— Потрясающе. А вы сами именно так сватались, Алан?

Задать подобный вопрос, да еще в крайне игривом тоне, со стороны Курта было довольно смело: все же он являлся подчиненным Алана. Но тот спокойно подыграл:

— Нет, не рискнул. Положим, бусы из раковин я бы еще достал. Но единственный человек, которого я мог бы попросить стать моим келувлетом, — это миссис Кидд. В качестве младшего брата Дорис должна была, вероятно, выступить наша лаборантка Элли, а вместо мозговой кости оленя я бы предложил ей разве что новенькую центрифугу. Боюсь, это не совсем то.

Дорис и Курт расхохотались — видимо, чересчур громко, — и ребенок наверху заплакал уже в полный голос. Алан яростно хлопнул себя по колену:

— Тебе обязательно было будить малышку, Дорис?

— Ну, прости, прости… У меня слишком звонкий смех. Но ведь тебе он нравится, разве нет?

Преисполненная, торжествующего достоинства, Дорис выпрямилась, продемонстрировав во всей красе увеличившийся в полтора раза бюст, развернулась и направилась к лестнице. Алан проводил ее смутным взглядом, по которому трудно было проследить ход его мыслей. Когда Дорис скрылась за дверью, Алан потер свою сломанную переносицу и искоса посмотрел на Курта:

— Что ж… Следовательно, маховик запущен, и отступать вам некуда?

— Некуда. Надеюсь, на этот раз мне повезет.

— Ну да, как в лотерее. Моя жена тоже любит рассуждать о везении, а вот мне кажется, что это слишком мелкое слово для обозначения того феномена, когда между двумя людьми вдруг происходит… Вспыхивает…

Алан затруднялся закончить фразу: скорее всего, приходившие на ум слова казались ему чересчур выспренними, а он хотел обойтись без патетики. Курт решился озвучить свою версию продолжения:

— Вспыхивает, а потом затухает. Волны быта захлестывают. Ведь очень часто с годами брак убивает даже самые сильные чувства.

— Это бред, придуманный идиотами, женившимися по случайной прихоти, — отрезал Алан.

Курт запоздало осознал: общение с Лорой притупляет деликатность — похоже, Алана, молившегося на свою игривую кошечку, всерьез обидело предположение, что вспыхнувшее в нем некогда смятение может оказаться недолговечным.

В ближайшую пятницу Лора доложила: она поделилась с сестрой планами на будущее. Когда Курт поинтересовался реакцией сестры, Лора фыркнула:

— У Сандры не бывает бурных реакций: она всегда тиха и покойна, как спящая золотая рыбка. Осведомилась о твоем возрасте, характере и доходах, а потом кивнула и сказала: «Ну что ж, хорошо». Ее вообще мало волнует реальность.

— А что ее волнует?

— Или ничего, или нечто такое, чем она со мной не делится. Мы настолько разные… Если бы мы с Санни не были так похожи внешне, я бы заподозрила, что одна из нас, попала в семью по ошибке: путают же иногда младенцев в родильном отделении.

— Она, наверное, погружена в мир музыки?

— Скорее в мир почивших в бозе композиторов. Они ей куда ближе, нежели наши соседи или ее коллеги.

Как раз это Курт понял с легкостью. Вероятно, одинокой женщине, тем более с тонкой душевной организацией, гораздо приятнее мысленно беседовать с Бахом, нежели вслух с тренером школьной баскетбольной команды. Лора помолчала.

— Только не думай, что я, ее не люблю. Я очень ей благодарна. Мы ведь остались вдвоем, когда мне было тринадцать, а ей двадцать четыре. Можно сказать, она по мере сил ставила меня на ноги.

— А что случилось с вашими родителями?

— Их нет. — Лора дернула плечами и махнула рукой. — Не хочу про это говорить… Так вот, я люблю Сандру, просто отношусь к ней несколько… покровительственно. Я с раннего возраста очень самостоятельна, независима, а она беспомощна, как младенец. Бесхарактерная, безвольная, да еще и болезненная — любой может ее обидеть. Теперь уже мне приходится ее опекать.

— И она всегда была одинока?

— Нет, самое смешное, что она побывала замужем. Сандра выскочила за одного охламона лет в двадцать, а года через три он ее бросил. Я его хорошо помню. Внешне приятный был парень: чуть постарше ее, симпатичный, длинноволосый. Но учиться и работать не хотел категорически: время от времени он куда-то устраивался, но через пару месяцев или его вышибали, или он сам увольнялся. Даже потом, когда ушел, он иногда звонил Сандре и просил денег. А иногда просил отдать какую-нибудь вещь из дома, потому что они покупали ее вместе. И Санни все безропотно отдавала — и вещи, и деньги. Говорила: «Мне не жалко». Представляешь? Она ненормальная. Потом он исчез совсем: подозреваю, он все же плохо кончил… А когда они разводились, бедная Санни отправилась к соседям просить большую сумку на колесиках, чтобы он в этой сумке порциями возил свое добро к машине: он заявил, что таскать коробки ему тяжело. И как просила, дурочка: любезно, с улыбкой… Правда, со мной этот парень всегда был добрым: учил играть в шахматы, кататься на коньках. Только он исчез раньше, чем я научилась кататься самостоятельно, не держась за его руку.

— И с тех пор ты любишь бывать на катке.

