Сидящая рядом с ним Алиса только что задала ему вопрос, который он даже не услышал, поглощенный своими мыслями, и ей пришлось повторить:

– Почему вы избрали своей специальностью стоматологию?

Его часто об этом спрашивали, это был любимый способ женщин завязать с ним разговор.

– Сначала из-за челюстно-лицевой хирургии. А потом мне очень понравилось иметь более длительные и личные отношения с моими пациентами, и тогда я окончательно сделал выбор между частной практикой в городе и работой в больнице. А теперь, с изобретением имплантатов, появилось много новых возможностей, и это меня вдохновляет.

Алан рассеянно произнес привычный для него ответ, но соседку это совершенно не смутило.

– Бросить государственную больницу и замкнуться в своем кабинете, разве это не значит лишиться доступа к техническим и научным достижениям?

– Совсем необязательно. Надо постоянно совершенствоваться, читать научные публикации, интересоваться прогрессивными технологиями.

– У вас есть на это время? Если у врача обширная практика, он вынужден подчиняться сумасшедшему графику. Я знаю, о чем говорю, мой отец был стоматологом!

Улыбаясь, Алиса становилась очаровательной. В начале вечера она рассказывала о том, чем занимается, но Алан уже забыл. В любом случае, по взглядам, которые она на него бросала, он видел, что нравится ей. И, может быть, она помогла бы ему немного забыть Маэ. Он вынужден был признать, что в этот раз очередная претендентка оказалась очень привлекательной, друзья его не подставили. Повернувшись к ней, он улыбнулся совершенно искренне.

* * *

Армель была на высоте: благодаря ей, ее неиссякаемому задору, ужин проходил очень приятно. Цесарка со сморчками чрезвычайно понравилась Эрвану, который постепенно смягчился, хотя и не без помощи шампанского. Он перестал со злобой смотреть на Артура, разговаривая с ним так, как разговаривал бы с любым ребенком.

Когда настало время разворачивать подарки, он казался немного смущенным тем, что купил только большую коробку шоколадных конфет для дочери. Маэ представила это так, что конфеты – вклад отца в праздник, и поставила их на стол.

Что касается Артура, то он пришел в восторг от радиоуправляемого автомобиля, подаренного Маэ, и от большого плюшевого щенка Армель. Зато коробка с настольными играми – подарок матери – оставила его равнодушным. Маэ подумала, что Розенн не хватает здравого смысла, если она дарит своему совершенно одинокому ребенку игры, для которых требуется несколько участников. Но Эрван неожиданно объявил, что согласен в ближайшие дни сыграть несколько партий.

В половине первого ночи Армель горячо поблагодарила Маэ и уехала. Маэ отвела Артура в маленькую комнату, которая на ближайшую неделю стала детской. Вообще-то комната служила кладовкой и одновременно бельевой, но Маэ освободила ее от коробок и гладильной доски и поставила раскладушку. Она достала простыни с изображением зверей, которыми пользовались, когда она была еще подростком, и несколько старых книг, подходящих десятилетнему ребенку. Маэ чувствовала себя с Артуром неловко, однако перестала замечать его сходство с Ивоном и видела в нем просто мальчика.

– Если ты боишься темноты, можешь не выключать лампу. А моя комната по другую сторону коридора, прямо напротив тебя.

В своей поношенной пижаме, с чересчур короткими рукавами, и с плюшевым щенком, которого он крепко прижимал к себе, мальчик выглядел совершенно беззащитным.

– Спокойной ночи, Артур, – сказала Маэ, целуя его в лоб.

Тихонько закрыв дверь, она пошла в свою комнату. Она так устала, что готова была броситься на кровать, не раздеваясь. С самого раннего утра, проведенного на портовом рынке, у нее не было возможности передохнуть. И она испытывала странную грусть из-за мальчика, которого почему-то согласилась взять к себе; из-за отца, резко стареющего от Рождества к Рождеству; из-за доброты Армель, потрясшей ее; и особенно из-за звонка Алана, приглашение которого она с сожалением отвергла.

Убедившись, что у нее нет новых сообщений, она положила телефон на ночной столик. Зато на подушке ее ждал небольшой сверток. Заинтригованная, она развернула его и обнаружила цепочку с кулоном в форме сердца. Под ним лежала записка от отца, нацарапанная его дрожащим почерком: «Я подарил его твоей матери на наш десятилетний юбилей, а теперь он принадлежит тебе».

Маэ почувствовала, как в глазах защипало от слез. Эрван не стал класть свой подарок под елку, может быть, из-за присутствия Артура и Армель. Маэ была уверена, что, кроме пары сережек, которые она унаследовала, у матери больше не было драгоценностей. Она хорошо помнила этот кулон, потому что часто видела его на матери в вырезе блузки, но никогда не задавалась вопросом о том, где он теперь, полагая, что мать похоронили вместе с ним. А оказывается, отец хранил его все эти годы, а сегодня решил подарить ей. Почему? Чувствовал приближение смерти? Или просто хотел в этот раз сделать дочери хороший подарок, не имея на это возможности? Его пенсия бывшего рыбака-судовладельца была смехотворной; у него не было денег, и он ничего не получал от компании. Себе Маэ назначила небольшую зарплату, удовлетворяющую ее скромным потребностям, а всю полученную прибыль вкладывала в бизнес. До сих пор она не думала о том, что отец может нуждаться в деньгах, потому что сам он никогда не говорил об этом. Наверное, ей надо было предложить самой? Только не станет ли он капризничать еще больше? Она вспомнила о деньгах, данных в долг Розенн, которые она, конечно, никогда не увидит. Но все-таки Розенн с сыном испытывали острую нужду, и, хотя Маэ буквально выкрутили руки, не стоило жалеть о добром поступке.

