Не спрашиваю, откуда мой зам и завзятый холостяк может знать, что творится в местной гинекологии и какие там порядки. Не интересно.

Все мысли сейчас заняты любимой и нашим ребенком.

«Ты моя умница, Линара! Сообразила позвонить матери. Завтра я буду рядом. Потерпи, родная. Потерпи. Я же для нас с тобой стараюсь!»

Весь перелет как дурак держу ладонь на браслете — невидимой, но вполне осязаемой нашей связи с Линарой.

Набравшись наглости, по прилету в Москву отправляю ей сообщение.

«Скоро буду, моя любимая. Держись. Как прилечу, сразу рвану к тебе».

Это, конечно, ложь. Но и отменить встречу я не могу, да и объяснять Линаре не желаю. Не женское это дело — мужские разборки.

Как зачарованный, смотрю на сообщение, оставшееся без ответа, и долго, слишком долго жду двух голубых скрещенных галочек. Получено и прочитано. Но горит всего лишь одна галка. Отправлено.

Спит, наверное, или телефон отключила. Зараза!

Сжимаю кулаки, скрежещу зубами как вурдалак.

Да кто бы говорил, Сережа! Ты сам молчал три дня. Бросил беременную девчонку после ее признания и сбежал, как последний лошок. Испугался, бедный, или просто взбесился!

Снова пытаюсь представить Линару рядом со Шмелевым и, ожидая рейс до Никитска, как дурак, ищу в гугле любую информацию о жене известного банкира. Добрый Яндекс-дзен тут же вываливает кучу статеек. Вот моя Линара в струящемся платье из бледно-голубой органзы важно шествует рядом со Шмелевым. Старый пердун горд и счастлив. А вот более ранняя фотка. Линара, бледная и задумчивая, сидит в инвалидной коляске. А трухлявый пень ее куда-то везет. Выходит, он женился на ней, когда она только в себя приходила после аварии. Но как осталась с ним один на один? Почему позволила обращаться с собой, как с куклой? И почему вышла замуж? Никто же не тянул на аркане.

Листаю фотки одну за другой. Их много. Очень много. Хочется настучать по репе Трофиму. Как он проворонил такую инфу?! Но даже вопросов не задаю. И так знаю, что скажет.

«Мы… эта… Назарет… проверяли только ее родственные связи с Жанной и отсутствие судимости».

Да я и сам не интересовался. Задачу не обозначил. Сначала пофиг было, а потом не до этого.

Что толку сейчас выяснять и ждать покаяния? Приеду, помиримся.

Снова дотрагиваюсь до тонкого металлического ободка. Нахожу подушечками пальцев каждый золотой винтик и мысленно обращаюсь к Линаре.

«Скоро увидимся, малыш. Я люблю тебя!»

И чувствуя, как в душе нарастает отчаянная тревога, беру себя в руки.

«Хватит нюни распускать, — пеняю самому себе. — О деле подумай, баклан!»

И весь полет прикидываю, как построить разговор с Дунканом и Тавридой. На что лучше упереть внимание собеседника, а что обойти стороной.

Главное, убедить Тавриду. А там до Дункана дойдет. Или ему старый приятель потом все объяснит.

В другой ситуации хрен бы я пошел на сговор с врагами. Но сейчас нет другого выхода. Похрен на участок за ручьем, на лося, застреленного на моей территории. Главное, объединиться. Найти Синьку и с его помощью раздобыть компромат на Шмелева. Или просто его найти и умудриться не сесть за его убийство.

С Игорем еще надо потолковать и его генералом.

Голова раскалывается, и ужасно хочется домой. К Линаре и к сыну. Но уже отступать поздно. Моя девочка в больнице. А маленькому засранцу пока хватит и бабушки.

— Мне только кофе, — говорю официантке в «Дубках». Глупая девица трясет сиськами почти у самого моего носа. Раньше бы, может, и купился. А теперь тошнит от легкодоступных девиц.

«Линара, девочка моя, — вздыхаю мысленно и в который раз смотрю на свое сообщение в Ватсапе. Одна галка. — Спишь или не слышишь уведомления, — размышляю, наблюдая, как в небольшой зальчик придорожного кафе входят Дункан и Таврида. И если Витька-Таврида мелкого роста и отличается военной выправкой — говорят, дослужился до капитана, то Олег-Дункан — здоровенный амбал с кулаками размером с мою голову.

— Не спится в ночь глухую, — хмыкает Таврида, по-хозяйски присаживаясь к столу. Следом за ним на стул опускается Дункан.

— Рассказывай, Назарет, — бубнит он. — Нас бабы ждут.

— Это я вас послушать хочу, пацаны. О Синьке и его банкире.

— Да базара нет, — скалит зубы Таврида. — Колька наш пропал. Найти не можем. И если это не ты…

— Нет, — отрезаю чуть лениво. В этом деле любая поспешность только во вред.

— Землю твою он заложил. Тут от банка служба безопасности приехала. Синявкин заранее звонил. Попросил развлечь. Но мужик этот… банкир… ему наши развлекалки по фиг. Попросил на охоту сводить. Ну, мы его в твой домик и поселили.

— Это он лося грохнул?

— Ну да, — тут же сдает все явки Дункан. — Мы Михалыча отправили с ним. Ну… присмотреть… Так он сам обалдел, когда банкир этот в лося всю обойму выпустил. Идиот. Пришлось деру давать.


