— Какая тебе разница? — мрачно произносит Амир, откидываясь на сиденье и закрывая глаза. Теперь я хорошо вижу его ранение. Вся рука залита засохшей багровой кровью. Даю гарантию, что пуля застряла в его плече. Я сжимаю зубы, чтобы опять не начать доканывать его просьбами поехать в больницу. Он все равно не согласится. Будет стоять на своем, упертый.

Из-за того, что сегодня был слишком сложный и насыщенный день, моя голова забита мыслями. Наверное, поэтому до меня только сейчас доходит — Амир нисколько не поменялся после того, как сдал Мирославу тому человеку. Его отстраненность и немногословность можно было бы свалить на то, что он не хотел со мной сближаться из-за постоянной слежки, и из-за опасения провалить весь план. Я должна была сыграть роль. Зачем ему было со мной болтать?

Но и сейчас он отвечает мне в том же духе, как и раньше.

Однако, я не могу на него злиться. Он далеко не хороший человек, однако, меня он не отдал тому мужчине. Спас меня вовремя. Может, меня бы уже не стало до прихода тех парней, или меня бы случайно убили при аресте. Всякое могло случиться.

— Она мерзко вела себя, — осторожно начинаю я, — только вот она дурочка. Ее отец фактически продал тебе, Амир. И ты… не похож на человека, который был ей душевно близок. Ты всегда холоден и суров. Ей могло быть действительно сложно. Ее не должны наказывать слишком строго.

Амир открывает глаза и скептически смотрит в потолок авто. Почему-то туда, а не на меня.

— Я о ней заботился. Поначалу ей было неплохо со мной.

— Но не любил?

Он переводит взгляд на меня и приподнимает брови.

— Не стой из себя психолога. Она была мне дорога. Вы с ней одним похожи: она злобная дура, а ты наивная дура, Рита.

— Что? — возмущенно переспрашиваю я, а Амир кривит губы.

— Что слышала. У меня глаза не на заднице. Я вижу, каким вернулся мой сын, и только могу предполагать, как она с ним обращалась. Что он ничерта не умеет. Из того, что должен уметь ребенок его возраста. Но ты добренькая, и ее жалеешь.

— Ты почти не виделся со своим сыном с тех пор, как вернулся, — бормочу я, — откуда бы тебе заметить такое…

— Не гони, Рита. Пока ты шаталась по магазинам, сбегала и попадала в неприятности, а потом зализывала раны в своей комнате, я был с ним.

Я удивленно смотрю на Амира, но он молча закрывает снова глаза, давая понять, что разговор закончен.

Вот почему Тимур перестал его бояться. Черт. Я-то считала, что он сбросил ребенка на нянек, а сам даже не приближался к нему.

-- Ты не поможешь Мирославе? — я предпринимаю еще одну попытку завести разговор, но Амир морщится.

-- Нет. Она получит за дело. Хватит о ней.

Спустя несколько минут мы подъезжаем в аэропорт, и я растерянно смотрю на руку Амира, когда мы выходим из машины. Он заметно бережет ее. Старается ею ничего не делать, значит, даже этому зверюге сейчас очень больно.

— В аэропорту будут задавать вопросы, — произношу я, а он снова морщится.

— Блин, Рита, иди уже, а?

— Да пожалуйста, — вырывается у меня. Больше я не произношу ни слова, вплоть до момента, когда мы начинаем подниматься по трапу в самолет. Амира, все-таки, пропустили. Правда, в этот раз все сдали оружие при входе в самолет.

— У вас есть аптечка? — спрашиваю я стюардессу, которая настороженно в этот момент рассматривает руку Амира. Она растерянно переводит на меня взгляд и кивает.

— Конечно, аптечка у нас в наличии. Если вашему спутнику нужна первая помощь — я могу оказать ее.

Мой взгляд сам по себе скользит по шикарной фигуре девушки, которую обтягивает форма, по светлым, ухоженным волосам и лицу, как у модели из 70-х. Легкий макияж только сильнее подчеркивает его красоту.

— Нет, — вырывается у меня, — я сама. У меня медицинское образование.

— Я сейчас тогда принесу вам аптечку, — кивает она и уходит, а я остаюсь растерянно думать “Рита, что это было?”.

В самом деле, то чувство, которое неприятно кольнуло меня, когда я представила, что эта кинодива будет что-то там делать с Амиром — это была ревность? Бред какой-то. Наверное, просто Амир настолько отвратительно общается со мной, что мне хочется почувствовать хоть немного власти над ним. И давать эту возможность другим я не собираюсь.

Успокоив себя, я забираю у стюардессы аптечку и прохожу дальше в салон. Амир сидит на диване, в такой же позе, как и в машине — с закрытыми глазами.

Я ставлю аптечку рядом, открываю ее и произношу:

— Я такие ранения видела всего лишь пару раз на практике, но постараюсь хоть что-то сделать. Сними футболку.

На его лице появляется едва заметная улыбка.

— После тебя, Рита. Снимай эту мерзкую тряпку к чертям.

Ох. Я озадаченно хмурюсь. Если Амир пытается шутить — ему действительно плохо.

— Амир, — произношу я твердо, — сейчас кровь засохнет и придется отдирать футболку от раны. Это будет неприятно.

