— Мы тебе один большой слепили, возьмешь домой.

Эт-то да! На неделю хватит!

Долго сидели, как-то незаметно стемнело, по двору тускловато засветили фонарики на солнечных батарейках, стало прохладнее, отправили детей спать с Марь Иванной и бабой Леной, а сами, неспеша потягивая пиво, расслабленно сидели, лениво перебрасывались словами.

Баба Таня притащила разные кофты и ветровки:

— Накиньте, после бани-то, прохладно становится уже. Володя, ты нас побалуешь?

Палыч кивнул, взял гитару и заиграл Визборовскую: «Милая моя, солнышко лесное», Горшков обняв свою Маришку поддержал его. Голос у него оказался приятный, все притихли, слушая Калину и Сашу. Помолчали после песни, а потом долго сидели, слушая и подпевая мужикам… Гитарные переборы, негромко поющие женские и мужские голоса в притихшей к ночи деревне были слышны по всей Цветочной улице.

— Жаль, — вздохнул Колька, — в понедельник уезжать, тут у мамки расслабон полнейший, прямо как в детство попадаешь, а дома, блин, опять проблемы, работа… и чё мы так быстро вырастаем?

— Да вон уже рябина краснеет, листья желтые появляются… и мне скоро уезжать, — протянул Мишук.

— Один я не грущу — как самый младшенький так близко к мамане и остался, да и я без своей Каменки болею, всё немило, — в кои веки серьёзно сказал Ванюшка.

— Да, хорошо, когда мамка есть, всегда есть к кому приехать и ощутить свою нужность и любовь, — задумчиво протянул Горшков, — вам, мужики, позавидуешь, ваша баба Таня-такая славная!

— Плохих не держим! — тут же откликнулся Ванюшка.

Застучали по листьям капли тихо подкравшегося ночного дождя, начали прощаться.

— Если за ночь дождь не разойдется, то утречком можно в лес за Аксёновкой сгонять за грибами, городские все на жарёху подсели, только подавай, с утра тогда приду за тобой Саш. А мелкие пусть, вон, до посадки прогуляются, недалеко и сыну твоему понравится. Он мальчишка любопытный до всего, а Варя с Верой такие знатные грибники стали, без грибов ни одного дня не приходят, хоть пяток да несут.

Добежали под дождиком до Козыревского дома, их встретило сонное царство, даже бабули спали. Постояли, полюбовались на разметавшегося, спящего со счастливой улыбкой Саньку, прикрыли одеялами девчушек, Марина ласково погладила нахмуренный во сне Лёшкин лоб:

— Спи, мужичок, спи, наш талисман, пусть тебе светлые сны снятся!

— Дед! — Лёха перевернулся на бок и засопел успокоенный.

На цыпочках прошли в другую комнату:

— Саша, как же нелепо, ребенку всего девять, а он вместо «мама» во сне говорит «Дед» и успокаивается, жутко представить!

Ей, как никому другому, было непонятно, как можно не любить нормального, умненького, здорового ребенка.

— Знаешь, — задумчиво сказал Горшков, — я ведь ни разу не слышал, чтобы он мать вспоминал, Иван как-то обмолвился, что она его с рождения не любила. Бабушка, жена Ивана, у него была за мать.

Марина ошарашенно смотрела на него:

— Неужели такого славного можно не любить? Он же чудо-ребенок, такие дети — редкость. Я за день посмотрела как он о сестричках заботится, Саньке внимание уделил, с ребятишками-друзьями успевает пообщаться, Вале что-то принести — унести, тренировка ещё, да такой сын — это же как Божий подарок! Какой же надо быть стервой!!

— Иван-то после гибели сына и жены весь закаменел, а Лешка своих трёхлетних сестричек опекал, я давно с ним не как с ребенком, а как с мужиком общаюсь, да и трудно представить Лёшку и сосюканье. Мужик вырастет, как скала надежный!

За открытым окошком шумел неспешный, убаюкивающий дождь, и спалось под него, да после бани — необыкновенно сладко.

10

Проснулся Горшков от недалёкого кукареканья, полежал, послушал, как где-то рядом надрывается петух, ему в ответ донеслось ответное, с дальнего конца деревни кукареканье, и ближний с новой силой опять завопил.

Встав, Саша выглянул в окно — на соседском заборе стоял чудной красоты петушина: черно-рыже-золотой, с красивым гребнем, черные перья отливали на солнце изумрудно-зеленым и Горшков залюбовался им.

Во дворе появился дед Ленин:

— Здорово, Саш! Ну что идем в лес?

— Да, ща умоюсь. Какой красивый петух, прям павлин.

— Этот? Да, он самый красивый и самый горластый в деревне, а ещё ревнивец, к своим курочкам близко никого не подпускает.

Умывшись, быстро перекусив(Марь Иванна уже приготовила сырники из домашнего творога), одевшись в какие-то пятнистые штаны, рубаху и подошедшие по размеру сапоги, пошёл на улицу. Вовка хохотнул:

— О, совсем деревенский мужик стал теперь, поехали!

Дождь немного прибил пыль, по бодрящему с утра воздуху, под пенье птиц поехали на великах в строну виднеющегося вдали леса. Сначала ехали острожно по мокрой тропинке, а за Аксёновкой стало сухо — дождь сюда не добежал — поехали побыстрее. Пустынная дорога, солнце, заливающее всё вокруг, приближающийся лес — Хорошо!

