— Лешка мой, человек серьезный — если признал Серегу за друга, то так и будет!

— А можно, я в случае чего Вам позванивать буду?

Обменялись телефонами, и явно довольный Андрей попрощался.

Иван покачал головой:

— Ну вот, как ещё можно назвать моего мужика. Если он сокровище сокровищное, и вот, точно взрослый, никогда не клюнет на кукольную внешность, как сын, это в девять лет он в выборе друзей не ошибается.

Погода всю осень радовала. Дожди если и были, то кратковременные, и бригада, нанятая Козыревым, ударно работая, уже возвела второй этаж и заканчивала крышу. Начались отделочные работы внутри, Козыревы каждые выходные ездили в Каменку. Вот и сегодня, шустро собравшись, детки с шумом и гамом залезали в микробус, целуясь с сидевшей там Валей и Палычем.

— Поехали!!

Как всегда затормозили перед Каменкой: золото березок перемешалось с красно-желтой листвой кленов, бездонное прозрачное голубое небо, летящие по ленивому ветерку паутинки, красные и оранжевые гроздья рябинок, яркие веселые домики Каменки… все залюбовались…

— Какой художник сравнится с природой! Красотища!! — выразил общее восхищение Калина.

На Цветочной, на лавочке у Шишкиных сидели, жмурясь на солнце, Ленин и дед Вася.

— А мы завсегда вас ждем тута. А для тебя, Иван, осень-от по заказу прямо, я кажин день проверяю, чего наработали трудяги, скажу тебе, не сидять, трудются!

Дед Аникеев постоянно был на стройке. Сначала его пытались отогнать, дед же упорно встречал их утром уже у дома. Вскоре привыкли, понимая, что деду не хватает общения. Дед же бодренько трусил по усадьбе, иногда давая весьма полезные советы.

— Робяты, мне с вами как хорошо-от, и болести не привязываются, скушно ведь когда — они и зачинают ныть.

Удивительно, но чаще всех бывал в Каменке Макс. Этот мог приехать в любой день и время, заваливался к деду и орал:

— Дед, я приехал. Чё не встречаешь?

— Иду, Максимушко, иду! — радостно вскрикивал дед и бежал здороваться.

Макс нанял пару «деушек», они отмыли и привели в порядок нежилую половину, протопили, и Макс с дедом «сидели тама, чаи гоняли». Макс договорился с Федякой, отдал деньги, и деду привезли дрова специально для русской печки. Было у него и ОГВ, но печку с полатями дед ни на что не променял бы. В каждый Максов приезд ходили к бабе Тане, там Максу иногда и полотенцем прилетало:

— Бабуль, а ведь родственника своего бьешь-то! «Дораспускашь руки-те», — передразнивал он деда, — передумаю на мелкой жениться!

— Какая потеря! Да и ты, чудо в пёрьях, сто раз оженишься, пока она подрастёт!

Макс, как всегда, гоготал:

— Кто ж меня, такое чудо в пёрьях возьмет-то? Я ж безбашенный, а мелкая такая же, не, мы с ней пара, точно!!

Но оба старика очень радовались каждому его приезду — он как ураган, тормошил, ехидничал, вредничал, хамил, объедался бабулиных щей-борщей… Они потом, сидя на лавочке, каждый день посмеивались и опять ждали оглашенного.

— Я, Палыч, без бабок-дедов рос, и чёт мне так нравится к ним ездить, они такие му-удрые, как совы, но и бестолковые тоже. А ещё иногда совсем дети, а дедок, ну, чёт жалко мне его, он, как мелкий, радуется. Кароч, чёт я к ним привязался, да и опять же сосновая настойка, для сугреву — вещь. Мы с дедом по лафитничку-от, слово это мне нравится, позволяем. Да и красотень там кругом, как-то на душе легче делается!

Все Козыревы не могли дождаться, когда же их новый дом будет готов. Лёшка деловито выбирал обстановку для своего верха, особенно ему понравилась винтовая лестница из светлого дерева. Подумав, он сказал деду:

— А давай, пусть все вверху таким деревом будет сделано?

Дед кивнул:

— Как тебе нравится, так и сделаем!

Просмотрели много образцов светлых пород дерева, выбрали сосновые для обшивки стен и для пола. В одной из боковых комнат первого этажа решили сделать спорткомнату — в Москве все трое увлеченно занимались на тренажерах. Лешка после летних занятий с Мишуком не пропускал ни одного дня, а сестрички с ним за компанию, охотно бегали по беговой дорожке, лазили по стенке, прыгали на батуте. Часто бывающий у них младший Горшков тоже не отставал, а Лёшка, как наседка, следил за ними и по каким-то, ему одному видимым приметам, командовал:

— Хорош, вам хватит, идите поиграйте.

Первую четверть закончил с одной тройкой-по музыке.

Дед посмеялся:

— Медведь на ухо наступил, Лёш?

— Не, не написал в тетрадке домашнее задание, два раза… Забыл.

Каникулы провели в деревне, приезжала Аришка, много гуляли, собирали какие-то листья, последние редкие цветочки, жгли ветки и сучья, а вечерами всей толпой полюбили ходить к деду Аникееву, залезали на печку и полати — слушали дедовы побасёнки, которых он знал множество. Дед цвел от детского внимания, а ребятишки, пригревшись, иной раз и засыпали.

Утром же у деда неизменно оказывалась ворчащая баба Таня:

— Гулёны, опять заблудили!

— Баб Таня! Ну, тут такая печка клёвая, так на ней тепло, вон, даже Макс полюбил сюда ездить из-за печки!