— Она уже засохла, — отвечает он, но приподнимается, заводит руки за голову и снимает с себя футболку. На меня накатывает секундная дурнота, когда я слышу неприятный звук — ткань отдирается от кожи. Это, как минимум, действительно больно, но Амир даже не поморщился.

Он откидывается обратно на спинку.

— Давай. Лечи меня, Рита.

— Будет больно, — предупреждаю я, перебирая инструменты в аптечке. Конечно, обработать огнестрельное ранение по всем правилам я не смогу. Во-первых, у меня не хватает практики. Может быть, в иной ситуации я бы все сделала подручными инструментами, но не когда нам лететь всего лишь несколько часов до России, где Амира отвезут в больницу.

Я надеваю перчатки, заметив, что руки заметно подрагивают, и стараюсь дышать глубже. Мне не нужна паника. Мне нужно успокоиться и сделать свое дело. Промокаю бинты антисептиком и поворачиваюсь к Амиру, начиная быстро обрабатывать рану. Судя по алому цвету — артерии не задеты, однако, он все равно потерял достаточно крови.

Я меняю бинты, и неожиданно ловлю взгляд Амира. Он задумчиво смотрит мне прямо в декольте. Моя рука на автомате тянется к лямкам платья и подтягивает их повыше. Несомненно, Мирослава отдала мне весьма откровенную шмотку, но вот так нагло рассматривать…мы сейчас тут вдвоем, и кажется, что после этого воздух вокруг становится просто напряженно-горячим.

— Амир, — произношу я нервно, — не мог бы ты поднять взгляд выше?

— Нет, — слышу я спокойное, — это хорошо отвлекает.

У меня вырывается смешок.

— Прости, моя грудь отвлекает?

— Да, — он едва приподнимает уголок губ в ответ. Иронично. Будто бы ничего такого и не случилось.

Я молча поворачиваюсь к аптечке, беру оттуда таблетки, распаковываю пару штук. Потом беру руку Амира и вкладываю ему в ладонь два кругляшка. Он опускает взгляд вниз.

— И что это? — интересуется он.

— Это отвлечет тебя получше от неприятных ощущений. Обезболивающее, — поясняю я, продолжая снова уделять внимание ране, — и не надо так смотреть. Я не виновата в том, что твоя жена отдала мне такое платье.

— Тебя смущает мое внимание?

— Да, — признаюсь я, — ты слишком откровенно рассматриваешь.

— Ты слишком откровенно наклоняешься перед мной, Рита. Ты вроде сама отослала стюардессу, и высказала желание помочь мне, или я что-то не расслышал в вашей беседе?

Я краснею. Кровь приливает к щекам так внезапно, что мне кажется, будто они вспыхивают красным, как раскаленный метал. Черт, он, все-таки, услышал тот разговор.

— Я сомневаюсь в ее квалификации, — отмазываюсь я и слышу смешок.

— Брось. Они умеют оказывать первую помощь. Эта бы точно старалась.

Почему-то Амир говорит вполне обычные вещи, но я слышу в его словах двойной смысл. Возможно, из-за его интонации, с которой он говорит. Моя бровь сама по себе изгибается в ответ на эту реплику, а когда я смотрю на него, то вижу, что Амир смеется надо мной.

— Не прикалывайся надо мной, или сделаю больно, Амир. Нельзя издеваться над двумя категориями людей: которые готовят тебе еду, и которые лечат тебя. Не знал? — я заканчиваю с раной, и перебинтовываю ему руку. На перемотку его бицепса уходит просто дочерта бинтов. Мандраж уходит, потому что я отлично справилась, и взгляд впервые срывается с раны на обнаженный торс мужчины. Я мысленно констатирую, что он однозначно занимается спортом. На его рельефе можно белье стирать.

Не знаю уж, чего не хватало Мирославе. До этого дня я считала, что она сбежала из-за тирании Амира. Но человек, который жил под гнетом морального насилия, вряд ли скажет “у тебя был непростой характер, и еще я не нагулялась”. Он скажет “ты монстр. Я вздохнула полной грудью, освободившись от тебя и поняла, какими должны быть здоровые отношения”.


Хотя, возможно, я еще многое не знаю.

— Амир, — неожиданно вырывается у меня, когда я думаю о его жене, — кем я буду, оставшись у тебя? Мне так и придется жить с документами Мирославы?

Этот вопрос мне дается нелегко. Страшно услышать ответ. Я пересекаюсь с Амиром взглядом, медленно выпрямляюсь и комкаю в руках окровавленную салфетку. Сжимаю ее настолько сильно, что она с легкостью рвется.

Несмотря на то, что вряд ли мое положение изменится от документов, ответ для меня многое будет значить. Кем я буду для остального мира? Исчезнет ли Рита, и придется ли мне до конца жизни остаться другим человеком? Амиру будет легче оставить меня, представляя своей женой. Но не мне.

Поэтому я с замиранием сердца жду ответа.

— Посмотрим еще, — коротко отвечает Амир спустя долгую минуту тишины. Он встает с дивана, а я, сжав челюсти, отшвыриваю салфетку на столик. Что он посмотрит-то? Опять его ответ только оставляет чувство неопределенности и тревоги.

— Рекомендую тебе находиться в покое, — резко произношу я и закидываю все обратно в аптечку, — лучше лечь и отдохнуть, чтобы не терять еще больше крови.