Она взяла кулон и подошла к зеркалу. Украшение ей очень шло, и она решила носить его в память о матери. Полностью раздевшись, Маэ начала придирчиво рассматривать свое лицо и фигуру. Алан утверждал, что она красива, но это было не так. Милая, стройная, но совсем не «восхитительная» – как он выразился. Интересно, он расточал такие комплименты всем своим подружкам?

Она надела халат и, невзирая на усталость, решила принять душ. Горячая вода снимет напряжение и прогонит мрачные мысли. Нельзя грустить в рождественскую ночь. Несмотря на ужасную погоду, рыбалка в декабре прошла удачно, моряки были почти довольны, траулеры исправно выходили в море, словом, дела обстояли неплохо. И впереди было будущее. Тридцать лет – прекрасный возраст, когда все возможно!

Проскользнув, наконец, под одеяло, она напоследок бросила взгляд на телефон. Никаких сообщений… а на что она рассчитывала? Алан проводил вечер с друзьями, он пожелал ей – сквозь зубы – веселого Рождества, и в ответ на ее пожелания горько бросил: «Спасибо, я постараюсь». Был ли он действительно разочарован или просто раздражен – ничего не меняло, он все равно не напишет до своего возвращения. А то и вообще никогда. Найти женщину, которая согласится сопровождать его в Нью-Йорк, не должно быть для него проблемой.

Закрыв глаза, она стала вспоминать музыку Малера, белую кошечку, трущуюся о ее ноги, огонь, гудящий в высоком камине, и мягкость ковра, на котором они занимались любовью. Приведет ли он и сегодня к себе женщину? Искушенный мужчина, одинокий и привлекательный – в нем было все, чтобы нравиться женщинам, и, зная об этом, он не отказывал себе в удовольствиях. Алан был свободен, ничего не пообещав Маэ и не сделав никаких признаний.

Ревность, которую она сейчас испытывала, вернула ее в прошлое десятилетней давности. Она вспомнила, как после панихиды выходила из церкви под душераздирающий вой бретонских волынок, как навстречу ей бросилась неизвестная женщина и выплюнула ей в лицо правду о двойной жизни Ивона. Тогда она ненавидела их обоих – ее и ребенка. Ребенка, который сейчас спал в комнате напротив…

Чтобы заснуть, она сомкнула пальцы на кулоне. Этот камень в форме сердца не принес никакого особенного счастья ее матери, но, невзирая на это, Маэ решила, что отныне он будет ее талисманом. Она поведала ему о том, что мечтает встретить человека, который будет вызывать у нее трепет и сделает ее счастливой. Не пресыщенного донжуана сорока лет, который, уходя, бросает «Созвонимся!». Нет, она мечтает о настоящей любви, самозабвенной и радостной, которая изменит ее жизнь. И даже если эти мечты были по-детски наивны, она не хотела от них отказываться.

Странный шум вывел ее из полудремы, она прислушалась и поняла, что это Артур говорит во сне. Бедный мальчик, от которого отделались, отправив к чужим людям! Скучал ли он по матери? Примерно в эти же месяцы Маэ тоже могла родить ребенка от Ивона. Если бы он не погиб, что бы с ними со всеми стало? Она плотнее закуталась в одеяло, смирившись с тем, что проведет бессонную ночь, но через две минуты провалилась в темноту.

8

Первого января пришла новая волна холода. На побережье Пентиевра начало зимы редко бывало таким суровым. Продуваемый насквозь ледяным ветром, порт Эрки казался вымершим. Все моряки отдыхали после изнурительной работы в предпраздничные дни, и январь обещал быть спокойным.

Как Розенн и обещала, она приехала за Артуром после обеда. Ее привез мужчина, однако он не вышел из машины. По словам Артура, это был друг матери, и, похоже, Артур был совсем ему не рад. За эту неделю он стал меньше дичиться, постоянно играя в карты и в шашки с Эрваном или охотно сопровождая Маэ на портовый рынок. Перед уходом он порывистым движением прижался к ней, и это ее тронуло. Розенн явно торопилась; прервав прощание, она пробормотала сквозь зубы слова благодарности. Маэ смотрела им вслед с противоречивым чувством. Она не знала, увидит ли еще когда-нибудь Артура, и так же не знала, хочет ли этого. Разумеется, Розенн больше не вспоминала о деньгах, и не вспомнит о них до тех пор, пока Маэ не понадобится ей снова.

Освободившись от ответственности за мальчика и его страха перед кораблями, Маэ, несмотря на холод, решила подарить себе неспешную прогулку по порту. Она так и не получила никаких сообщений от Алана и больше не ждала их. Наверняка он нашел себе другую, не такую занятую компаньонку для путешествий.