– Помогло?

Джой слегка нахмурилась, подумала, решительно кивнула. Дилан притянул ее к себе и поцеловал в макушку.

Джой откашлялась.

– Твоя очередь.

Он сунул руку в карман и достал «Данлоп», положенный туда еще до обеда. Дилан пользовался этим серым, как сланец, черепаховым медиатором на протяжении всего путешествия. Ему показалось уместным оставить его в той точке, откуда Джек начал карьеру профессионального музыканта.

Очень плохо, что «Понтиак» Джека добрался только до границы между Калифорнией и Аризоной. Он бы бросил эту кучу хлама здесь и ушел.

Подбросив медиатор на ладони, как монетку, Дилан сунул его под пластиковую обертку букета, чтобы ветром не унесло в канализацию. Он смотрел на медиатор, думал, что сказать о Джеке, и хмурился. На ум не приходило ничего стоящего. Ни высоких слов, ни значительных фраз. Никаких озарений вроде «мне хочется стать рок-звездой».

Джой взглянула на него.

– Что не так?

Он поднес ко рту кулак, откашлялся.

– Не знаю, что о нем сказать.

– Совсем ничего?

Дилан уныло вздохнул.

– Кроме того, что Джек был придурком и совершил дурацкий поступок, отправив меня в это путешествие? Ничего. – Отец оказался единственным из знакомых Дилану людей, кто умудрился проявить эгоизм не только при жизни, но и после смерти. Он до сих пор не признавал страха Дилана перед сценой.

– Ладно, попробуй так: чему ты научился в этой поездке?

– Я все так же не испытываю желания стать рок-звездой, но… – Он ухмыльнулся. – …я научился ценить те мгновения, когда публика слушает мой голос, даже если она представлена одним человеком. – Он пожал руку Джой, и она самодовольно улыбнулась.

– Быть может, твой отец хотел, чтобы ты научился именно этому? Интересно, а вдруг все вот так просто?

– Может быть.

– Ты совсем по нему не скучаешь?

Дилан задумался, вспомнил детство. Джек не читал ему сказок на ночь, а по воскресеньям не пек на завтрак оладьи. Но их роднила музыка. Джем-сессии за кулисами и в студиях были просто потрясающими. Он скучал по тем дням.

– Скучаю.

– Что собирается делать твой дядя теперь, ведь отца больше нет?

– Когда я с ним разговаривал в последний раз, он еще не знал. Возможно, займется сольной карьерой. Он бы и в ней добился успеха. Между нами говоря, он талантливей Джека.

– Я сохраню твой секрет. – Джой изобразила, как запирает рот на замок и выбрасывает ключ. Точно так же сделал Дилан в день их знакомства, когда обещал не задавать вопросов о Джуди. И это принесло свои результаты. Если он чему-то и научился, то это тому, что Джой держит слово гораздо лучше него.

– Пойдем?

В последний раз взглянув на табличку, Джой послала розовому букету воздушный поцелуй. Дилан положил руку ей на плечи, а она обняла его за талию.

– Пойдем.

Следующие сорок восемь часов они провели в Чикаго, и эти часы были еще более потрясающими, чем предыдущие двадцать семь. Дилан заказал люкс в «Хилтоне», и они покидали апартаменты лишь дважды, оба раза по вечерам, когда у него проходили выступления в некоем сомнительном баре в отдаленной части города. Если бы не ограниченный запас времени, он попросил бы ее остаться на время концертов в отеле. Публика собиралась такая, что он даже забеспокоился. Но Джой хотела слышать, как он поет и играет на своей гитаре. Его это вполне устраивало, только сидеть она должна была как можно ближе к сцене, буквально на расстоянии вытянутой руки, чтобы он мог вытащить ее, если в зале начнется потасовка.

Когда они вернулись в отель после первого концерта, Джой не сразу выключила телефон. Она позвонила родителям, затем лучшей подруге Тарин и, наконец, Марку, сообщила, где остановилась (не в «Хилтоне») и когда рассчитывает приехать в Нью-Йорк (она хотела задержаться в Чикаго еще на один день, потерянный из-за бури). Потом выключила устройство и положила в чемодан с вещами.

– Марк не сойдет с ума, если ты не позвонишь ему утром? – спросил Дилан.

– Конечно, сойдет. Я ему скажу, что потеряла зарядку для телефона, а денег на новую у меня нет. – Ее ладони скользнули вверх по его груди и сомкнулись на шее. – Сорок восемь часов, Дилан. Я вся твоя.

– Сорок восемь часов, – эхом откликнулся он, поцеловал Джой, и от этого поцелуя страсть вспыхнула, как пожар от искры. Сорок восемь часов, если не считать еще одного концерта, им никто не помешает. Сорок восемь часов Джой будет принадлежать только ему, а он – ей. Номер люкс станет их миром. Он не думал о прошлом и не тревожился о будущем.

В какой-то момент в середине следующего дня Дилан распаковал «Полароид», выданный ему адвокатом Джека, и зарядил пленку.

Раскинувшаяся на белом хлопке постельного белья, Джой была прекрасна. Она оперлась на локти.

– Все это время у тебя был «Полароид»?

Он хмыкнул.

– Дурацкая шутка Рика.

– Мне кажется, это круто. Такое ретро. Не могу поверить, что ты им не пользовался.

