– Понятия не имела, – искренне заверила Надя.

– Вот я и говорю, что лежала в сторонке и не мешала хозяевам.

– Это точно, – уныло заметила она. – Я лежала и молила Бога, чтобы все обошлось. А еще…

– Что? – напрягся Дьяконов, понимая, что не хочет слышать эту часть признания.

– Это я маме позвонила и попросила приехать, – покаялась жена.

– Да, правильно сделала, – радостно воскликнул Хоппер, отметая страхи и подозрения. – Хоть за тобой присмотрит, пока я на работе. Потом дети пойдут. Нужно ей предложить к нам перебраться…Характер, правда, тяжелый, но попробуем перевоспитать.

– Я все слышу! – донеслось с лестницы. – Спускайтесь борщ есть.

Майор Петухов внимательно посмотрел на надоевшего жалобщика.

– Вы, гражданин Пухляркин, сами при свидетелях подтвердили, что проникли в дом к Дьяконову. Еще хозяин заявление не подал, неизвестно, что там пропало, но я вам настоятельно советую забрать вашу жалобу.

– Вы отказываете мне в моих гражданских правах? – взвился «мерзавчик».

– Нет, я никому не отказываю. Не имею права, – отрезал Чижик, выкладывая перед посетителем стопку бумаг. – Вот заявление от Надежды Андреевны Одинцовой, которой вы нанесли тяжкие телесные повреждения. Да еще и общеопасным способом. А это статья, Николай Федорович. Уголовного кодекса. А вот заявление от Терещенко, вашего соседа. Он тушил пожар, устроенный вами, получил ожоги. Требует принудить вас к ответственности за халатное обращение с газовыми приборами. Есть еще заявление от Сергеева. Залетевшие к нему на участок обломки пробили крышу сарая. Порча имущества. Поэтому хорошо, что зашли. Вы арестованы, гражданин Пухляркин. Сейчас я вам ваши права зачитаю.

Мерзавчик уныло посмотрел на Петухова.

– А если я заберу свое заявление? – пробормотал он. – Или продам дом?

– Полиция охраняет общественный порядок, – сурово заметил Чижик. – А вы его нарушили. Ваше заявление или продажа домовладения не повлияют на решение об аресте.

Майор Петухов выглянул в коридор и крикнул:

– Авдеенко, уведи!

Антон Тризуцкий медленно приходил в себя. Он уже различал звуки, но никак не мог открыть глаза и что-то сказать в ответ. В палате стояла гробовая тишина. И все-таки рядом кто-то находился. Но кто, Антон разобрать не мог. Иногда наведывалась мать, плакала и причитала над ним:

– Сыночек, Антошечка, как же так?

«Почему не остается, не сидит рядом?» – сам себя спрашивал Тризуцкий.

Пару раз вместо причитаний она сильно ругала Баяна. Как будто это он его ударил!

Антон хорошо помнил лицо нападавшей, внезапно выхватившей нож и пырнувшей чуть ниже солнечного сплетения.

«Толстая жирная гадина. Наверное, уже на нарах, – подумал Антон. – Следом Баян с Совой поднимались. Поди, сразу схватили!»

Мысли Тризуцкого перескочили на тот злополучный день, воскресив в памяти все события и даже тарелку холодца.

«Хоть поел напоследок», – мысленно осклабился Антон. Он вспомнил, как из кухонного окна наблюдал за пьяным мужиком, что увел у него Маргариту.

«Выздоровею, разберусь! – зло решил про себя Тризуцкий. – И Ритку верну!»

Он попробовал пошевелить пальцами, но ничего не получилось. Ни одна мышца не слушалась его после ранения. Тупое бревно!

Каждый час заходили сиделка или медсестры и после необходимых манипуляций оставляли его наедине с этим странным молчащим человеком. Но кто же это?

– Зря вы тут караул устроили, – усмехнулся кто-то. – Он еще не скоро придет в сознание. Если придет, конечно! Может овощем до конца жизни проваляться.

– Он уже глаза пробовал открыть. Веки трепетали, – возмутился неизвестный.

– Ну и что? – фыркнул доктор. – Откроет он глаза, вам легче станет?

– Ерничаете?

– Нет, просто пытаюсь вам объяснить, что до того момента, как вы сможете его допросить и арестовать, пройдет еще много времени.

– Он представляет угрозу, – предупредил незнакомец.

– В таком состоянии? Не смешите, – фыркнул врач, и Антон услышал, как хлопнула дверь.

Тризуцкому нестерпимо захотелось завыть. Овощ с глазками! Лучше б сразу помер, чем так мучиться. А что еще ждет впереди? Кто станет ухаживать и как быстро это надоест?

«Я бы точно ни за кем досматривать не стал в таком состоянии… даже за матерью или Пашкой, – мысленно разозлился он. – И брату такая обуза ни к чему. Матери разве что… Но, наверное, ее полиция не пускает…»

И тут Антон вспомнил предостережение полицейского.

«Ага, вооружен и очень опасен! Как же!»

В палату вошла медсестра, и Тризуцкий понял, не почувствовал, что ему ввели инъекцию. Сознание медленно затуманилось, и наступил мрак.

