— Очень здорово. Теперь я вижу: Лора была права, когда рассказывала мне про тебя. Не обижайся, но ты действительно выключена из реальности. Твой мир — это мир ушедших и здравствующих творцов от музыки, их слов, их образа жизни… Но тебе, вероятно, отрадно находиться в их обществе?

Сандра поднялась и придвинула стул к столу. Блеск воодушевления в ее глазах моментально пропал, словно угас робкий язычок пламени на задутой свечке.

— Более чем отрадно. Радостно. В конце концов, выбора у меня нет. А Лора, не говорила тебе, что я чокнутая? Нет, не возражай, так оно и есть. Только — вот беда — ненормальность прощается исключительно гениям. Им она даже рекомендована. А я, как и ты, не гениальна. Просто немножко не от мира сего. А за последние годы я поистине полностью ушла в это Зазеркалье: но я не виновата, так сложилась жизнь… Просто в один прекрасный момент я поняла, что найду спасение, думая лишь о том, что близко и понятно. Повторяю: если я чересчур увлекаюсь, останавливай меня, не мучайся.

Курт тоже встал, мысленно проклиная свои абсолютно излишние последние комментарии.

— Я нисколько не мучаюсь! Мне очень нравится тебя слушать, все это безумно интересно. Извини, если обидел. Просто мой дурацкий саркастический стиль общения, не всегда уместен…

Сандра подняла с дивана грелку и покрутила ее худыми подвижными пальцами.

— Уже остыла… Не надо извиняться. Ну что, расходимся по своим комнатам?

— Завтра мы еще поговорим?

— А куда же мы денемся?

Лежа в постели рядом с тихонько посапывающей, свернувшейся в клубок Лорой, Курт думал о ее сестре — странной, завораживающей, похожей на весталку. Он думал о ее глазах, о приглушенных и от того еще более волнующих красках ее лица, о зачаровывающем звучании тихого, но объемного голоса. Потом он подумал о ее нежных потрескавшихся губах, с трудом перевел дыхание и помотал головой. Он не должен позволять себе проваливаться в это сумасбродство. Она, в самом деле, ненормальная, а он фактически помолвлен. Ничего. Через два дня он уедет и быстро все забудет.

* * *

Утром Курт проснулся в совершенно ином настроении. Он ощущал жар возбуждения и не желал себя обуздывать. Сандра никакая не чокнутая, она просто одинокая женщина, которую сводит с ума ее одиночество. И коль скоро у него есть еще два дня, почему бы не посвятить их общению с ней? Он хочет постоянно видеть ее, говорить с ней. А чего он не хочет, так это пытаться совладать со своими желаниями. Потом все как-нибудь утрясется — всегда все утрясается, — но сейчас в высшей степени глупо добровольно отказываться от удовольствия смотреть в ее глаза. И относиться к этому надо проще — не стоит создавать проблему на пустом месте. Потянувшись до хруста в суставах, он повернул голову к Лоре, выходящей из ванной.

— Привет, ранняя пташка! Как ты себя чувствуешь?

— Получше. Хоть насморк немного утих. Температура сейчас нормальная, но это ничего не значит: вечером я опять буду умирать.

— А может, и нет: должна же ты когда-то пойти на поправку. Ты где будешь завтракать — здесь или внизу?

— Я спущусь.

Сандра на кухне при помощи выложенных на сковородку формочек в виде звездочек, сердечек и кружочков жарила крохотные оригинальные, яичницы, а затем перекладывала их на поджаренные кусочки хлеба. При виде Лоры она удивленно вскинула брови.

— Решила встать? Не слишком рано? Я слышала, как ты ночью кашляла.

— Ничего страшного. Я подумала, будет лучше, если я посижу с вами.

Обменявшись этими безобидными фразами, сестры пронзили друг друга красноречивыми взглядами, и Курту стало чуть неуютно. Жуя бутерброд с глазуньей-звездочкой, он, чтобы (не приведи бог!) не спровоцировать несвоевременный и нежелательный конфликт, старался помалкивать. Зато Сандра довольно сухо поведала, что к полудню убежит в школу на пасхальный концерт, в котором примет участие хор старшеклассников — под ее руководством, а трое обученных ею же детишек сыграют на рояле. Разумеется, она с удовольствием взяла бы Курта и Лору с собой, но Лора еще плоха, а Курта вряд ли интересуют школьные концерты — скорее всего, он предпочтет остаться дома. Курт заохал, сожалея о том, как злополучно складываются обстоятельства, но в глубине души вознес благодарность небесам: будь Лора здорова, он так просто, не отвертелся бы.

В отсутствие Сандры Курт почти сумел абстрагироваться от мыслей о ней — они с Лорой поиграли в карты и посмотрели телевизор. Чувствуя себя виноватым, Курт старался быть заботливым и предупредительным, но едва лишь Сандра вернулась, ощущение вины мгновенно испарилось и сменилось горячечным азартом. Он, как последний идиот, не сумел сдержаться — бросил карты на стол, пробормотал, что должен помочь Сандре с обедом, и, не обращая внимания на вытянувшееся лицо Лоры, вышел за дверь.

