Цыгане оглушительно вступили:

«Таня, Таня, Танечка, Танечка, Танюшка

Добрая, красивая… самая лю-ю-юбимая!!»

Из-за спины цыганки важно выплыли две мелкие цыганочки с подносом, на котором стоял бокал, размером с поллитра, тут же раздался хлопок, в потолок полетела пробка… А самый крупный цыган налил полный бокал шампанским и с поклоном поднёс его Макаровне.

Все цыгане слаженно запели:

— Пей до дна! — сидящие за столами подхватили, и под такое хоровое пение баба Таня выпила шампанское и, озорно взглянув на цыган, с размаху швырнула его в пустой дальний угол, брызнули осколки, и все захлопали и заорали:

— На счастье!!

Тут же зазвучала «цыганочка» и цыгане начали плясать… это было фееричное зрелище. Плясали истово, особенно лихо получалось у детишек и цыганки с большим бюстом, та умудрялась и плечиками потрясти и частушки петь:

«Есть гитара у меня

Шаровары красные

Полюбил Татьяну я

Ох, огнеопасную!»

Дальше дружно шел общий припев:

— Цыганочка ока-ока, цыганочка черноока, цыганочка черная, погадай!

— Цыганочка Аза, Аза, кому раз, кому два раза, а кому ни разу не дала… — тишина и дружное, — … поцеловать!

Солистка, забывшись в танце, начала поднимать юбки и за столами начали откровенно ржать, из под шикарных юбок показались не менее «шикарные ножки»… явно сорок какого-то размера. А та всё поддавала жару, отплясывая и тряся бюстом… и тут одна грудь выскочила из большого выреза кофты и отлетела к столу….

Шустрый дед Аникеев, тут же подскочив, схватил её:

— От это грудя!! — Он подбежал к цыганке, которая оттопырив край кофточки уже ждала его, засунул грудю в вырез, положил голову на грудь и сказал:

— Всё, Танька! Меняю я тебя, это ж смотри какая подушка, почивать на ей как царевич-королевич буду!

Цыганка смачно поцеловала его в лысину, оставив красный отпечаток на лысине, и опять цыгане плясали и пели, напоследок спев хамскую частушку:

«Мимо нашего окна пронесли покойника

У покойника стоит выше подоконника!»

— по одному начали плавно уходить из зала, солистка же напоследок села на шпагат, вызвав много восторга и криков — Браво! — низко кланялась и придерживала бюст.

Народ смеялся, многие вытирали слезы от смеха. Опять встал старшенький, Петр, теперь ему позволили поздравить мамулю, в зал по одному входили Шишкины, строго по очереди поздравляя бабу Таню: Людмилка, Федяка, Еленка. Все расцеловывали мамку, с большим букетом к матери подходил Колька:

— А чего это, Татьяна Макаровна, у тебя сынок Колька лезет нахально без очереди? — раздался мужской голос. У входа стоял ещё один Шишкин, ниже братьёв сантиметров на десять и не такой крупный, он не казался мелким, судя по всему, мужик был из породы худощавых, но жилистых, обличьем же он походил на бабу Таню.

— Сынок! А то я думаю, что-то грудастая цыганка мне кого-то напоминает? — ахнула баба Таня, и как молоденькая девочка, тут же подскочив, полетела через весь зал к нему. Тот поймал её и как пушинку закружил вокруг себя:

— Мамуля моя!!

— Ну вот, — проворчал Колька, — всегда Мишук-сынок, а Кольке вечно одни шишки…

Подождав, пока Мишук осторожно поставит бабу Таню на пол и расцелуется с ней, Колька полез обниматься:

— Наконец-то явился! — от души хлопая того по плечу, Колька облапил брата.

Старшенький же сказал:

— Ну всё, Мишка здесь, теперь веселья через край будет!

Дружно налили из графинов, стоящих вперемешку с бутылками водки и вина, как-то все гости предпочли калиновку из графинчиков, и понеслось… За столами усидели не долго, сначала зазвучал вальс, и все Шишкины сыновья, по очереди, начали танцевать с бабой Таней её обожаемый вальс, после сынов пошли взрослые внуки, и когда отзвучала музыка, счастливая и раскрасневшаяся баба Таня поклонилась всем гостям.

— Вот такая я богатая и счастливая, вальс танцевать могу весь вечер, кавалеров дополна. А ты, Васька, изменщик коварный, более мне не жених! Променял меня на грудя!

Дед Аникеев, выпятив впалую грудь, отважно сказал:

— Не, Танька, тама мягше и больше!

— Ты лысину-то протри, напугаешь кого кровавым поцелуем…

— А теперь, — взял микрофон Ванюшка, — наша семейная, многолетне-любимая песня…

Все многочисленные Шишкины собрались вместе и грянули:

«Виновата ли я, виновата ли я…»

Дед Аникеев, не выдержав, пустился в пляс, его поддержали Сара с Кларой, за ними вылетела Феля (на которую, вытаращив глаза, уставился Игнатьич,) к Феле поскочил Лёха. Тут же рядом запрыгали дети и через пару минут отплясывали все. Без перехода грянула «Цыганочка», тут уж кто во что горазд отплясывал… Где-то в толпе выкидывал коленца Игнатьич, павой выписывала круги вокруг него Феля, кружила вокруг своего Калины и папы Валюшка. Уморившись, присели утомленные Сара с Кларой, выдохся дед Аникеев…

— Пока передых… — выключил музыку Ванюшка, — да и калиновка не вся выпита.