Нонна Тризуцкая сидела на диванчике в холле и с нарастающим страхом наблюдала, как заведующий отделением важно шествует по коридору. Врачи и медсестры, первое время заботливые и доброжелательные, теперь старались отвести взгляд, даже деньги брать категорически отказывались. И хоть Нонна догадывалась, что это из-за того, что ее сына объявили преступником, но в глубине души страшилась, что из-за полной безнадежности ситуации. «Пусть преступник, – думала она, неотрывно следя за врачом. – Пусть украл что-то или помог украсть. Но не убил же! Шантажировал кого-то… Кого? Глупости какие! Ее мальчик талантлив, как бог, и получает гонорары за программы для разных зарубежных фирм. Зачем Тошеньке вымогать деньги, если их у него и так полно!»

Она заметила, как заведующий, отдав распоряжение медсестре, направился в ее сторону. Нонна подскочила, одернула кофту. Заглянула в глаза.

Вальяжный доктор с бородкой позволил встретиться с ним взглядом, доброжелательно улыбнулся. Нонна рванула за ним по коридору.

– Доктор, как он?

– Никуда не уходите, – пробурчал заведующий, не останавливаясь. – Антон очнется ночью. Если полицейский уйдет, сможете поговорить несколько минут. Это все, что я могу для вас сделать. Утром к нему уже не пустят. Дежурный врач обязан сразу же сообщить.

– Спасибо, спасибо, доктор! – запричитала Нонна.

– Десять тысяч, – хмыкнул тот, удаляясь к себе в кабинет.

Когда Антон очнулся в следующий раз, рядом с ним сидела мать.

– Тошенька, миленький! – заплакала она. А потом быстро начала пересказывать события последних дней.

– С Баяном что? – еле слышно прошептал Тризуцкий.

– Сидит эта сволочь. Организатор ОПГ! Это он тебя заказал!

– Сова?

– Дает показания. Свидетель он, понимаешь! – мать в сердцах всплеснула руками.

– Квартиру мою продай, деньги понадобятся, – прошелестел одними губами Антон.

– Так уже продала. Митрич, тесть твой бывший, выручил, по рыночной цене купил. Повезло, слава богу! Валя Баянова к нему сунулась участок продать. А он ее выгнал с порога. Сказал, что душегубам не помогает. А Лутонин на все личное имущество Баянова арест наложил.

– В чем меня подозревают?

– Шантаж и соучастие в краже из музея.

– Ясно, – проскрежетал Антон через силу.

– Как же тебя угораздило связаться с Баяновым! – всплеснула руками мать и заплакала.

– Не плачь, пожалуйста, – пробормотал Антон. Он хотел добавить еще что-то, но в палату заскочила медсестра.

– Вам нужно уходить, – пробормотала она. – Приехала полиция.

«Видать, я встрял по полной, – подумал Антон.– Раз следователи среди ночи заявились». Он посмотрел вслед сгорбленной и поникшей матери.

«Никогда не смогу объяснить ей, что не было никаких программ для крутых фирм, никаких гонораров за статьи в журналах. Ничего! Талант весь ушел на написание маленьких программок-червей, недосягаемых для антивирусов. Никто из близких так и не понял, чем я зарабатываю на хлеб. После случая с Дашей только Рита догадалась. И вернувшись из той злополучной поездки на море, когда Митрич велел всем угомониться, она выставила лишь одно условие в обмен на свое молчание. Оставить в покое Молоканова. Раз и навсегда. Баянов, конечно, потихоньку шустрил, и его шпион докладывал, что появились новые разработки. Но, опасаясь гнева Танеева, ничего не предпринимал. Кто еще мог знать? И на чем они прокололись? И почему его самого уже обвиняют в соучастии в краже листа, кто же его украл и зачем?»

Вопросы еще роились у него в голове, когда дверь в палату распахнулась, и Антон увидел двух мужчин в штатском, но судя по выправке, эти двое привыкли ходить в форме.

– Очнулись, гражданин Тризуцкий? – ласково осведомился один из них и широко улыбнулся.

Глава 24.

14 января

Алексей Николаевич Лутонин сидел за рабочим столом у себя в Вишневке и рассматривал видео с камер наблюдения, следивших за эмиссаром лорда Элмерза, свихнувшегося почитателя Наполеона Бонапарта. Но Рената Сарновская ни с кем не контактировала. Гуляла по городу, обедала в ресторане и один раз съездила к родителям на кладбище. Словно только за этим и приезжала. Лутонин с самого начала нутром чувствовал, что Сарновская явилась по его душу. Вернее, за его золотым листом. Но никаких зацепок до сих пор найти не удалось. Неужели, действительно, хамовитый внук старого Баяна причастен к ограблению? Лутонин отодвинулся от экрана и откинул голову на подголовник. Как же все запутанно и непонятно! Но главное, что Марина вернулась в Вишневку. Все такая же – роза с шипами! И Надежда выросла красавицей, вся в мать. Но тоже ершистая и строптивая. Он подумал о своих трех женах, почитавших его как верховное божество и не смевших перечить. Ну и что? Надоедали сразу, на первом же году брака. Как там Райкин шутил.

«Закрой рот, дура, я все сказал!»

Если Люська и Инна еще любили его, то третья жена – Оксана – особа неискренняя, сплошная игра. И как его угораздило жениться на этой актрисе погорелого театра?