Когда стало ясно, что добыча не сорвется, он ощутил еще кое-что, кроме азарта: нежный аромат гиацинтов – запах духов Филиппы. Корт обнимал ее куда крепче, чем было нужно. Наконец очень неохотно он опустил руки и отступил. Непостижимо! Стоило коснуться ее – и снова это ни с чем не сравнимое возбуждение, похожее на нестерпимый голод!

– Теперь сматывай леску, очень медленно, без рывков, – сказал он, заставляя голос звучать ровно. – Эта разбойница слишком велика и все еще может спастись бегством.

Филиппа, увлеченная своей нелегкой задачей, даже не заметила, что несколько секунд находилась в его объятиях.

– Сделаю все, что смогу, – клятвенно пообещала она и засмеялась.

В следующее мгновение ее леска обвисла.

– Я упустила ее!

– Совсем не обязательно, – утешил Корт. – Эти создания на редкость хитры и частенько притворяются, чтобы усыпить бдительность рыбака. Может последовать такой рывок!.. – он снова заключил ее в кольцо своих рук. Тела их соприкоснулись, и его, без того напряженное, едва ли не содрогнулось от желания. – Потяни вправо, потом влево… – Теперь еще немного влево… подергай… видишь! Она никуда не делась, по-прежнему крепко сидит на крючке.

Леска снова натянулась, удилище вибрировало от бросков рыбины, не желавшей сдаться.

– Мама, только не позволяй ей сорваться! – Кит не выдержал и, бросив свою удочку, пустился бежать к месту действия. – Держи ее! Держи!

– Не беспокойся, – часто дыша, заверила Филиппа. – Похоже, я осилю эту битву с Левиафаном [17]. Я уже вижу ее! Боже мой, да это настоящее чудовище!

Она засмеялась, и форель рванулась изо всех сил, так что Филиппа, от восторга потерявшая бдительность, чуть было не упустила ее.

– Корт, я не справлюсь с ней в одиночку!

– Продолжай сматывать леску и крепче держи удилище, – он отошел взять большой сачок. – Когда она будет у самого берега, я сделаю остальное.

Наконец бешено бьющаяся форель выпрыгнула из воды у самого берега. Корт вошел в воду и ловко поймал рыбину в сачок.

– Ура-а-а! – закричал Кит, исполняя вокруг матери что-то вроде языческого танца. – Ура! Мама поймала Левиафана, мама поймала Левиафана!

– Ив самом деле! – вторила ему Филиппа, сжимая ладонями пламенеющие щеки. – Боже мой. Боже мой! Вы только посмотрите, какая громадина!

Корт двумя руками достал добычу из сачка, прикинул на вес и одобрительно улыбнулся.

– В ней не меньше десяти фунтов. С этого момента он превратился в настоящего инструктора по рыбной ловле, забыв о собственной удочке: наживлял крючки, забрасывал удочки, принимал в сачок подводимую к берегу форель и складывал ее в корзину. Кит и Филиппа так увлеклись, что, казалось, ничего не видели вокруг, и каждую очередную добычу сопровождали криками восторга. Они так шумели, что чуть не распугали всю рыбу.

Только утомившись от возгласов и приплясываний, оба рыбака успокоились и занялись громадной корзиной с припасами. Вскоре пряный запах травы смешался с ароматом мясного пирога и тарталеток с малиной. После обеда Корт, сытый и приятно утомленный, распростерся на спине и заложил руки за голову, глядя в небо сквозь колышущиеся ветви ивы. Кит, подражавший ему буквально во всем, не замедлил сделать то же самое.

Филиппа там временем собрала недоеденную еду в корзину, стараясь не обращать внимания на Уорбека. Утром он держался настороженно, и в каждом его слове ей слышалась издевка, теперь это был другой человек. Прежний. Филиппа вспыхнула. Та гигантская рыбина, ее первая добыча… она едва не упустила ее… и объятия, до боли знакомые и желанные. Ей отчаянно захотелось положить голову на его плечо и замереть так хотя бы на несколько мгновений.

Филиппа робко бросила взгляд из-под ресниц и оцепенела. Отец и сын лежали в одной и той же позе, похожие как две капли воды! Она и предположить не могла, что они так быстро подружатся. Кит будто чувствует кровное родство со своим опекуном и тянется к нему всей душой.

– А ведь и правда, рыбалка – это большое удовольствие, – произнес мальчик, как бы откликаясь на ее мысли.

– Я же говорил, – сказал Уорбек. Кит повернулся на бок, оперся на локоть и несколько минут внимательно смотрел на своего нового друга.

– Знаете, signore, я рад, что именно вы стали моим опекуном.

– Правда? – мягко спросил Уорбек, повернул голову на импровизированной подушке из скрещенных рук и, в свою очередь, оглядел мальчика. – А я рад, что стал именно твоим опекуном.

Еще несколько минут миновало. Отец и сын продолжали смотреть друг на друга, пока Кит вдруг не заметил, ни с того ни с сего, своим обычным доверчивым и простодушным тоном:

– Signore, у вас глаза точно такого же цвета, как и у меня.

Все тело Уорбека странно напряглось и окаменело, потом так же быстро расслабилось. Филиппа сделала вид, что любуется видом, а сама с замиранием сердца наблюдала за отцом и сыном.

– Ты находишь? – спросил Уорбек осторожно.

