– Тань, я сама уже взмокла, – не выдержала Ирина. – Ну чего ты её по полному курсу гоняешь? Девочка на красный диплом идёт.

– Мне не диплом нужен, я хочу знать, что оставляю отдел в надёжных руках, – отрезала Татьяна, но несколько смягчилась. – Ладно, хватит. Чаю хотите?

Она встала и полезла в шкаф за чашками, свалила при этом на пол папку с документами, и те разлетелись. Движения у Лебедевой были резкими, а комната тесной. Ленке показалось, что юристка вот-вот заденет животом за угол стола.

– Давайте, я сама! – не выдержала девушка.

Она подняла с полу бумаги, на секунду задержавшись на них взглядом – исковое заявление, реестр объектов, договор на поставку. Собственно, ничего страшного или незнакомого. Ленка повернула голову и заметила, что Татьяна с любопытством за ней наблюдает. Смутившись, девушка взяла чайник – воды в нём оставалось на самом дне.

– А где у вас можно….

– Кулер в коридоре, – сообщила Лебедева.

Интересно, спросит ли она у Ирины, что у Ленки с ногой? Выходя из кабинета, девушка прикрыла дверь, на секунду задержалась и услышала звонкий голос Татьяны:

– Спасибо, Ириш. Хорошая девочка, мы сработаемся.


***


Конечно, домой она опоздала. Лерка попрекать не стала, только молча указала на гору посуды. Домыв последнюю чашку, Ленка сделала над собой усилие и позвонила логопеду. Она ещё в понедельник отменила занятия, но мобильник у доктора был отключен, и Ленке пришлось предупредить, не посвящая в подробности, медсестру. Выглядело это не слишком красиво, доктора надо было хотя бы поблагодарить.

Жаловаться ему на Мелихова девушка, разумеется, не стала. Старательно сдерживая эмоции, она только рассказала, что Настю отправили в круглосуточный садик, да со слов Игоря описала условия в заведении.

– Там есть логопед? – поинтересовался врач.

– Да, там у них полный штат.

– Побеседуйте с ним, передайте мое заключение. Не каждый захочет возиться с дизартрией – это сложно. А ограничиваться обычными занятиями – бесполезно. Так что лучше проконтролировать этот вопрос.

– Боюсь, никто не даст мне такого права, – пришлось признаться Ленке.

– Вы лишены возможности общаться с девочкой? – сразу понял логопед.

– Не совсем… Там хороший психолог, кое-что я вырвала, но… Лучше бы Настёне вообще со мной не встречаться!

Голос у Ленки задрожал. Она и сама знала, что виновата, и предвидела справедливые упреки, но врач только сказал:

– Не казните себя. Вы много сделали для Насти. Сможете ли вы видеться или нет – это навсегда останется с ней, поверьте.

– Нет, это было полным безумием: любить чужого ребёнка. На которого не имеешь никаких прав!

– Любить – всегда безумие, вы не находите? – мудро изрёк доктор.

…Выходить на работу следовало в понедельник, и девушка не могла дождаться, когда закончится неделя. Ей было очень тяжело в эти дни. Не смотря на все предчувствия, разрыв с Мелиховым произошел слишком резко. Она тосковала по малышке, вспоминала, как та обнимает её и называет мамой, видела перед собой полные отчаянья глаза ребёнка. И ей сразу же становилось тяжело дышать.

Про Игоря она тоже думала постоянно, но эти мысли были замешаны на горечи и злости. Ленка не могла не любить его, даже таким, как он есть – жестоким упрямым эгоистом. Но обида душила её – за что он так поступил с ней, почему нельзя было остаться в нормальных, человеческих отношениях? Вышвырнул, словно сменную кассету в бритве… Нельзя было не понять, что причина кроется в Белозерцеве. «Эгоист, эгоист! Собака на сене!» – повторяла про себя девушка.

Она прокручивала и прокручивала в голове события последних двух месяцев, снова испытывая всю гамму чувств – от несбыточной надежды, через разочарование – к трагической развязке. Конечно, прошла всего только неделя, но девушка знала – даже если острота этой боли уйдёт, рана не затянется никогда. А уж то место в сердце, где жила Настёна, кровоточило, не переставая.

Серёга, конечно, названивал. Узнав, что Ленку тоже изгнали, он все порывался приехать, но девушке пока удавалось придумывать отговорки – то ей надо в институт, то на собеседование. Парень не настаивал, девушке показалось, он снова выбрал выжидательную тактику, и в его голосе явно звучало: «Никуда ты теперь от меня не денешься!»

В субботу отец дежурил, а в воскресенье они всей семьей поехали в Кунцево – разбирать бабушкины вещи, чтобы Белозерцев мог въехать в комнату. Мама немного ворчала – затея с жильцом не казалась ей столь заманчивой, к тому же она до сих пор не могла понять, какое место занимает парень в жизни её дочери.

Впрочем, когда, открыв квартиру, они увидели на кухне пятерых мужиков сомнительного вида и трех пьяных девиц, мама оставила всякие колебания.

– И правда… – сказала она, вздрагивая от очередного взрыва пьяного хохота за стеной, – надо, чтобы был кто-то свой! А то поменяют входной замок, вскроют нашу дверь и… ищи потом правды, не выселишь… Даже продать не сможем комнату, никому не покажешь!

