— Зря я приехал на целых четыре дня. Зря я каждый вечер говорил с тобой. И уж тем более не стоило нам танцевать. Ты три раза произнесла: «Не позволяй мне увлекаться». Я бы мог повторить эту фразу. Только уже поздно, — ты позволила мне увлечься. Ты ведь тоже, тоже… Я не слепой…

Сандра молчала, перебирая бахрому на шали. Он перевел дыхание и продолжил:

— Я постараюсь забыть. Постараюсь. Потому что это цинично: переметнуться от сестры к сестре, тем более в той вполне определенной ситуации, в которой все мы находимся. Какой-то скабрезный водевиль… Я не должен. Мы с Лорой уже все оговорили, оповестили знакомых…

Издав тоскливое мычание, он запустил пальцы в волосы и уставился на собственные босые ноги. Несколько минут прошло в траурном безмолвии. Наконец он поднял голову.

— Можно я напоследок задам тебе один вопрос?

Она кивнула.

— Ты вчера сказала, что любовь может быть опустошающей, бесплодной… Ты так сильно любила своего мужа?

— Нет… Это случилось много позже. — Сандра положила ногу на ногу, и поплотнее укуталась в шаль. — Глупая история. Я потеряла голову от немолодого актера, который даже не знал о моем существовании. Когда девочки влюбляются в рок-певцов или кинозвезд, это можно понять. Но мне было двадцать семь. И я совершенно обезумела. Почти каждую неделю я ездила в Грейвенхерст, где он играл в местном драматическом театре, покупала билет всегда на одно и то же место и смотрела — только на него… А мои знакомые так радовались за меня: они не сомневались, что я езжу к любовнику. В общем, так оно и было… Я собирала статьи о нем, его фотографии, купила диски с двумя фильмами, где он мелькнул во второстепенных ролях. Я говорила с ним, изучила по снимкам каждую черточку его лица… Я ни на что не надеялась и ничего не ждала. Я хотела только, как можно дольше оставаться во власти этой бесперспективной любви…

Курт метнул на нее быстрый взгляд и снова ухватился за собственные волосы.

— А играет он потрясающе. Для него публика — глина, из которой он лепит что хочет. Может сколько угодно держать паузу, произносить монологи спиной к зрителям, доводить их до коллективной истерии. Он завораживает зал своим голосом, кошачьей пластикой… Многие женщины, выходя из театра после спектаклей с его участием, мечтали только об одном: поскорее заняться сексом. И лучше бы с ним. Да, он и провоцирует, и гипнотизирует… Думаю, если бы он зарезал десяток старушек, присяжные его оправдали бы. Это один из тех гениев сцены, которые не променяют роль Гамлета в провинциальном театре на кинороль какого-нибудь двухголового киборга, сулящую и раскрутку, и капитал… Но при всем том я почти не знаю, каков он вне актерства. Строго говоря, я даже не знаю, что являлось объектом моей любви — конкретный человек или некий абстрактный образ, сотканный из сыгранных им ролей… А однажды моя приятельница-журналистка предложила провести меня за кулисы и познакомить с ним. Вначале я пришла в экстаз, я представляла себе дивные картины одна фантастичнее другой, а в назначенный день… просто не поехала в театр.

— Почему?

— Потому что сказке правдоподобность ни к чему. Я побоялась, что разрушится иллюзия, рассыплется в прах чудесный замок, который я так долго выстраивала в своем сознании… Я ведь возвела его в ранг полубога, — а если бы он оказался ординарным и недалеким? Тщеславным и безмозглым? А даже если нет, что бы я ему сказала? «Я в восторге от вашего таланта»? А что бы он ответил? «Спасибо, я польщен»? Или я должна была броситься ему на шею и простонать нечто восторженно-страстное? Он бы попросил убрать с его глаз эту экзальтированную дуру, и не подпускать ее больше. Он женат двадцать три года, он католик, и он опасается безумных поклонниц. А я действительно его любила целых пять долгих лет — не сказав ему ни слова, ни разу не приблизившись… Откуда только я черпала душевные силы для поддержания этого негреющего пламени? Но все прошло. Теперь я могу сказать это точно.

Курт поднялся с дивана, подошел к ней и сел рядом на пол.

— Ты можешь любить исключительно полубогов?

— О нет, вовсе нет…

— Сандра, ответь, ты действительно позволила мне увлечься, потому что тоже…

Протянув руку, она легким движением провела по его волосам.

— Моя сестра всегда придерживалась свободных и независимых взглядов. Я, куда более, старомодна. Отвечу честно: я тоже. Но тебе, лучше поскорее уехать, Курт.

— А можно мне тебя поцеловать? На прощание?

— Нет. Боюсь, тогда мы точно не удержимся. — Сандра несколько раз беззвучно шевельнула губами, словно стремясь и не решаясь что-то сказать. Наконец она собралась с силами. — Я люблю сестру, я желаю ей счастья, и я не буду перебегать ей дорогу. Только… Прости за откровенность, но мне не кажется, что вы с Лорой созданы друг для друга. Тем не менее, я и тебе желаю счастья.

Он приблизил лицо к ее матовому колену — и будоражащему, и бесстрастному, словно луна.

— Что мне делать, Санни? Как ты скажешь, так я и поступлю.

— Ничего. Возвращайся домой. Через пару недель или месяц буря уляжется. Это… нечаянная буря.

