— Вы не в моем вкусе, — быстро отвечаю я. Амир запрокидывает голову и начинает смеяться, а я выворачиваюсь из его захвата. Или он просто отпускает меня.

Я поправляю платье, обнимаю себя руками, закрывая декольте и укоризненно смотрю на Амира.

— Не смешно.

— Смешно, — он ухмыляется, отсмеявшись, — ладно, давай двигай ногами. Переоденешься и выгуляю тебя немного. Заслужила.

Моя челюсть едва не падает на пол от возмущения. Он сказал “выгуляю”?! Как собачку?!

— Я. Вам. Не животное! — произношу я четко и по слогам, — меня не нужно “выгуливать”!

— Я чего-то не понял — тебе домой охота? — приподнимает в ответ бровь Амир, — хочешь — отвезу домой. Либо давай меньше болтай.

Боже, нет, я его точно немного ненавижу.


Я чувствую в теле слабость, и, честно говоря, мне хочется домой. Но когда я представляю, что останусь там снова наедине с Амиром… да уж лучше я "выгуляюсь". К черту.

Дождь снова принимается щедро поливать улицы города. Мы выходим из здания, и я неуверенно топчусь на крыльце, ощущая пятками холодную и мокрую плитку. Провожаю взглядом широкую спину Амира, наблюдая, как перекатываются под одеждой мускулы, и начинаю медленно спускаться, чтобы не поскользнуться.

В этот момент Амир, видимо, понимает, что что-то пошло не так и оборачивается. Смотрит на мои ноги и тихо ругается.

— Золушка, блин. Обувь где?

— Там же, где и тысяча-другая моих нервных клеток. — обиженно отвечаю я, шлепая по лужам. Это просто невероятное качество — оставаться всегда таким же холодным говнюком, даже когда другому человеку требуется капля сочувствия. — В примерочной осталась. Я дойду, не беспокойтесь.

— Конечно дойдёшь. Ты же самостоятельная, — усмехается он. А потом просто подходит и поднимает меня на руки, не обращая внимания на то, что я пытаюсь вырваться, — не рыпайся ты, а?

Опять он держит меня на руках. Одна из ладоней сжимает меня под грудью — это напрягает меня по многим причинам, в том числе и потому, что Амир явно чувствует, что я нервничаю. Каждый раз у меня подскакивает пульс, когда он дотрагивается до меня. Слишком уж много вокруг этого человека тайн. Не загадок, а именно тайн, темных делишек, про которые он не хочет распространяться.

Возможно, несколько часов назад он этими же руками держал пистолет и стрелял в своих врагов, которые пытались его отравить. Я даже не знаю — действительно ли он уволил Лысого. А если закопал? По этой причине мне хочется, чтобы этот человек поменьше прикасался ко мне.

Амир сажает меня в машину, и садится следом сам. Дверь закрывается. Я стряхиваю с себя капли дождя и приглаживаю растрепавшиеся волосы, отвернувшись к окну. Теплый воздух в машине согревает меня. В отражении я вижу, как Амир просто откидывается на спинку сиденья, и даже не смотрит в мою сторону.

Мне хочется с ним поговорить, но страшно. Чувство такое же, как если бы я решила во время прогулки по лесу пихнуть руку в какую-нибудь нору. Амир ведь предупреждал меня, что если я многое узнаю — то не смогу уйти из его дома никогда. Но и жить, не понимая, что вокруг происходит — сложно. Я могу лишь строить догадки.

Поэтому я молчу, не решившись задать ни один из вопросов, которые крутятся у меня в голове, и смотрю за окно на тёмный, ночной город, где льёт дождь. В каплях на стекле вспыхивают огни фонарей, и я проваливаюсь в печальные и тревожные мысли. Сердце сжимается. Сколько я уже в плену у Амира? Два, три дня… а кажется, будто вечность. Я уже и отвыкла от свободы.

У меня появляется чувство дежавю, когда мы тормозим возле магазина, где Амир так же, как и в первый день нашей встречи, сам берет мне одежду и кидает ее на сиденье, ограничившись сухим «переоденься».

— Я не могу, — произношу я, нервно сжимая очередное платье в руках. Амир хмыкает.

— С чего бы?

— Не при вас. Даже если вы отвернётесь, то в отражении все будет видно, а я без белья.

— Не имей мне мозги. Снимай эту шмотку и переодеться в нормальные вещи.

— Выйдите, хотя бы! — восклицаю я, а он, приподняв брови, смотрит на меня так, будто бы я предложила ему что-то глупое или ненормальное.

— Переодевайся давай, — бросает он спокойно, давая понять, что на этом наше препирательство он хочет закончить, — в этой тряпке, которая сейчас на тебе, ты все равно выглядишь голой.

— Нет.

Я кладу новое платье рядом на сиденье и отворачиваюсь к окну. Сердце замирает, как перед прыжком в пропасть. Даже дыхание перехватывает, будто бы я сделала что-то очень опасное, хотя, на самом деле просто сказала “нет” Амиру. Я, конечно, готова слушаться его, если от этого будет зависеть моя жизнь и безопасность, но беспрекословно выполнять глупые приказы, унижаясь, не стану.

— Я сейчас просто порву это платье на тебе и выкину, если будешь выпендриваться, — слышу я холодный голос Амира, и фыркаю.

— Значит, пойду голой. По-настоящему голой.

— Да ты что? Давай проверим.

