так с бухты-барахты ребенка в мой ритм жизни не впишешь, только если все спланировать и обдумать. Серьезно. Нет, в общем и целом, я ради Венецкого была готова на всякое, на очень-очень многое, но он вроде как от меня больших жертв и не требовал. Я его и карьеристкой очень устраивала. Но я бы рассердилась, будь у меня иное настроение.