– Угу, – кивнул мальчик немного виновато. – Видите ли, signore, я еще ни разу не встречал таких же глаз, как у меня… то есть до того, как познакомился с вами. В Венеции глаза у всех карие, у бабушки – светло-зеленые, а у мамы – фиолетовые. Я хотел спросить… вам нравится, что у вас глаза серые?

– Я… кхм, кхм… по правде сказать, я никогда не задумывался об этом. У моего отца и брата были точно такие же, так что, наверное, я привык. Ты заметил, что у леди Августы, моей бабушки, они тоже серые и очень ясные? – Уорбек помолчал, потом продолжал: – А почему ты спросил? Тебе не нравятся серые глаза?

– Это как-то непривычно, – ответил мальчик смущенно. – В Венеции мне не очень-то нравилось отличаться от всех остальных… но теперь мне больше не кажется, что глаза у меня некрасивые.

– Не говори так, милый! – воскликнула Филиппа, и сердце ее сжалось при мысли о тайных муках сына. – Боже мой, Кит, да у тебя самые прекрасные глаза на свете!

Уорбек сел одним рывком, и она слишком поздно сообразила, что, стремясь утешить сына, отчасти выдала свои чувства к бывшему мужу. Несколько бесконечных секунд на его лице оставалось выражение безмерного удивления, потом хищные черты сложились в обычную маску безразличия. Он снова опустился на спину и заложил руки за голову.

Ничего не замечая, Кит с доверчивой бесцеремонностью перелез через него, поднялся и подошел к Филиппе.

– Нет, мамочка, это у тебя самые прекрасные глаза на свете!

– Советую повторять это почаще, а не то я перестану на ночь рассказывать тебе сказки. – И Филиппа легонько пощекотала его.

– Signore, signore! На помощь! Она защекочет меня до смерти!

Не медля ни секунды, Уорбек подхватил его и поднял над головой.

– Лучшая защита – это нападение, Кит.

– В атаку! – завопил мальчик во всю силу легких. – – Давайте вместе ее защекочем!

– Попробуйте сначала поймать меня! – воскликнула Филиппа, пускаясь наутек по лужайке, поросшей густой травой и цветами.

Она неслась к ближайшей рощице, едва касаясь земли, словно легкий мотылек, а следом с Китом на плечах ковылял Уорбек, тяжело опираясь на трость. У огромного старого дуба она остановилась, чтобы перевести дыхание. Погоня приблизилась.

– Никудышные из вас следопыты, – Филиппа выскочила из-за дуба и, ловко уклонившись, побежала назад.

– Щекотать, щекотать ее! – кричал Кит. Филиппа добежала до пледа и уселась на него.

– Ну уж, нет! Раз уж вы меня не поймали, никакой щекотки быть не может. Этот плед – моя суверенная территория… нет, мой волшебный замок. Кто посмеет дотронуться до меня, будет обращен в жабу.

– Вот так всегда, – сообщил Кит, надувая губы. – Это потому, что в детстве она была девчонкой, а девчонки каждый раз мошенничают во время игры.

Уорбек молча, с улыбкой снял его с плеч и посадил рядом с матерью.

– Ошибаешься, милый, все потому, что я ведьма, – сказала Филиппа и демонически расхохоталась. – Я ловлю маленьких детей и ем их! – Заметив, что Уорбек тоже сел, она шепнула на ухо сыну: – А почему обязательно надо щекотать меня? Почему не герцога?

Кит с торжествующим криком бросился щекотать его.

– Сдавайтесь, а то защекочу до смерти! Филиппа присоединилась к свалке бездумно и с готовностью. Но уже через пару секунд Уорбек прижал своих мучителей к могучей груди.

– Сдаюсь, сдаюсь! – повторял мальчик, с пыхтеньем стараясь вывернуться из живого кольца рук.

– Тогда я тоже сдаюсь, – пролепетала Филиппа.

– То-то же, – сказал Корт назидательно. – Противника надо выбирать по силам.

Он видел совсем близко яркие губы Филиппы и с трудом подавил желание впиться в этот прекрасный рот. Искушение было почти непреодолимым, и он поддался бы ему, не будь рядом Кита. Боль утраты пронзила его. Почему она оставила его?

Корт почувствовал себя, как никогда, ограбленным, лишенным того, что принадлежало ему по праву, и это вызвало в душе такую горечь, что он разжал руки и сел.

– Пора домой, – спокойно сказал он. – Видите, солнце уже клонится к закату. Мы доберемся до Сэндхерст-Холла затемно, так что торопитесь.

Коляска катилась по знакомой с детства дороге. Кит уснул, свернувшись на удобном кожаном сиденье и положив голову на колени матери. Филиппа поначалу боролась с дремотой, но теперь тоже крепко спала.

Над головой раскинулось ночное небо с мириадами звезд, похожих на драгоценные камни, рассыпавшиеся по черному бархату. Корт отыскал Большую и Малую Медведицы и невольно задумался о бесконечности Вселенной. По сравнению с вечностью казались незначительными все обиды, сомнения и страхи. Выход можно найти из любой ситуации, пока продолжается жизнь, решил он.

Корт мысленно составил список аксиом, из которых предстояло сделать вывод.

Во-первых, он желает Филиппу, желает не менее пылко, чем в самом начале знакомства. Было что-то извращенно-сладостное в том, чтобы безоговорочно признать это, пусть даже перед самим собой.