Мишук, увидев раскрасневшуюся Валю, громко воскликнул:

— О, невеста моя здесь.

— А где же мне быть, изменщик коварный?

— Чтой-то я изменщик?

— Клятву-то давал жениться, а сам… Ритку Володину обхаживать начал…

— Не помню про клятву, — хитро усмехнулся Мишук.

— У меня, вон, два свидетеля имеются — Ванька и Колька… — Согласно статье 51, они не могут быть свидетелями, да и по молодости лет….

— Я могу, — рыжий, смеясь, подал голос, — видел я, как ты, Мишка, землю ел, клялся на ней жениться!

— А… рыжий, подглядывал и подслушивал, как всегда?

— Такую клятву грех было не подглядеть, так что жениться пора, сколько лет прошло, тридцатник небось?

— Женился бы, ей Богу, но не могу, потому как женат… Дорогие сердцу моему Шишкины и все односельчане, вот, знакомьтесь — жена моя, Настенька! Ай! — тут же получив от бабы Тани подзатыльник, воскликнул Мишук, — чё дерёсся?

— Как был Анчутка так и остался, пошто жену прятал?

С дальнего конца стола встала смущенная и глубоко беременная молодая женщина, баба Таня, ещё раз треснув любимого сыночка по спине, мухой вылетела к Насте:

— Иди ближе, милая, сейчас все Шишкины ринутся с тобой знакомиться, а они, медведи, силушку свою как не рассчитают!

Весь вечер баба Таня опекала свою новую сноху. А узнав, что будет ещё один Шишкин, вздохнула:

— Мужиков-то у нас в роду испокон больше было, видно сильна в Шишкиных мужская линия…

Веселье меж тем набирало обороты. Уже притомившись, тихо подрёмывал в углу «жених» Аникеев, молодежь лихо отплясывала под современную музыку, уставших Сару с Кларой повез домой трезвый специально нанятый водитель, когда опять Ванюшка сказал в микрофон:

— Прошу всех выйти на улицу, будем смотреть аттракцион в исполнении именинницы, Татьяна Макаровна, давай на выход!

— Опять чего придумали?

У входа стоял электроскутер:

— Вот тебе конь-огонь, давай-ка, опробуй его, — пояснил Ванюшка.

Показав, как им управлять, отошел в сторону, и баба Таня сначала тихонько, а потом лихо сделала два круга по дорожкам!

Лёшка сиял как солнышко:

— Дед, скажи, клёво!

Иван, уставший смеяться, только головой кивал.

— Лёш, где хоть Феля наша?

— Да вон, песняка давит!

И правда, после лихого проката бабы Тани народ как-то подразбрёлся — мелкие окружили её машинку, кто-то предложил написать название «Конь-огонь», кто-то просил разрешения посидеть на сиденье, а кто и прокатиться. Сибирский «медведище» важно отгонял наиболее настырных, среди которых, конечно же, была Анчутка-Аришка.

Молодежь столпилась возле более старших с интересом слушая, а то и подпевая тем. Федяка играл на баяне, Калина на гитаре, а Ванюшка и Колька трясли бубнами. Перепели пожалуй всё, начиная с так любимой старшим поколением «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить» и заканчивая «желаю, чтоб вы все были здоровы»…

— Эх, — не выдержал Ванюшка, — Федяка, давай!

И Федяка дал: опять начались пляски — большие Шишкины плясали легко, а когда оба — Иван и Коля — пошли в присядку, молодежь и детки заорали от восторга, рядом с Игнатьичем оглушительно засвистела Вера, Феля, лебедушкой плывущая по кругу, радостно поддержала:

— Так, Веруня!! Жги!!

Заскочил в круг Мишук, и пляски стали ещё зажигательней.

Уханье, аханье, разудалый посвист, смех… баба Таня, устало обмахивающаяся платочком, сказала с завистью смотрящей на всех жене Мишука:

— Не переживай, вот родишь, и оторвешься не по-детски! У нас завсегда праздник от всей души, Шишкины и гулять, и работать мастаки!

— А в пустом зале, в уголочке на стуле похрапывал «изменщик коварный» — дед Васька Аникеев, и стояла на столах выпивка и закуска, некому было угощаться, все плясали.

Потом, уже заполночь был салют… гроздья огненных цветов летели в сторону речки и похоже, Аксёновка тоже не спала. Салют длился минут двадцать, опять был визг и писк, восторг зашкаливал!

Отправили детей спать. Полусонные, разморенные, уставшие гости, наконец-то расселись за столы, теперь пошли неспешные разговоры. Много вспоминали детство всех Шишкиных, рыжий Васька Самсонов, первейший помощник в проказах сказал, почесывая руку:

— А ты, тёть Тань, ох и крута была на расправу, до сих пор непроизвольно руки чешу, глядя на тебя, уж больно едучая у тебя крапива росла!!

И опять все гоготали, вспоминая, кому и как доставалось крапивой.

— Вы ж, Анчутки, на проделки всякие мастера были, а справься с вами, с такой оравой, попробуй, вот и помогала крапива-то!