Скача вниз по ступенькам, он успел нарисовать в воображении несколько волнующих картин, но Сандра встретила его не настолько приветливо, насколько он рассчитывал. Немного растерявшийся Курт залепетал, что неприлично ему и дальше жить как в гостинице: раз уж Лора болеет, он просто обязан оказать Сандре посильную помощь — хотя бы из чувства благодарности. Сандра негромко хмыкнула:

— Знаешь, после одного своего выступления шестилетний Моцарт поскользнулся на натертом паркете и упал, а эрц-герцогиня Мария-Антуанетта, позднее королева Франции, помогла ему подняться. И мальчик ей сказал: «Вы славная, я хочу на вас жениться». Подумал и добавил: «Из благодарности».

Курт даже не попытался считать все намеки, содержавшиеся в ее словах, он просто принял у Сандры из рук супницу и понес в столовую, решив на время притормозить. За столом Сандра, неожиданно разговорившись, оживленно рассказывала о прошедшем концерте, Лора молчала и мрачно шмыгала носом. Поскольку обе пребывали в несвойственном им настроении, Курт счел за благо после обеда снова пойти погулять, а когда вернулся, то понял: между сестрами произошел какой-то разговор. У Лоры в придачу к носу покраснели щеки, у Сандры глаза; обе старались на него не смотреть и говорили вибрирующими голосами. Курт еле удержался от панического желания выскочить из дома и со всех ног броситься к себе в Эшфорд. Перспектива находиться в обществе двух женщин на грани истерики повергла его в трепет, и он пару часов тихо, как мышь, просидел на диване, спрятавшись за абсолютно неинтересным ему журналом.

К вечеру, однако, грозовое предчувствие вроде бы миновало, и Лора даже предложила Сандре сыграть им что-нибудь лирическое. Та не стала ломаться и виртуозно исполнила две волшебные, грациозные и воздушные пьески, приведшие Курта в восторг. Едва лишь она убрала руки с клавишей, он восхищенно спросил:

— Что ты играла?

— Вальс до-диез-минор и прелюдию ля-мажор Шопена.

— Потрясающая музыка! Просто чудо!

— Еще бы. Ее признали гениальной еще при жизни композитора, а такое бывает нечасто.

Курт уже хотел изречь, что исполнение тоже было гениальным, но Лора его опередила:

— Только не начинай культурно нас просвещать, Санни, мы не у тебя на уроке! Всю жизнь слышу, эти чертовы разглагольствования о классиках. Один пел сразу на три голоса, другой играл левой ногой на органе, третий пиликал на скрипке, одновременно умирая от чахотки… Я же не морочу тебе голову информацией о том, как при помощи метода высаливания провести разделение белков сыворотки крови!

— Ты сама попросила меня сыграть.

— Сыграть, а не рассказывать тысяча первую историю. Думаешь, вещая о дерзаниях великих, ты сама приобщаешься к их дерзаниям?

Сандра залилась краской: сначала нежно запунцовела ее шея, потом щеки, и наконец, багрянец добрался до корней волос. Она хотела что-то возразить, но сдержалась, встала и направилась к себе в комнату. Курт оторопело посмотрел на Лору:

— Зачем ты так?

— Потому, что мне надоело ее слушать! — капризно ответила Лора, вновь утыкаясь лицом в носовой платок. — Ей мало школы, ей обязательно читать лекции еще и на дому? А ты тоже хорош… Я болею, ты мог бы, уделять мне побольше внимания! А вы с Санни носите мне еду, как собачке, а сами с утра до ночи беседуете о высоких материях… И вообще, почему виноватой обязательно должна оказаться я? Вы что, объединились против меня?

— Лора, перестань. Зачем пороть чушь?..

— Да ну вас к черту!

Отчаянно закашлявшись (как показалось Курту, чуть неестественно), Лора потащилась наверх, по-прежнему не отнимая от носа платок. Курт подошел к пианино и опустил крышку на клавиши.

* * *

Лора не ошиблась: ближе к ночи у нее опять подскочила температура, и она, глядя в сторону, сдержанно попросила Курта принести ей картофельное пюре и чашку чая. Проглотив вместе с чаем таблетку жаропонижающего, Лора, не говоря ни слова, закуталась в одеяло и устало смежила веки. Сидевший в кресле у окна, Курт тоже не раскрывал рта. Оба прекрасно понимали, что она сейчас отключится, тем самым, выйдя из игры, а он этим воспользуется. Но, похоже, Лора считала недостойным настаивать на своих правах: после кратковременной вечерней вспышки она предпочитала хранить гордое молчание.

Спустившись вниз сразу после десяти часов, Курт обнаружил Сандру на обычном месте. В темной юбке, почти доходящей до полу, и небрежно накинутой на плечи уже знакомой белой шали она походила на даму начала прошлого века — легкую и хрупкую. Казалось, достаточно коснуться ее пальцем, и она растворится в воздухе. Она поставила на стол удивительное сооружение: на металлической подставке в форме полумесяца было закреплено нечто вроде серебристой глубокой тарелки, над которой вился таинственный сиреневатый туман. Фонтаны и лампы с туманогенераторами Курту уже приходилось видеть, но этот был выполнен на редкость оригинально — над струящейся сказочной дымкой словно плыл в воздухе стеклянный шар.

— Классная вещь. — Курт кивком указал на курящийся агрегат. — Говорят, они очень качественно увлажняют воздух.