До этого момента Дилан считал это глупостью. Но наконец увидел то, что стоило снять.

Он посмотрел в объектив.

– Улыбнись, красавица. – Джой улыбнулась, и он нажал на кнопку. Камера выдала снимок. Помахивая листком, он вернулся в постель, лег возле Джой голова к голове и поднял фото. Они молча ждали, пока снимок проявится, и постепенно возник образ Джой. Она ахнула. Он ухмыльнулся.

– Замечательный снимок. – Золотистые волосы рассыпаны по плечам, простыня укрывает ее до пояса.

Джой выхватила у него фото.

– Эй!

– Я голая. Тебе нельзя хранить это.

– Я так и знал, – проворчал он и надулся, а она расхохоталась. Ему будет не хватать ее смеха. Такого звонкого, озорного.

– Сделай другой. – Она натянула простыню на груди. Золотистые волосы Джой раскинулись нимбом по подушке, она улыбалась. И Дилан сделал снимок. Потом повернул голову, прижался губами к ее щеке и сделал еще один. Это фото должно было стать его любимым. Она так смотрела в объектив, словно заглядывала в душу. Но пока Дилан принимал душ перед концертом, Джой забрала и этот, и другие снимки и спрятала в своих вещах.

Потом он хотел спросить ее об этом, но передумал. На сорок восемь часов ему была дарована привилегия любить Джой и быть любимым. Гораздо лучший подарок, чем фото женщины, с которой он через два дня расстанется навсегда.

Их миры вращались по разным орбитам. Но на последние девять дней его жизнь совпала с жизнью Джой. Из-за одного этого он чувствовал себя самым везучим сукиным сыном на свете.

В их последнее утро в Чикаго на него нашло мрачное настроение. Он мало разговаривал за завтраком и по пути в Кливленд, где провел свою последнюю ночь с Джой. Она тоже мало говорила в тот день. Прибыв на место и войдя в свой номер, они вообще не разговаривали и не спали. Только касались друг друга, целовались и занимались любовью.

Дилан прижимал ее к себе, лелеял, наслаждался ею. И страстно желал остаться с ней.

– Что мне сказать, чтобы ты согласилась продолжить наше путешествие? – осмелился спросить он.

Поцелуем она заставила его молчать, а потом в последний раз оседлала. И проскакала на нем на прощание. Ей больше нечего было сказать.

Как всегда, наступил рассвет, и Дилан знал, что ему нужно успеть на самолет. Он отвез ее в Нью-Йорк, прямиком в аэропорт имени Кеннеди, никуда не сворачивая по пути.

«Присохшую повязку надо удалять рывком», – сказала в то утро Джой. Ей хотелось как можно быстрее попасть в аэропорт, откуда их пути расходились, иначе она передумает. Ему не нравилась затея ускорить расставание, но он не мог не согласиться с ней. Обоим было нужно поскорее закончить с этим и переходить к следующей фазе.

Всю дорогу он держал Джой за руку. Когда они въехали в аэропорт и он остановился у бордюра, то не хотел отпускать ее ладонь. В салоне автомобиля сгустилась неотвратимость прощания. Джой уставилась на свои колени. Плечи ее вздрагивали. Ему захотелось в последний раз увидеть ее улыбку.

– Приятно было прокатиться с тобой, – попробовал пошутить он.

– Не надо. Не пытайся рассмешить меня, когда хочется плакать. – Но улыбку из себя она выдавила. Дилан никогда ее не забудет.

Он погладил ее по щеке.

– Не плачь по мне.

Джой кивнула, вытерла лицо. Вздохнув, она посмотрела на него так, будто хотела запомнить всего, до малейшей черточки. Взгляд ее блуждал по лицу Дилана, и он точно так же смотрел на нее. Запечатлевал в памяти каждый штрих, каждый изгиб, оттенок ее волос, цвет глаз.

Она печально улыбнулась.

– Мы не обменялись фамилиями.

– Что случилось на дороге, остается на дороге, – сказал он.

– Если один из нас захочет отклониться от маршрута…

– …мы оба должны согласиться, – закончил он вместе с ней.

Они обменялись улыбками, и Дилан почувствовал, как защемило в груди. Ему придется очень нелегко.

– Не забывай меня.

– Никогда.

Дилан распахнул свою дверцу. Она сделала то же самое. Он забрал с заднего сиденья свои вещи и гитару, и они остановились у бордюра. Опустив поклажу на асфальт, он прижал ее к себе. Джой расплакалась. Он целовал ее и чувствовал соленый вкус слез. Этот вкус всегда будет ассоциироваться у Дилана с душераздирающим чувством расставания. Проклятье, это оказалось труднее, чем он ожидал. Тяжелее, чем петь на публике.

– Я никогда, никогда не забуду тебя, Джой, – поклялся он. Потом неохотно выпустил ее из объятий, поднял вещи. Взглянул на нее. Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, потом Дилан окинул всю ее взглядом. Расклешенные джинсы с низкой талией. Обтягивающая футболка с радужным пони. На шее ожерелье из натуральных раковин. Волосы свободно падают на спину. Золотистые потоки солнечного света, в которые он зарывался пальцами, когда занимался с ней любовью. Она была прекрасна. Его девушка из Калифорнии. Его радость.

– Не говори ничего, Дилан, – прошептала она, когда их глаза встретились в последний раз. – Не говори «прощай».