Ленка продержалась там пару часов, помогая матери и сестре вытаскивать старые бабушкины платья, посуду и документы. Ей было невыносимо грустно… Хоть бы, и правда, здесь поселился Серёга! Тогда можно будет всё оставить, как есть – и мебель, и комнатные цветы, и скатерку на столике… Продлить иллюзию, что эти стены всё ещё не чужие, что в них будет жить родной человек. «Вот как, родной?», – поймала себя на мысли девушка и сама испугалась. Она боялась даже думать о Белозерцеве иначе, чем о своём друге, боялась сломаться…

Собрав все старые альбомы с фотографиями, Ленка уехала раньше всех под предлогом, что надо постирать и погладить одежду – завтра выходить на работу. По дороге она решила завернуть в церковь и заказать ещё один молебен для бабули – раз уж при жизни так ничего и не смогла для неё сделать.

Домой она всё равно приехала первая, и это было хорошо. Предстояло настроиться на завтрашний день, да и вообще… хотелось побыть одной. Ей стало тяжёло среди самых близких людей – приходилось постоянно скрывать эмоции. Столь быстрое возвращение от Мелихова Ленка объяснила им просто: Игорь говорил про две недели, необходимость отпала раньше.

Про интернат Ленка рассказывать не стала – ничего себе, получится, «адаптация ребёнка к родному дому!» Начались бы расспросы, что, да почему. А так отец только обрадовался, что Ленка устраивается на нормальную работу. Мама, правда, о чём-то догадывалась, она и раньше-то не умела оставлять дочь в покое, а теперь и вовсе – стоило той закрыться в комнате хотя бы на пять минут, сразу же находила предлог и стучалась в дверь.

Пользуясь одиночеством, девушка позволила себе немного всплакнуть – обо всём на свете: о бабушке, Мелихове, разлуке с Настёной и даже о Сером. Потом глянула на часы – восемь, как обычно, можно уже звонить в садик. И не успела взять в руки трубку, как та разразилась песенкой Вини-Пуха – Настя сама установила её Ленке на свой звонок. Настроение у малышки было хорошим.

– Лена! А у меня папа в гостях! Он сегодня весь день со мной! И вчеха был! Я с ним гуляла, а не с детками!

У девушки невольно участился пульс: она-то была уверена, что Мелихов уже уехал – завтра ведь у него тренировка.

– Да? А где он сейчас, рядом стоит?

– Не-а. Он пошел с воспитательницей д-разговахивать.

– Настён… Я к тебе в пятницу приеду, ты скажи об этом папе. Это уже через четыре дня.

– Урр-ра!! А ты со мной целый день будешь?

– Нет, детка, я после работы, я же теперь работаю. Ты меня рано не жди, вот приеду, и всё расскажу. Целую, малыш! – заторопилась Ленка, опасаясь, как бы Мелихов не услышал их разговор.

– Целую, мамочка!

Ленка положила мобильник. Настя до сих пор уверена, что ничего между ними не изменилось. «Мамочка»… И эту катастрофу девушка навлекла на всех них сама.


***


Волнения и беспокойство, связанные с новой работой, пошли Ленке на пользу. В понедельник она впервые с того дня, как покинула Жаворонки, смогла отвлечься от переживаний. Ей приходилось разбираться с документами, притираться к Татьяне, знакомиться с какими-то людьми.

Девушка втягивалась – работа становилась спасеньем. Отношения с начальницей складывались пока неплохо – Лебедева, и правда, оказалась справедливой и сразу оценила работоспособность помощницы. Убедившись в её компетентности, Татьяна стремилась теперь передать ей как можно больше информации и собственного опыта – они работали слаженно и сосредоточенно. Но в душу к себе она не пускала, а Ленка и не рвалась – ведь её личную жизнь тоже никто не трогал.

Остальные сотрудники, конечно, первое время оглядывались на необычную новенькую. Но быстро привыкли и, кажется, перестали замечать её недостаток. Если за её спиной и ходили какие-то разговоры, девушку теперь это мало волновало – она столько пережила за последний месяц, любила и была любимой… Ни один мужчина не занимал её воображения, а потому она не испытывала и обычного дискомфорта в их обществе. На молодых ребят Ленка и вовсе не обращала внимания – после Мелихова все они казались ей незрелыми и неинтересными.

Правда, один неприятный эпизод всё же задел её. В первый же рабочий день в кабинет зашёл парень из коммерческого отдела, увидел новенькую симпатичную девушку, подсел к столу и принялся заигрывать – шутил, делал комплименты. Ленка только вежливо улыбалась. Но вечером… или он сам заметил, или ему рассказали. Столкнувшись с ней в коридоре, мальчик только сухо кивнул в ответ на какой-то вопрос. А во вторник и вовсе положил ей на стол договоры, даже не поздоровавшись.

Кстати, единственный мужчина, который сразу же привлек Ленкино внимание, был муж Татьяны. Он каждый день заезжал за ней после работы, так что собственная машина Лебедевой почти никогда не покидала стоянки. Теперь супруги прихватывали и новую сотрудницу – подвозили её до метро.

Когда этот высокий, стройный мужчина поднимался к ним в офис, в юридическом кабинете под любыми предлогами нарисовывались дамы самых разных должностей, возраста и формата – от юных секретарш до расплывшейся, хоть ещё и не старой женщины с подозрительным взглядом – жены директора. И Ленка их понимала.