— О да, — ответила Клара, — при всем желании я бы не вышла отсюда.

— Вы, кажется, бросились из окна и расшибли себе голову.

— Мой дядя приехал? — спросила Клара, начиная понимать, какую сеть лжи сплели вокруг нее.

— Ваш дядя? Бедный, святой человек! Госпожа Сен-Стефан постаралась, чтобы он ничего не узнал, ведь он не перенес бы такого огорчения… Начальница приюта приезжает почти каждый день и заботится о вас, барышня, прямо-таки по-матерински. Она нам все объяснила: по ее словам, на вас дурно повлияло чтение скверных книг; вас избаловали; вы, наверное, тайком читали все, что попадалось под руку.

То, что Клара услышала, не могло ее успокоить. Спасение было только в бегстве.

Бегство! Но мыслимо ли бежать из больницы для умалишенных? И в конце концов не лучше ли оставаться здесь? А может быть, ей удастся улизнуть во время переезда из больницы в приют? Грозившая опасность удваивала ее силы. Да, она убежит! Несмотря на свою слабость, она разоблачит подлые козни этих вампиров!

Ей не пришло в голову довериться врачу. Разве Эльмина не стала бы утверждать, что обвинения больной — результат очередного приступа помешательства? Кому бы поверили: Кларе или почтенной даме, облагодетельствовавшей стольких бедняков?

Каким же образом Клара попала в больницу св. Анны?

Ее пронзительный крик услышали только в доме. Привратнику, который не спускал глаз с ворот и решетки, показалось, что завыла бродячая собака. Никто не пытался ни войти, ни выйти: значит, все было в порядке.

Де Мериа сразу догадался, кто закричал. Конечно, их пленница! Вместе с Санблером он выбежал в сад, пока Эльмина поспешно укладывала усыпленных девочек в постели. Лишь две из них не спали. Роза, с платком во рту, и полумертвая от страха Софи, не смевшая вымолвить ни слова.

С фонарем в руках Гектор обшарил кусты возле дома и вскоре наткнулся на лежавшую без чувств Клару. Из раны на ее виске струилась кровь. «Наверное, она уже мертва!» — подумал он и спросил.

— Что нам с нею делать?

— Бросим ее в Сену, черт возьми! — ответил Санблер.

— Как она красива!

— Не будем терять времени: ночи теперь короткие.

Санблер завернул девушку в плащ и поднял ее. Де Мериа собирался вернуться в дом.

— Нет, нет! — возразил урод. — Нечего все сваливать на меня одного! Чур, пополам: и удовольствия и труды! Помогите мне: если нас накроют, вам, быть может, придется назвать свое громкое имя.

Граф кивнул и последовал за ним. По его приказанию тотчас же открыли ворота. Впрочем, Санблер напрасно беспокоился: привратник даже не поинтересовался, что за ношу тащит человек, сопровождавший его хозяина.

Выйдя за ворота, они ускорили шаги. Вдруг их окружило несколько полицейских.

— Ага! — воскликнул один. — Мы их поймали!

Остальные столпились вокруг, держа оружие наготове.

— Ошибаетесь, господа, — возразил де Мериа, струсив, но пытаясь взять дерзостью, — мы не те, кого вы разыскиваете.

Полицейский зажег фонарь и осветил ношу Санблера.

— Труп!

— Да нет, господа, — сказал Гектор, — мы несем эту девушку в больницу; она выбросилась из окна в припадке безумия. Быть может, она еще жива.

— Нечего врать! Вы укокошили женщину и собирались бросить ее в Сену. Это мокрое дело!

— Просто несчастный случай; он произошел в приюте для выздоравливающих, которым руководит госпожа Сен-Стефан. Я — граф де Мериа, председатель благотворительного комитета.

— А я — Габриэль, по прозвищу Санблер, агент полиции нравов. Что, не узнаете?

И урод показал свое ужасное лицо. При свете фонарей полицейские наконец признали Санблера и де Мериа.

— Какая неосторожность! — заметил начальник группы. — Мы чуть не арестовали вас вместо тех убийц, которых ищем.

— Что ж тут удивительного? Порядочным людям нет нужды скрываться от полиции.

— Вы уже сообщили куда-нибудь о несчастном случае?

— Нет еще.

— Мы вас проводим. Но откройте же девушке голову! Если она еще жива, то погибнет от удушья. Вы оказали ей помощь?

— К-конечно…

— В какую больницу вы идете?

— В первую попавшуюся.

— Да ведь в том направлении нет ни одной больницы! Там начинаются укрепления Сен-Клу.

— Мы собирались зайти в ближайший полицейский участок.

В участке Кларе промыли рану; холодная вода привела ее в чувство. Побледнев, де Мериа заявил, что г-жа Сен-Стефан страшно обрадуется, узнав, что девушка осталась в живых. Ему повезло: полицейские поверили, что произошел несчастный случаи.

— Дядя! О, дядя! — прошептала Клара, придя в себя. Она закрыла лицо руками.

Санблер, считая свое присутствие излишним, незаметно скрылся.

— Припадок безумия возобновляется, — воскликнул де Мериа. — В этом нет сомнения.