Макс привез матрас, пледы и частенько оккупировал «дедову подругу».

А после каникул зарядил дождь, нудный, надоедливый — он, казалось, никогда не кончится. Девчушки изнылись, каждый день смотрели прогноз погоды и ждали когда снег выпадет. Дед в деревню ездил вдвоем с Палычем (Валю категорически не брали в такую слякоть), навестить теперь уже своих двух стариков. Дед Вася незаметно тоже стал «нашим». Да и как отбросить его, когда он, как Санька Горшков — такой же восторженный и радостный при виде их. Дети передавали ему рисунки, сладости и дед цвел…

Макс привез ему рамочки, и у деда на стене теперь «имелася выставка», хвалился деушкам, те приходили в гости, пили чай, иногда и самогоновку, вели долгие разговоры.

Макс гоготал:

— Во, баб Таня, а ты говорила, посиделки в прошлое ушли… Дед у нас, как Утесов, который говорил: — «Мне не восемьдесят пять, а без пятнадцати сто!»

— А и хорошо, Максимушко. Дед-от не скучает, да и нам есть куда пойти, все не по избам сидеть в окно на дождь глядеть.

Макс иногда заставал их всех в клубу и с удовольствием общался. Расспрашивал их о молодости, заразительно гоготал, искренне возмущался, спорил, вредничал, а «пожилая молодежь» платила ему тем же.

— Представь Иван, наша Мария, сурьёзная всегда смолоду, а тут с Максом спорила… на бутылку!!Азартно так, до крику. И ведь проспорила, а этот прохиндей только посмеивается. Девки-то ждут не дождутся, когда он приедет, а уж если наведался, дождь не дождь, весь «клуб» в полном составе к деду идут. Девки-то теперя, каждая со своим печивом приходит, стараются одна перед одной. Да и довольны — летом-то у всех дети-внуки, а ноябрь — декабрь всегда сыро, голо, скучно. Макс, он как юла, а ещё у него такая черта хорошая — ему что стар, что млад, со всеми будет спорить, ругаться, как он сам скажет, «пургу гнать», но весело с ним.

А в средине декабря подморозило… выпал небольшой снежок, выглянуло солнышко.

Девчушки прыгали в восторге:

— В деревню, деда, в деревню!!

— Еле дождались субботы. Едва рассвело, все были готовы к поездке, Палыч взял исстрадавшуюся по своей Каменке Валю — он очень трепетно и бережно оберегал её от всего — и поехали, на подъезде к деревне у всех горели глаза.

— Девчушки с визгом повисли на бабе Тане, тут же выбежали Ульяновы, с дальнего конца улицы шустро трусил дед Аникеев:

— Радость случилася у всех! — выразился дед Вася.

— К обеду прикатил Ванюшка с семьей, стало как всегда — шумно, колготно, весело.

— Валю и жену Ванюшки, как «слегка испорченных», и чтобы не попали под горячую руку, отстранили от суеты. Они должны были родить друг за дружкой — одна в начале марта, вторая в средине апреля. А остальные дружно готовились к застолью, тем более что «на завтра праздник большой будет — „Никола Зимний“».

— В церковь пойдете-ли? — спросила баба Таня.

— Да!! — дружно ответили все.

— Иван, Феле-то звякни, пусть хоть к вечеру приедет, чай обидится, что не позвали?

Лёшка сказал:

— Уже! Едет, такси взяла.

— Вот и славно! — Валя, — Лёшка присел рядом с ней, — можно я животик потрогаю?

— Та кивнула. Осторожно притронувшись руками к животу, он замер, а малыш, словно узнав кто это, сильно пнул в ладонь Лехи.

— Привет, маленький, скоро с тобой познакомимся! — друг расплылся в улыбке, — дружить точно станем!

И как не пытались сестрички, чтобы малышок их тоже пнул, тёзка, находящийся пока в животе, не реагировал на них. Валя и присевший рядом Палыч, посмотрев друг на друга, выдали Лёшке страш-ш-шную тайну:

— Лёш, мальчика назовем как тебя, и в честь тебя, не подойди ты тогда к Валюшке, я её и не нашел бы… а так, вот, будет у тебя маленький тёзка, скоро.

— Клёво! Я вас тоже люблю!

Ввалилась Феля с большими пакетами в руках:

— Козыревы, я вас прибью!! Почему меня не взяли?

— Ты ж сама, Федоровна, сказала, что устала, и будешь до обеда отсыпаться…

— Мало ли, что я сказала… — остывая, бурчала Феля. — Макаровна, я так по тебе соскучилась, и по вам, политическая семья, тоже! — повернулась она к Ульяновым.

Детки, наевшись, шустро убежали прогуляться, а взрослые за столом засиделись, было так тепло и уютно сидеть в кругу таких близких людей.

— Я вот себе удивляюсь… — протянула Феля. — Всю жизнь недоверчивая, а с вами, глянь, лужицей растекаюсь.

— А это, Феля, от того, что мы завсегда тебе рады, без хитростев, вот душа-от и размягчается! Вон, Максимушко… На что прохиндейская натура, а в деревню-от зачастил!

— Наслышана про ваши посиделки, наслышана!

— А чё, мы после посиделков-от с им пару годков с себя точно стряхиваем, а уж если спор зачнется у него с кем-то… то и три, — дед Вася оживленно стал рассказывать про Максовы разводы деушек. — Подожди, снег толком выпадет… ещё и с горы в Малявку с им скатываться рискнем.