— А как фамилия этого дарования? Егерям скажу. Пусть клюнут в тыковку.

— Шмелев Илья Федорович, — отрывисто бросает Дункан.

— Точно? — переспрашиваю настойчиво. — Может, Федор Ильич?

— Нее, точняк, — сипло уверяет Таврида. — Я документы видел. Мне из «Опала» скидывали скан паспорта. Этот мажор туда с бабой заселялся. Она еще пела у нас в театре. Типа с ней на гастроли приехал. Ну и заодно залог проверить.

— Странно все это, — цежу я задумчиво. — Многоходовочка, блин!

— Да какая разница, Назарет?! — чуть ли ни хором басят мои оппоненты. — В суд подай, отыграешь назад свою землю.

«А жену? — вскидываюсь мысленно. — Кто мне вернет Веронику?»

Сдерживаюсь изо всех сил. Поднимать тему убийства нельзя. Равно как и заводить разговор о Линаре. Ну, были вместе в театре, подумаешь! Никто не должен знать, как она дорога мне. Тем более сейчас, когда в больнице нет охраны.

— Нужно найти Синявкина, — бросаю я отрывисто. — У очень уважаемого человека был похожий прецедент с ФИШТ-банком. Только в том случае задействован был другой Шмелев. Но мне кажется, там схема отработанная. — Землю я верну, пацаны, — заверяю я вражеский лагерь. — Вот только и вы под ударом. Проверьте, все бабки целы? Векселя тоже.

По тому, как переглядываются Олег с Витькой, я понимаю, что попал в цель.

Бинго, дорогие товарищи!

— Поднимайте своих орлов и ищите вашего компаньона…

— Откуда дровишки? — морщится Таврида. — Я по своим источникам пробивал…

— Мы с тобой, Витя, караси. Плаваем в маленьком прудике. И наши источники, — вздыхаю я, стараясь подобрать сравнение пообидней, — это две речки-говнярки, сливающие нам на голову свои помои. А есть большие реки, и там ходит рыба покрупнее.

— Кто, например? — быстро обрывает мои пространные речи Дункан.

— Я тут по одному делу общался с Педагогом…

— Да ты гонишь! — вскрикивает Таврида.

— Гляди, — показываю сделанную на память фотку.

— А как ты на него вышел? — задумчиво чешет репу Дункан. И в осоловевшем взгляде мелькают остатки разума.

— У нас общие друзья, — ухмыляюсь довольно. — Вот летали развеяться в Эйлат. Потрепались за жисть…

— Он уже на пенсионе, — морщит нос Таврида. Этого точно фотками не купишь.

— И это к лучшему, — соглашаюсь я. — Вот только из песни слов не выкинешь. У ФИШТ-банка и Педагога были давние терки. И закончилось все, как и с нашим Синькой.

Перевожу взгляд с одного на другого. Самодовольство на лицах сменяется неподдельной тревогой.

— Мое дело — сторона, пацаны, — заявляю спокойно. Слишком спокойно. — Ищите товарища и свои бабки. Иначе кто-то из вас сядет.

Смотрю задумчиво на занавешенное окно, за которым уже полным ходом властвует утро.

«Сразу поеду в больницу, — решаю я. — Сколько сейчас? Семь? Или половина восьмого? Домой не успею заехать».

— Я одно не пойму, Назарет, — гаденько усмехается Таврида. — Тебе какой резон? Что ты так за Синьку печешься?

— Не люблю, когда мою работу делают другие, — бросаю резко.

Проводив дорогих гостей, выхожу на крылечко кафе и пустым взглядом пялюсь на восходящее солнце. От яркого розового света становится не по себе. Аж паника затопляет сердце.

«Твою мать, — думаю, усаживаясь на заднее сиденье Мерса. — Не погорячился ли я с этой встречей? И куда оно все вывезет!»

— В больницу, Ступа, — говорю водителю и раздраженно наблюдаю, как впереди усаживается Трофим. Мой старый друг и зам что-то спрашивает. Но я не отвечаю. Все пытаюсь разобраться со своей неугомонной чуйкой. Почему я так очкую, мать вашу!


На негнущихся ногах захожу в больницу и сразу же спрашиваю в регистратуре.

— К Ковалевой как пройти в гинекологию? Пускают, или она сама сможет выйти?

— Она лежачая, — мотает головой медсестричка. — А вы кто? — спохватывается запоздало.

— Муж, — отвечаю как на духу и спиной чувствую веселую ухмылку Трофима.

— Муж? — удивляется девчонка. — Неправда! Муж ее находится с ней. Такой пожилой дядечка, — шепчет она чуть слышно и добавляет заговорщицки. — Там вокруг люкса, где она лежит, полно охраны. И нам главный врач строго-настрого велел никому пропуска в отделение не выписывать без разрешения старшей медсестры.

— Что? — выдыхаю я, собираясь разнести тут все к ядреной матери. — Что ты несешь, девочка?

— Документ предъявите, что вы муж. Свидетельство о браке или штамп в паспорте?

— Пойдем, — тянет меня за рукав Трофим. — Пойдем, Серый. Нужно подумать, как нам выцарапать твою девочку. Ты же сейчас только сыграешь на руку противнику.

— Да, конечно, спасибо, — киваю я девчонке и своему заму. Даю вывести себя из больницы и усадить в машину. И уже дома, взяв плачущего сына на руки, даю клятву самому себе и Линаре.

«Мы будем вместе, любимая!»