Я не успеваю ничего сказать: Амир просто берет меня за ноги и рывком тянет к себе. Я, взвизгнув, падаю спиной на сиденье, а этот гад нависает надо мной, с усмешкой, и пытается схватить за ткань платья на груди, но я вовремя закрываюсь. Скрещиваю руки, обнимая себя так крепко, что, наверное, с утра у меня будут болеть мышцы от напряжения. Ногти впиваются в кожу плеч.

— Не выйдет, — выпаливаю я ему в лицо, — даже не трогайте, или буду кусаться. И визжать.

— Визжи, — снова широко усмехается Амир, оскалившись, — всем пофигу, — и он хватает меня за запястья, легко разводя в стороны руки, будто бы я и не напрягалась изо всех сил, пытаясь остановить его.

— Ами-и-и-ииир!!! — вырывается у меня пронзительный вопль, когда доходит — он сейчас хоть в рогалик меня скрутит. Сил и дури в нем хватит. Перегородка между нами и водителем закрыта — и никто даже не отзывается на мои крики.

Амир с легкостью заводит мои руки над головой, распиная меня по сиденью, и мне остается только беспомощно барахтаться под этой сотней килограмм стальных мышц. Извиваться, как червяк.

— Так сама переоденешься или мне тебя переодеть? — смеется тихо и низко этот зверь, наслаждаясь моей беспомощностью, — я тебе не пацан. Окажешься подо мной голой — пеняй на себя.

Я с шумом выдыхаю после его заявления. Во мне закипает злость и отчаяние. Я не буду его слушаться! Это уже перебор. Так однажды дойдет и до того, что он просто прикажет станцевать ему стриптиз, потому что захотелось, или еще что-нибудь в этом роде.

— Ну и насилуйте, — шиплю я, — а я лягу бревном и закрою глаза. Или сделаю тухлую рожу.

Я пытаюсь оттолкнуть его, упираюсь коленом в живот, но оно соскальзывает. Я окончательно оказываюсь погребена под этим монстром. Даже дышать становится тяжело. Амир с кривой ухмылкой наблюдает за моими попытками выбраться.

— Не буду я вас слушаться, — выдыхаю я ему в лицо, — беспрекословно — не буду. Только если это действительно важно. А на каждый дурацкий приказ вам придется доставать пистолет, чтобы я бежала его исполнять. Иначе не буду.

— Обнаглела совсем, — констатирует Амир, — ладно. Хочешь быть как потаскуха — будешь ею.

И снова дыхание перехватывает от этих мерзких слов. В груди вспыхивает злое и ядовитое чувство, которое растекается по венам. Только я не успеваю сказать ничего обидного в ответ — широкая ладонь Амира ложится мне на шею и сжимает, фиксируя на месте.

Он наклоняется и целует меня, жёстко и властно. Грубо проникает в рот языком, почти не встретив сопротивления. Как огромный дракон, крадёт у меня дыхание, сдавливая мне горло и заставляя захлебываться тяжёлым запахом одеколона, который я чувствую на языке. Если бы поцелуй мог быть наказанием — то Амир меня сейчас именно наказывал. Ни капли нежности. И я от страха замираю под ним, будто бы леденею от ужаса и зажмуриваюсь.

Больно и обидно. Он делает это, не заботясь о моих чувствах, об удовольствии. Просто берет то, что ему хочется, нагло и беспринципно. Жесткая щетина царапает кожу, но я даже не могу отвернуться или пошевелиться. И укусить страшно — вдруг вообще прибьет.

Я чувствую, как он хватает за лямки платья и сдирает его вниз. Всхлипываю и мычу, и Амир прерывает эту странную экзекуцию, но отстраняется лишь на пару миллиметров. Смотрит свысока и кривит губы в усмешке.

— Хватит, прекратите. Вы не имеете права это делать, — каждое слово дается мне с трудом. Голос, к моему стыду, звучит слишком высоко, хрипловато и взволнованно. Губы горят и пульсируют после этого поцелуя.

— Я много на что имею право. Лучше не проверяй, — произносит он спокойно. А потом убирает ладонь, наклоняется, и внезапно сильно прикусывает кожу на шее. Как зверь. Я вскрикиваю. Барахтаюсь, пытаясь выползти и вырваться, потому что мне больно!

— Амииир!!!

Он резко отпускает меня и смеется, выпрямляясь. Я в ужасе подбираюсь и отползаю на другой край сиденья, забиваясь в угол. Поправляю платье и растерянно шею. Болит так, что там будет кровоподтек. Я даже чувствую отпечаток укуса на коже.


Даже не верю, что это происходит со мной. Он меня просто укусил! Псих. Ненормальный.

— Мне нравится, как ты вопишь мое имя, — сверкнув ухмылкой, Амир садится обратно, а я содрогаюсь от его тона, каким он произносит эти слова.


Я в таком шоке, что не могу даже нормально начать соображать. Амир кидает в мою сторону платье, я не успеваю среагировать, и оно падает прямиком на мои колени.


— Надевай давай. Прикроешь засос. Если тебя парит.

— Вы ненормальный, — пораженно произношу я, а он кидает в мою сторону такой взгляд, что страх мурашками скатывается по спине.

— Еще ляпнешь что-нибудь такое — и я тебе задницу надеру. Или еще раз услышу “вы”. И повторю, пока не дойдет.

Просто дикарь… Я раздраженно встряхиваю платье, отрываю бирку и выкидываю ее в сторону. Шея по-прежнему пульсирует болью. Супер просто. Я вернусь домой от Амира инвалидом, если вообще смогу вернуться. Рука болит, шея болит. Что следующее? Что еще он придумает?