Знающий грибные места Ленин довольно быстро набрал корзинку, Горшков же с непривычки сначала проходил мимо, а потом приноровился и азартно стал искать грибы, попадались подосиновики, подберезовики, свинари, а когда набрел на белых, то сначала замер в восторге, такие крепенькие, ладненькие грибы…

— Ух ты! Какая красота!

— А-а-а-а, проняло? — откликнулся Ульянов, — вот так и становятся фанатами-грибниками.

И Саша пропал. Перед каждым белым он вначале стоял любовался, а только потом срезал его. Остановился только тогда, когда уже даже сверху в корзину ничего нельзя было положить.

— Это ты ещё на опёнки не попадал, вот, в сентябре пойдут осенние, вот тогда точно из леса тащить тебя придется на веревке. С одного сухого дерева, бывалоча, две корзины нарезаешь, глазами-то все бы собрал, а рук не хватает нести их.

— Обязательно приеду на опята, это ж такой кайф!

— Во, и я о том же, это как с женщиной, не оторвешься.

Назад ехали не спеша, Горшков любовался окрестными видами, и входила в его душу такая благость, и улыбка не сходила с лица. А возле калитки его ждали недавно проснувшиеся жена и сын. Санька сразу же полез в корзину:

— Уйяя, какие красивые грибочки! — он аккуратно брал гриб, рассматривал со всех сторон, спрашивал, как его зовут, клал назад и осматривал следующий.

— Вот и возьмете в Москву грибы-то, я их вам переберу, белые все заморозите, а из остальных жарёху нажарю. Лешка молока принес, вот и будет у вас объеденье. — Марь Иванна привычно начала перебирать грибы. Сестрички, Аришка, мальчишки, взяв Саньку, дружной толпой пошли в недальнюю посадку, тоже поискать грибов. Эту посадку в деревне давно звали «детской», взрослые за грибами ездили в лес, а здесь было раздолье для мелких, недалеко, да и приучались быстро находить грибы. Вот и сейчас, пришедшие через час мелкие грибники шумно и весело обсуждали результаты «тихой охоты».

— Дядь Саш, из Саньки такой толковый грибник выйдет, смотри он сколько грибов нашел!

У сына от восторга не находилось слов:

— Папа, я сам… сам нашел!!

— Ты, Санек, молодец, глазастый, — прогудел баушкин правнук, — я-то мимо прошел, а он, дядь Саш, в травище углядел, смотри, какой гриб, прямо царь!

Белый действительно выглядел внушительно. Маришка расцеловала всех грибников:

— Спасибо вам, ребятки!

Позвонил Козырев, интересуясь, как отдыхается.

— Слушай, Иван, я даже не знаю, как всё выразить, я ж толком никогда не был в деревне… А сейчас… не подберу слов… с утра был в лесу, белых набрал! Я сам, не на рынке покупал, а сам их собирал! Сказать что я в восторге, ничего не сказать: О-бал-ден-но! Теперь я и Лёшку, и тебя понимаю, почему вы все лето из деревни не вылазите, чистый кайф!! Санька мой, представь, тоже в посадке грибы нашел, а уж баня… меня вчера Шишкины чуть не уморили… Короче, Игнатьич, я мужик недоверчивый, но эта ваша Каменка… это нечто!! Спасибо, Иван, особенно за твоего Лёшку!

Дед горделиво сказал:

— Да, внук у меня сокровище сокровищное! Я к концу недели приезжаю, надо мужика в школу собрать, а так неохота из деревни уезжать. Только и надежда на сухую осень, дом бы перестроить, чтоб к весне уже полностью отделать, моих-то теперь не загонишь на Кипр, им тут привольнее.

— Иван, а ты меня на пару недель на Кипре пустишь пожить, Саньке море-то очень нужно, хочу своих свозить. В отель не хочу, надо бы по-домашнему, планировал домик снять где-нить…

— Нет проблем! Я, может, с вами своих девиц с Ивановной пошлю, пусть лето продлят. А мы с Лёхой учиться будем. Волнуюсь немного за него, как-то в школе пойдет?

— И ты ещё сомневаешься? Он у тебя, я посмотрел, в большом авторитете у деревенских, опять же, майор Шишкин их хорошо поднатаскал, я ж в свое время долго занимался борьбой, кой чего понимаю.

— Уважил, Сергеич, уважил, распирает гордость за Лёшку!

К вечеру под охи и вздохи начали собираться домой — всем очень не хотелось уезжать, Санька кис из-за расставания с ребятками, а особенно из-за Верного. Удивил всех просьбой:

— Папа, а давай мы возьмем такого щеночка себе, чтобы у него папа был Верный, ведь сынок такой же суперский будет?

— Надо у бабы Тани спросить про щенков, есть ли такие?

Санька тут же срулил к Шишкиным:

— Санька, ты недолго, нам ещё ехать!

Вернулся успокоенный:

— Баба Таня сказала, что щеночки бывают, надо будет присмотреть от какой мамы-собачки, чтобы умная была как Верный!

Нагрузились компотами, яблоками, сливами, грибами. Баба Таня принесла три литра молока Зорькиного.

— У вас такого нету. Санька, чтоб ел как следоват!! Иначе в деревню не приезжай, ты мужик или как? Вон, как Тимошка надо стать!

Расцеловалась со всеми, перекрестила на дорожку и замерла, увидев, как Санька обнимает Верного изо всех своих силёнок и приговаривает: