И застываю на месте, как вкопанный.

Может, Линара передумала оставаться со мной? Решила вернуться к мужу?

«Тогда бы она не сохранила ребенка, — подсказывает мне внутренний голос. — Скорее всего, они поговорят со Шмелевым, и он даст ей развод. Нужно только подождать. Ну и подстраховаться немного».

17

Линара


Поезд «Иркутск-Москва». Мягкий вагон.

Негромко стучат колеса. Видимо, стоят мощные новые рессоры. Или из-за шума в голове я ничего не слышу. Даже сообразить не могу, что делать дальше. Одним словом, я проиграла. Думала, что смогу навсегда освободиться от Шмелева, но мой хитровыделанный муж обвел меня вокруг пальца, как глупышку. Легко и непринужденно. Поставил мат в один ход. Останься я дома, вполне возможно, и дождалась бы Сергея. И нам бы удалось поговорить. Но Назарет уехал неизвестно куда. И за три дня даже позвонить не удосужился. Бросал трубки, ссылаясь на занятость. Ни одного доброго слова для меня не нашел. Решил, видимо, что такая падшая женщина не достойна дышать одним воздухом с великим и высоконравственным мужчиной.

«Двойные стандарты», — усмехаюсь, сглатывая слезы. Закрыв глаза, кладу руку на живот.

Все хорошо, малыш!

От тоски и тревоги о Марке сводит внутренности. Я проиграла. Ситуация абсолютно безвыходная. И как из нее выкарабкаться? Как связаться с Назаровым, хотя бы для последнего разговора, я понятия не имею.

— Нужно поесть, Аполлинария, — заботливо напоминает сидящий напротив в кресле Федор Ильич. Отодвигает в сторону ноутбук. Пересаживается на постель с громким вздохом. Мне даже поворачиваться не хочется. Зачем? И так знаю, как он выглядит. Костюм от Армани сменил на черные спортивные штаны и такую же толстовку с яркой надписью. Спортсмен хренов. Но какие шмотки на себя ни напяль, возраст берет свое. Поредевшая шевелюра зачесана назад, под глазами мешки. А в мудром взгляде укор и беспокойство. Если не знать, можно принять за искренний.

«Что же ты наделала, Аполлинария? Как могла все испортить?»

Ни слова упрека. Никаких выяснений. Как будто уехал на работу, а потом вызвали в больницу. Честно говоря, Федор душит меня своей заботой.

Чувствую, как его рука ложится на мое бедро, и перестаю дышать.

«Сереженька, мой дорогой! Почему же ты меня бросил?!»

Стараюсь не думать о Назарете. Не анализировать его поведение, не защищать в душе вчерашнего любовника. Когда хочешь, пройдешь все преграды… Нет желания — даже позвонить лень.

Сзади слышится какое-то движение. Федор встает с постели.

«Может, решил выйти? Хотя куда тут? Даже туалет с душем в купе. Делся бы куда-нибудь, честное слово. Сбежать в любом случае не получится. Кругом охрана, и с первого дня в больнице каждый мой шаг контролируется.

Мне бы передышку, господи! Хоть небольшую! Собраться с мыслями и решить, как поступить дальше. Но Шмелев или его люди все время рядом. А от постоянного контроля любому станет тошно.

Чувствую, как немного проседает полка под тяжестью сухопарого тела. Ощущаю прижавшуюся сзади плоть. Слышу дыхание, обжигающее кожу. Нехитрые ласки… чтоб им пропасть. Шмелев по-хозяйски проводит ладонями по бедру. Осторожно гладит низ живота. Поднимается выше, стараясь запустить руку под майку. А когда я убираю прочь его пальцы, насильно прижимает меня к себе и настойчиво сипит мне в ухо.

— Я — твой муж, Аполла, не забыла? Хватит выделываться. Мы с тобой, кажется, договорились.

— Я помню, — шепчу, стараясь подавить крик. — Мне нездоровится.

— Беременность — не болезнь, а обычное состояние женщины, — цедит он недовольно. — Мы с тобой решили оставить этого ребенка. И ждем его с нетерпением. Перестань хандрить, дорогая. Твое состояние передается нашему малышу. А это вредно.

— Мне плохо, — всхлипываю, утыкаясь носом в подушку. Мне бы остаться одной. Прореветься от безысходности.

— Это пройдет, детка. Все плохое уже позади, Аполлинария. Я забочусь о тебе. И вправе рассчитывать на взаимность. Тебе тоже не мешало бы доказать мне свою преданность и любовь.

— Я не люблю вас, — признаюсь еле слышно. — Отпустите меня, пожалуйста.

— Нет, — рыкает муж, приподнимаясь и разворачивая меня к себе. — Обойдешься. Добро пожаловать домой, дорогая. Пора взяться за ум и вспомнить, наконец, что ты замужняя женщина.

Муж, словно слепой, ощупывает мое заплаканное лицо, а затем большим и указательным пальцами приподнимает подбородок.

— Достаточно, Аполла. Мы обо всем договорились в больнице. Помнишь? Или вернемся ко второму варианту, когда доберемся домой? — бросает довольно жестко, и я вижу, как его лицо искажается от гнева. Всего лишь на секунду.

— Нет, пожалуйста, нет! — вскрикиваю в отчаянии. Чувствую себя загнанной в ловушку птицей. Но птичкам легко. При первой же возможности им достаточно взмахнуть крыльями. А мне деваться некуда.