— Ага… Память о счастливом детстве, знаешь ли. Ностальгия одолевает… Короче, Курт, тебе следует познакомиться с Сандрой. И мы с ней даже определили удобное время: через две недели, на Пасху, ты приедешь к нам погостить на все четыре выходных. Общаться с ней, конечно, будет очень тоскливо, но тебе придется совершить этот акт доброй воли, — как будущему родственнику. Не возражаешь?

— Естественно, нет. А что привезти твоей сестре в качестве подарка?

— Ну не знаю. Очки Шуберта, слуховую трубку Бетховена, парик семилетнего Моцарта… Это действительно привело бы ее в восторг. А по большому счету, ей ничего не нужно. Купи какое-нибудь пасхальное украшение из глины или соломы. Она обожает дурацкие дешевые безделушки, которые можно повесить на дверь или поставить на стол и любоваться на них, пока не затошнит. У каждого свои недостатки.

* * *

Вечером восьмого апреля — уже темнело, и прохладный воздух в предчувствии ночи стремительно насыщался свежестью (настолько осязаемой, что ее хотелось втягивать через соломинку) — Курт перешагнул порог дома будущей родственницы. Лора, минутой раньше встретившая, его у машины, оживленно болтая, шла за ним. Сандра ждала у приоткрытой двери, зябко кутаясь в огромную белую шаль, — на вид очень теплую. Соответственно настроившийся и заранее заготовивший приветливую улыбку, Курт ожидал увидеть безвкусно одетое, похожее на мышь существо с жиденькими прямыми волосами и почему-то (черт его знает, отчего он вбил себе в голову эту деталь) в детских туфельках — именно такой ему представлялась классическая учительница музыки. Но действительность приятно поразила: Сандра оказалась хоть и невысокой, но замечательно сложенной пышноволосой блондинкой с ультрамариновыми, словно постоянно изумленными глазами на поллица, — такие неправдоподобно огромные глаза Курт прежде видел лишь у мультипликационных русалочек и принцесс.

Сестры действительно очень походили друг на друга — их короткие острые носики будто выточили по одному лекалу, но младшая рядом со старшей, казалась пухлым неуклюжим слоненком. Этого слоненка следовало хорошенько отжать, высушить, удалить с щек румянец и придать им немного болезненную, восковую, но утонченную бледность, — тогда сходство сестер потрясало бы куда больше. Особенно сильное впечатление производила осиная талия Сандры, подчеркнутая широким, туго затянутым поясом. И одета она была, в отличие от Лоры, весьма изящно: нечто темное и обтягивающее сверху, нечто светлое, длинное и расклешенное снизу плюс нечто модное и стильное (а не бесформенные ботинки) на стройных ногах.

— Наконец-то… Мы уже заждались. — Голос Сандры, также против ожидания, звучал хотя и негромко, но полнозвучно и глубоко. — Что ж, будем знакомиться?

— Конечно! — Лора слегка подтолкнула Курта в спину, вынудив его сделать несколько шагов вперед. — Вот, Курт, это моя старшая сестра Сандра.

— Я бы не рискнул определить, кто из вас старше, — галантно произнес Курт, переводя взгляд с одной дамы на другую, — по-моему, вы практически ровесницы.

Лицо Сандры осветила чудесная мягкая улыбка: немножко острые скулы, правда, обозначились четче, зато на щеках появились дивные ямочки.

— Очень куртуазно — я оценила. Думаю, теперь мы можем поцеловаться?

Курт был несколько сбит с толку. Реальная Сандра, мало соответствовала мысленному образу, составленному на основе характеристик, данных Лорой и Дорис. Продолжая улыбаться, он наклонился и осторожно поцеловал ее в щеку. Он ощутил не тот сочный яблочный глянец, что у младшей сестры, — кожа старшей была суше и тоньше. Еще некоторое время они топтались у двери, обмениваясь вежливыми вопросами и ответами, пока наконец, Лора бесцеремонно не хлопнула в ладоши.

— Ну, все, хватит! Мы еще наговоримся. Курт, дорогой, идем наверх. Разгрузишь вещи, переоденешься, а потом будем ужинать: ты ведь наверняка голодный.

Она впервые назвала его «дорогим», но у нее это слово прозвучало не так естественно, как у обращавшейся к мужу Дорис. Пожалуй, оно было произнесено ею, только чтобы продемонстрировать сестре степень своей близости с появившимся в их доме мужчиной, а заодно и степень своей власти над ним. Почему-то Курту подумалось, что хвастаться этим перед милой женщиной, чья жизнь не сложилась, по меньшей мере, бестактно. Во всяком случае, он почувствовал себя неловко, когда подхватил сумку и потащился на второй этаж за Лорой, напоследок еще раз раскланявшись с Сандрой.

В небольшую, уютную столовую они спустились через полчаса. Две подвесные лампы в нежно-бежевых абажурах мягко освещали стол, окутанный смесью чарующих ароматов, исходивших из мисок и салатниц, которые густо теснились вокруг стеклянной вазы, полной свежих нарциссов. Курт провел пальцем по симпатичной зеленой скатерти в белый горошек. Прямо перед ним на круглой деревянной подставке стояла чуть меньшего диаметра, довольно массивная белая керамическая тарелка с волнистыми краями, на ней — зеленая десертная тарелка еще меньше, за ними возвышались стройные хрупкие бокалы. Осмотрев эту совершенную композицию, выдержанную в радующих душу тонах, Курт вспомнил слова Лоры: сервировка стола по всем правилам этикета не является низким занятием. Похоже, такого мнения придерживались обе сестры и в итоге оказались правы: ему было чертовски приятно усесться на отведенное место и придвинуть к себе поближе тарелочную пирамиду.