Поднявшись к себе, он сел на край кровати и закрыл лицо руками. Ночную тишину, нарушало лишь мерное дыхание спящей Лоры.

Курт не стал добровольно длить эту пытку: утром он объяснил Лоре, что должен уехать сразу же после завтрака, — его ждет слишком много дел, ему могут позвонить студенты, работы которых он не успел прочитать. Лора отнеслась к проблемам Курта с пониманием и не стала возражать. Когда он уже собрался и присел на кровать, чтобы застегнуть «молнию» на сумке, она вдруг прижалась к его спине, обхватила руками и ласково поцеловала в мочку уха.

— Какой ты патлатый — словно пират… Курт… Я еще не вполне оправилась, поэтому в эту пятницу я, наверное, не приеду… Подождем недельку? Ничего?

Не оборачиваясь, он с отчаянием глядел на полузастегнутую сумку, приблизительно зная, как ответит сейчас, но, совершенно не представляя, что скажет ей в следующую пятницу.

— Ничего, девочка. Приходи в себя. Я буду звонить.

— И я тоже… Тебе понравилась моя сестра?

Курт чуть не свалился с кровати.

— Конечно. Очень милая женщина, — высвободившись из объятий Лоры, он наклонился и вновь яростно потянул тугую «молнию», — здорово играет на пианино.

— А о чем вы разговаривали каждый вечер?

— Ну… — он наклонился еще ниже, чтобы волосы закрыли лицо, — она рассказывала о композиторах, я — о биохимических процессах, происходящих в организме человека. Можно сказать, обменялись профессиональными знаниями…

— Ты будешь по мне скучать?

Справившись, наконец с «молнией», Курт заставил себя обернуться и посмотреть Лоре в глаза.

— Ну, разумеется… Безусловно… Как всегда.

В Эшфорд он вернулся, переполненный эмоциями настолько, что ему хотелось выжать самого себя, как мокрое полотенце. Он обзывал себя мягкотелым кретином, чье ложное чувство порядочности на деле обернулось элементарным малодушием. Он ведь не хотел больше видеться с Лорой, но не смел даже намекнуть ей об этом, он не хотел строить дальше их отношения на лжи, но страшился озвучить правду, а более всего он не хотел претворять в жизнь былые намерения: сама идея брака с Лорой казалась ему теперь нелепой до абсурда, словно он очнулся от гипноза. Тысячу раз был прав умудренный опытом Алан, терпеливо дождавшийся доподлинной сердечной привязанности! Но разве Курт мог предположить, что Лора окажется всего лишь предчувствием Сандры, ее предтечей? Они ведь были так похожи внешне, но при том различались, как небо и земля. Вероятно, он увлекся младшей сестрой лишь затем, чтобы потом, сойти с ума от старшей.

В первые дни после приезда Курт, по уши влюбленный, не мог методично анализировать ситуацию: каждую свободную минуту он использовал для того, чтобы, с легкостью погружаясь в состояние полусна, предаваться грезам — скорее всего, несбыточным, а оттого и сладостным, и мучительным. Однако близилось появление Лоры; грезы постепенно отходили на второй план, оттесняемые нервозной неуверенностью и отчаянной душевной битвой с собственными сомнениями.

Окончательное решение выкристаллизовывалось постепенно, томительно, в беспрестанном преодолении себя: он вообще не умел категорично говорить «нет» — особенно женщинам. Но к четвергу Курт, все же созрел для финального объяснения с Лорой. Он тщательно подготовился к любым поворотам и строго приказал себе провести увещевание Лоры спокойно и сдержанно, ни за что, не выходя за границы этого магического круга. Возможно, будут слезы, возможно, — буйный скандал, ничего. Лишь бы поскорее вырвать этот больной зуб, а уж потом потихоньку отходить от пережитой маеты, прикладывая к ноющему, но постепенно затихающему месту теплые компрессы.

В пятницу утром он позвонил Лоре и попросил не приезжать. Она напряглась (это можно было прочувствовать даже по телефону) и заметно изменившимся голосом потребовала объясниться, но Курт заявил, что предпочитает сделать это при личной встрече: он сам приедет в субботу днем. У него единственная просьба: нельзя ли сделать так, чтобы Сандра отсутствовала во время его визита? Лора помолчала, потом процедила, что сумасшествие заразно, и положила трубку. «Ничего, — сказал он себе, — ничего, запасись терпением, первый шаг уже сделан. Надо продержаться еще немного».

Вечером он собрал все ее вещи и уложил в несколько коробок. Занимаясь упаковкой, он поймал себя на том, что почти не испытывает ностальгической грусти. Правда, к некоторым милым мелочам он уже привык, и ему было жаль с ними расставаться, — но то была печаль иного порядка. Пришлось признать неоспоримый факт наличия душевной черствости.

На следующий день около полудня, когда он, в сотый раз, уговаривая себя отрешиться от колебаний и успокоиться, выносил коробки в прихожую, мелодичной трелью залился звонок. Негромко обругав несвоевременного визитера, Курт дернул дверь и опешил, увидев Лору собственной персоной. Она стояла на ступеньках, скрестив руки на груди и размеренно жуя жевательную резинку: от самой ее фигуры исходила очевидная и внятная угроза. Глаза, к счастью, были скрыты под темными очками — иначе Курт превратился бы в кучку пепла прямо на пороге своего дома.