— Хи-хи, какое название смешное? Да, Палыч, я тоже хочу!

Доехали быстро, баба Таня с Аришкой встречали их у калитки:

— Заждалися уже вас! — баба Таня обняла всех по очереди, девы, переодевшись, тут же убежали с Аришкой. Лёха же помог разобрать все сумки и набился к бабе Тане на молоко.

— Знаешь, как по Зорькиному молоку скучал?

Калинин же, прислонившись к перилам, сидел на крыльце у Вали, держа на коленях рыжего кота, и неизвестно кто из них больше балдел, у обоих было блаженное выражение.

Валя засмеялась:

— Вас так и хочется обоих почесать за ухом!

— А и почеши, — не открывая глаз, сказал Калинин.

— Володя, я вот спросить хочу… Марианна эта… она как, нормальная была?

Палыч резко открыл глаза.

— Ну, как тебе сказать? Сначала да… такая нежная, хрупкая, скромненькая, ну прямо фея… Игорёк и потерял голову. Любовь такая, неземная. Иван с Тоней не особо довольны были, но, сама знаешь, говорить что-то против — ещё хуже. Забеременела она сразу. Свадьбу сыграли, чуть ли не свадьбу века… Беременность была трудная, токсикозы там всякие, отекала она сильно, в общем, Лёшку ещё в животе она невзлюбила. Рожала сложно, он крупный — больше четырёх килограммов родился… Ну и… — он вздохнул, — с первых дней она его не сильно жаловала, «ах, послеродовая депрессия» передразнил он кого-то. — Тоня тогда жива была, вот она его и вырастила, до пяти лет. — Он помолчал. — А эта мамашка… гулянки, тряпки, подружки, тусовки… Игорь-то прозрел, да все как-то надеялся, что перебесится, ну и любил её, куколку, япона мать. Лёшка подрос, она опять забеременела, вон, девчонками, когда узнала, что двойня… пошли сплошные истерики… Пацан же рос смала серьёзным, а когда она его потерять умудрилась, и чуть не уволокли цыгане, спасибо Фелицата его увидела! Это ему года три с половиной было… всё… как отрезало у него, только Тоню и признавал… мама Тоня. Да и на гулянках где-то попробовала дурь. Пока беременная была, держалась, на сохранении то и дело, да и смотрели за ней крепко. А уж после родов… во все тяжкие и пустилась, пошла гулять с девчонками, видать кого-то увидела, хорошо во дворе их оставила, на охранников… и больше и не появлялась… Искали сначала её, где-то выцепили, отправили в Германию на лечение, опять, не доехав до дому, сорвалась… Игорь-то сильно переживал, а Лешка от малышек не отходил, вот и стали они для него дети. Вот… а когда им два года было, то… — он опять вздохнул, — погибли Тоня с Игорем. Дед-то закаменел весь, а Лёшка… пятилетний пацан, откуда что взялось… А эта сучка… мамашка его… прислали после бумагу, что от передоза померла… Лешка её только Марианной и называет, мамой никак, да и какая она мать, только что биологическая? Что, он её вспомнил?

— Да отродьем она его называла.

— Вот ведь… ладно, ты просто его про неё не спрашивай, не любит он этого. Давай-ка, поехали мыльно-рыльные запасы прикупим, стирка-то вам теперь постоянно светит.

Прикупив всякие нужные для стирки-уборки препараты, Калинин в наглую сунул бабе Тане деньги за молоко, поговорил с Дедом Ульяновым и, попрощавшись, уехал.

Лёха с Матюхой разбирали Фелин подарок — Ленин, увидев спиннинг, присвистнул:

— Хорошая вещь! И удочки тоже, я про такие только слыхал, рыбаловка будет знатная всё лето!

Потом готовили прикорм для рыбы, в общем, делали мужские дела. Баба Таня с девами готовила семена для посадки — у неё по лунному календарю завтра был посадочный день. Варя и Вера старательно насыпали в плошки семена и удивлялись:

— Вот из этих малюсеньких семенов вырастет большая морковка?

Им, городским, было интересно, Анчутка же ныла и просилась на улицу, пока баба Таня не пообещала её завтра отправить к родителям. Все были заняты полезными делами, мальчишки к вечеру приготовили бересту и мелкие щепки — на завтра к вечеру затевалась баня и топить её вызвался Ленин, Лёха хотел внимательно все просмотреть, ему очень понравилось выражение бабы Тани:

— В хозяйстве все сгодится!

Потом немного погоняли на великах, повечеряли и долго вели разговоры лежа в кровати, пока не уснули. Валя позвала бабу Таню, посидеть на лавочке. К вечеру запах зацветающей вокруг сирени усилился, и они сидели, наслаждаясь, изредка переговариваясь.

— Я, Валь, што своих воспитывала, што сейчас буду делать, девчушки старательные, вот и буду приучать их все делать, вона какие у меня выросли дети, всё умеют, да и Лёху они слушаются, к осени каких хозяюшек деду сдадим! Дед-то как тебе?

— Знаешь, вроде, неплохой мужик, цепкий такой, но жестковат, Палыч помягче будет. Самое главное, детей любит, а Лёшка с ним очень похожи, я немного поговорила с Володей про их родителей, — она рассказала про Игоря и Марианну.

Баба Таня, обычно рассудительная и взвешенно ко всему подходящая, выругалась.

— Ах… вот стерва, это ж дитё! Но ничё, Лёха, вон гляди как оживел у нас, его же невозможно не уважать, ничё, приголубим… и деда растопим, даст Бог! А ты молодца, своим-то всем накажем про родителей не спрашивать. А девчушки-то на мать-кукушку похожи?

— Палыч сказал, они — вылитая баба Тоня, жена деда.

— Видать, баская она у него была! Девицы-то видными вырастут!

Суббота получилась ударная, посадили всю картошку. Приехал Федяка и его младшенький Никита, такой же высокий как все Шишкины, только худоват, но в шестнадцать лет выглядевший постарше. Лёшка без устали кидал в лунки картошку, изредка поглядывая на детей — те, высунув языки от усердия, старательно сажали свеклу, морковку, какие-то бобы — все были при деле.

В обед сделали перерыв, и опять же Лёшка старательно поджигал приготовленные в бане на растопку щепки и бересту. Часов в пять приехал Калинин и с ходу включился в посадку, отправив пацанов отдыхать, те с гиканьем понеслись прокатиться.

Девчушки же помогали бабе Тане и Вале — мыли овощи для салата, старательно чистили чеснок, баба Таня незаметно поручала им какие-то мелкие, но полезные дела.

— Процесс пошёл, — пошутила Валя.

— Чем раньше научатся, тем легче, в жизни все пригодится! А как иначе?

Неделя проскочила незаметно, за ней потянулась другая, лето в этом году, похоже, спешило вытеснить весну, дни стояли жаркие, деревенская ребятня пропадала на речке — галдеж слышался до самых сумерек.

Палыч как-то незаметно для себя и деревенских стал абсолютно своим, к его приезду всегда была приготовлена сытная деревенская еда.

— Набаловали вы меня с бабой Таней, — говорил он Вале, осень наступит, ведь взвою!

— А мы тебя, милок, и не гоним, ты мне совсем родной стал, где пять сынов, там и шастой сгодится, — она упорно говорила некоторые слова неправильно, — тем более, что некоторых и не заманишь домой!

Калинин привез ограждения для лягушатника, и Лёха со спокойной душой стал плавать подальше — дети были в безопасности. Дед Иван потихоньку выправлялся, грозился приехать в деревню — Лёшка от этих известий совсем успокоился, с нетерпением ждал деда и каждый вечер обстоятельно и долго разговаривал с ним. Все трое загорели, Лешка немного поправился, дети вели себя замечательно.

Валя совсем не жалела, что их взяла, девчушки под руководством бабы Тани старательно чистили картошку, резали яйца и овощи на салат, поливали свои грядки, мыли свои тарелки и чашки, стали намного бойчее.

Лёшка с бабой Таней придирчиво выбирал варианты домика на лето — на выходные дед должен был приехать, если врач разрешит. Дед Ленин радовался, глядя, как его безбашенный Матюха под влиянием Лёшки становится взрослее и разумнее, стучал по дереву и плевал через левое плечо.

Валя же стала ловить себя на мысли, что воспринимает Палыча как что-то очень нужное ей, даже необходимое!

— Мда, мать, весна что ли на тебя действует так? — иронично подумала про себя.

Глазастая баба Таня выдала ей:

— Валюшка, а ведь из вас с Володей вона какая замечательная пара складывается, он мужик жизнью битый-перебитый, да и ты лиха хлебнула. Он-то с тебя глаз не сводит, когда думает, што никто не видит! Мне уж дюжеть он нравится, будь я помоложе… ох и развернулася бы… Я мужиков всегда оцениваю не по красе, не по деньгам, а по надёжности! Так он как раз такой и есть, истинно, как за каменной стеной за ним, приглядись-ка к нему получше, да не упусти. Ирка-то вон как круги нарезает вокруг по его приезду-то!

И впрямь, соседка Ирка резко изменилась, привела себя в порядок, сделала стрижку, перестала ходить в замызганных одёжках, почти не материлась… Ленин, встретив её первый раз в таком виде, вытаращил глаза:

— Ир, ты какая красотка-то стала! — Потом не выдержал, — в магазин-то к вечеру одна не ходи — умыкнут гастарбайтеры такую кралю-то!

— Тьфу на тебя, вечно ты всё опошлишь!

— О, и культура речи появилась, не к добру это, наверное, к перемене погоды, лучше, конечно, к теплу бы…

Через пару дней случилось +30. И вытирая мокрый лоб, Ульянов всем говорил, что виновата Ирка.

— Иван Игнатьевич! — радостно встретила его секретарь, — с выздоровлением! Я так рада! — и он знал, что она говорит от души, долгие десять лет Катерина была неизменно рядом. Имея своих уже взрослых внуков, она много подсказывала и помогала оглушенному гибелью родных Ивану.

— Как ребятишки?

— Не поверишь, по телефону сплошной восторг: «Деда, тут лучше чем на море!» Вот, завтра поедем навестить, они там домик в аренду на лето присмотрели, если всё срастется, перевезу туда Марь Иванну, и пусть до конца августа живут там. Лёшка рыбаком заядлым становится, уловом хвалится, купаются вовсю! — говоря это, Козырев улыбался.

А Катерина скрестив под столом пальцы, тихо радовалась, что оттаивает их старлей!

Фелицата подробно и обстоятельно отчиталась за каждый день — всё было в порядке, Иван же поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется, впервые(!!!!) за все время, вникать, а зудит внутри от желания поскорее увидеть своих Козырят.