— И дай доверенность Лукину, как твоему адвокату. Нужно отстранять от дел эту стерву Аркелиди и закрывать глупый бракоразводный процесс. Я не собирался с тобой разводиться, Аполлинария. И не намерен впредь расставаться. Ты — моя главная драгоценность, девочка, — усмехается он, сдавливая в ладони мою грудь. Вскрикиваю от боли.

— Прости, — нежно целует меня в висок Шмелев. — Я и забыл, какие они бывают чувствительные в этот период. Соскучился по тебе, малышечка. Даже ночами спать не мог. Надеюсь, в дальнейшем ты обойдешься без выходок, Аполла. И больше никуда не сбежишь. Пожалеешь своего старого мужа. Да и я тебе не позволю, — шепчет, обхватывая рукой мою шею и привлекая к себе. — Уже пора повзрослеть. Ты ждешь ребенка. Поэтому давай обойдемся без резких движений, милая. Я забочусь о тебе изо всех сил. Неужели ты не понимаешь, как я люблю тебя?

О, это прекрасное чувство вины! Добро пожаловать в лапы к абьюзеру!

Но мне пока выбирать не приходится. Назаров таинственно исчез. И даже не соизволил позвонить. А когда я очнулась в палате, рядом уже находился Федор Ильич. Хлопотал. Давал поручения медсестричкам и о чем-то шептался с врачами.

И если в клинику я попала как родственница Назаровых, то вышла оттуда поддерживаемая за плечи законным мужем.

— Это наш первый малышок, пусть и с донорской помощью, — оглаживает мой живот Федор. Опускает пальцы чуть ниже. Убирает в сторону кружево высоких трусиков. Смеется гадко, когда я пытаюсь отстраниться.

Пальцы другой руки лениво скользят по шее, а в голосе появляются стальные нотки.

— Не рыпайся, Аполлинария, — предупреждает он строго. — Я все-таки твой муж. Имею право.

Пытаюсь высвободиться из ненавистных объятий, но резкий рывок словно впечатывает меня в тело мужа. Хочу вырваться, но ладонь Шмелева уверенно и крепко сжимает горло.

— Без фокусов, милая. Поняла?

— Да, — шепчу, заливаясь слезами.

— Ты будешь хорошей девочкой, — не спрашивает, а утверждает Шмелев, отпуская горло и перемещая ладонь на грудь. — Ты — моя собственность, Аполла. И все, что в тебе, тоже мое. Надеюсь, больше мы к этой теме возвращаться не будем. Сейчас пройдем в ванную, я помогу тебе умыться и после заплету волосы. Ты наденешь красивое платье, и мы пообедаем. Можем позвать моего сына и Лиру. Как тебе идея?

— Не хочу никого видеть. И сама искупаюсь, — шепчу чуть слышно. — У меня постельный режим.

— Хорошо, — кивает муж. — Мы с Ильей решим, на какой станции лучше заказать еду. А ты ступай в душ. Пришлю к тебе твою нянечку.

Шмелев встает, поправляя длинную толстовку. И я смотрю вслед мужу, желая ему только одного: сгиньте куда-нибудь, Федор Ильич! Пожалуйста!

Больше всего на свете хочу повернуть время вспять. Прижаться к Назарету всем телом. Остаться дома. Не пойти на этот ужасный концерт. Нянчиться с ребенком и дурачиться с его отцом.

Марк.

Вспоминаю голубые, как у отца, глазенки и первую улыбку. Даже тепло маленького тельца еще не забыла. И запах. Самый лучший и нежный.

«Не повезло тебе, малыш. Ни с матерью, ни с теткой, — думаю, вытирая слезы. За окном бегут чередой ели и березки, кое-где мелькают станции и дома с покосившимися крышами. Но никто не догоняет поезд, не бежит по крыше и не прыгает в окно. Даже на станциях не видно бравых ребят Назарета. Мог бы и отбить. Конечно, ради безопасности Шмелев выкупил весь вагон, на радость РЖД. И вместе с нами едет Илья в соседнем купе. Дальше — Лира Амани с помощницей. И с другой стороны целое купе занимает моя любимая Людмила Вячеславовна. Только с ней я могу быть спокойна, что мне и моему ребенку ничего не угрожает. От Федора Ильича можно ожидать любой пакости. И мне спокойнее, когда рядом близкий человек. Поэтому, когда торговались в больнице, я попросила Федора нанять ее. За любые деньги.

Люся, улыбаясь, входит в купе.

— Это хорошо, что ты решила покушать, — мурлычет весело.

Смотрю на нее тревожно, хватаю за руку.

Спросить бы… Да только сама понимаю, что нельзя. Может, в душе… Но наверняка и там прослушка. Недаром же Федор Ильич так спокойно меня отпустил помыться под присмотром Люси.

Но и ее учить не надо. Мотает головой, всем своим видом показывая полную безнадегу. Почему Сергей меня не ищет? Неужели еще не приехал? Или решил не препятствовать моему воссоединению с мужем? Да и кто я ему, если отбросить в сторону всю ваниль? Он и с Жанной жил, а потом выкинул, как ненужную тряпку. Наверное, теперь настал и мой черед.

Не хочется верить, но факты говорят сами за себя. Елене наверняка сообщили, кто пожаловал ко мне следующим утром после госпитализации. И она доложила Сергею. Вот только мой любимый ничего не предпринял для моего освобождения.

— Он вернулся? — шепчу еле слышно.

Люся горестно кивает, сложив губы бантиком.

— Перестань накручивать себя, — шепчет она. — Найдем выход…