* * *

Вот каким образом, заболев нервной горячкой, Клара попала в больницу св. Анны. Версия о ее помешательстве нашла подтверждение: Эльмина, приехавшая навестить девушку, не преминула зайти к врачу. Это был старик, всецело преданный науке. В больнице он занял должность психиатра, как занял бы всякую другую: все отрасли медицины казались ему равно заслуживающими внимания. Сделавшись специалистом по душевным болезням, он увлекался изучением различных форм сумасшествия.

Если врач-психиатр сам становится жертвой навязчивой идеи, может ли он правильно лечить больных? По мнению этого доктора, все преступники в большей или меньшей степени душевнобольные. Конечно, это был односторонний взгляд на вещи, так как врач не принимал во внимание внешней среды. Но, может быть, он учитывал и этот фактор.

Госпожа Сен-Стефан была для него загадкой. Эту женщину, чья внешность говорила о крайней порочности, считали чуть не праведницей! Клара же, наоборот несмотря на целомудренный вид, страдала истерией, сопровождавшейся эротическими галлюцинациями. Быть может, одна делала героические усилия, чтобы преодолеть природные наклонности, а другая находилась под влиянием книг? По словам Эльмины, девушка читала без разбора; дядя давал ей слишком много воли… Как бы то ни было, Клара интересовала врача, а Эльмина удивляла. Впрочем, он старался не поддаваться личным впечатлениям.

— Большая новость, сударыня! — сказал доктор, увидев г-жу Сен-Стефан.

— Клара умерла? — быстро спросила та. Кровь прилила к ее щекам; обычное спокойствие сразу исчезло.

— О нет, не волнуйтесь! Наоборот, она пришла в себя и уже поправляется. Я все время надеялся на ее выздоровление. Очевидно, девушка была чем-то напугана. Теперь она может рассказать, что с нею произошло.

Эльмина прислонилась к столу, чтобы не упасть. Ей было все равно, умрет ли Клара, или сойдет с ума, лишь бы девушка не проговорилась. А теперь больную будут расспрашивать о причинах «припадка»… Благочестивая дама все же постаралась овладеть собой, чтобы найти выход из положения.

— Мне едва не стало дурно от радости, — отозвалась она наконец. — Вы говорили мне, сударь, что если ваши благоприятные предсказания подтвердятся, то я смогу взять Клару из больницы. Разрешите напомнить вам об этом.

— Охотно, но сейчас она слишком слаба. Ее можно будет перевезти только через несколько дней.

— О, доктор, вы не знаете: ведь я разбираюсь в душевных болезнях!

Врач, улыбаясь, взглянул на своего новоявленного коллегу, но тотчас же отвел глаза: перед ним, несомненно, стояла душевнобольная. Она страдала эротоманией, ужасным недугом, приводящим к преступлениям. На ее смущенном лице лежало неизгладимое клеймо порока.

На какое-то мгновение доктор призадумался: не сходит ли он сам с ума? И, тряхнув седой головой, чтобы избавиться от преследовавших его мыслей, повторил:

— Больная слишком слаба для переезда. Она сможет вернуться к вам дня через три-четыре.

Старик был непреклонен. Боясь возбудить подозрения, Эльмина больше не настаивала и попросила проводить ее в комнату Клары.

Смирительной рубахи на девушке уже не было; бледная как смерть, она ждала этого визита. Ей сказали, что г-жа Сен-Стефан посещала ее почти ежедневно, и в ожидании предстоящей встречи Клара собралась с силами.

Бедняжка повзрослела лет на десять. Куда девались ее доверчивость, простосердечие, склонность во всем видеть хорошее? Они уступили место мужеству и непреклонной решимости бороться со злом. Несчастная Клара! Ей предстояло узнать, как много людей гибнет в этой борьбе…

Если бы доктор не питал к г-же Сен-Стефан такого же слепого доверия, как и другие, что, заметив полный яда взгляд, брошенный на свидетельницу ее злодеяний, он понял бы все. Однако она обняла Клару, поцеловала в лоб холодным поцелуем змеи и воскликнула:

— Как я счастлива, дитя мое, что вы выздоравливаете!

— Вы написали моему дяде, сударыня?

— Будьте спокойны, я избавила его от волнений. В газетах тоже ничего не сообщалось. Я дважды писала ему вместо вас и приложила немало усилий, чтобы он ничего не узнал о случившемся.

И она протянула больной два письма, в которых аббат Марсель благодарил за то, что особа столь высокой нравственности изволила лично написать ему о том, как она рада приезду Клары. По правде сказать, длинным письмам начальницы приюта аббат Марсель предпочел бы несколько ласковых слов от племянницы, но он не признавался в этом даже самому себе.

Слезы Клары оросили строки, которые она читала.

Дело было в пятницу; отъезд назначили на воскресенье. Мышь, даже попав в когти кошки, все еще надеется спастись и притворяется мертвой: авось удастся вырваться и ускользнуть. Так же вела себя и жертва Эльмины: у нее, как и у мыши, было только одно спасение — в бегстве. Все эти дни ей приходилось терпеть посещения ужасной женщины. Клара оставалась с виду спокойной и невозмутимой, но в душе безмерно страдала. Врача удивляло, что она, по ее словам, совершенно забыла причину своего испуга.